КРАСНОГЛАЗЫЙ ВАМПИР LE VAMPIRE АUХ YЕUХ ROUGES
Человек, который хотел умереть
Это случилось в Хильдесхайме, чудесном ганноверском городке, которому выпала ужасная участь: на узкой эспланаде, тянущейся вдоль муниципальной тюрьмы, возвели эшафот, где должны были отрубить голову гнусному Эбенезеру Грумпу, Красноглазому Вампиру, который более двух лет наводил ужас на всю Германию и даже на часть Европы. Об этом кошмарном деле вспоминают до сих пор.
За два года зверь в человеческом обличье убил в рабочих кварталах Берлина, Гамбурга и Ганновера более шестидесяти женщин, детей и молодых людей.
Иногда этот убийца отправлялся на отдых, заезжая в Голландию и Англию, и оставлял на своем пути кровавый след. Отвратительное существо убивало из удовольствия и наблюдало, как его жертвы истекают кровью. Оно убивало жестоко, как бешеный хищник, глядя на страдания и смерть.
Тщетно криминальная полиция Берлина собирала лучших сыщиков, тщетно обращалась за помощью к полиции Мюнхена, Веймара, Гамбурга: повсюду поиски оказывались безрезультатными, и чудовище продолжало свои бесчеловечные подвиги, словно эта мобилизация полицейских сил оставляла его равнодушным.
И тут вампир допустил роковую промашку, с его точки зрения, несущественную: он приехал в Лондон, убил молодую девушку и ее жениха в лесу Эппинг, в разгар дня перерезал горло малышу на футбольном поле Пекхэм Рай-парка и смертельно ранил няню, которая гуляла с ребенком. Это гнусное преступление заинтересовало знаменитого сыщика Гарри Диксона. В момент, когда преступник в одну грозовую ночь терзал труп барменши на Коммершиалрод, Гарри Диксон из револьвера ранил его в подбородок.
Чудовище сумело скрыться под покровом бурной грозы, и началось лихорадочное его преследование по югу Англии, потом по морю, которое ему удалось пересечь, спрятавшись в трюме немецкого грузового судна. Затем оно петляло по зловещим кварталам Гамбурга… Погоня завершилась в Хильдесхайме, где Гарри Диксон схватил ужасного Эбенезера Грумпа.
Во время судебного процесса убийца признал все свои преступления, совершенные в Лондоне, в которых его обвинял Гарри Диксон. Что касается остальных преступлений, убийца заявил, что пусть немецкая полиция займется поисками преступника, как это сделала полиция английская.
Он даже похвастался, что ему оказана честь, ибо его поймал великий Гарри Диксон, а не какой-то неумеха из немецкой полиции. Короче, Эбенезера Грумпа приговорили к смерти. И в приговоре уточнялось, что ему отрубят голову.
Публика возмутилась, когда целая группа медиков и антропологов попросила помиловать Грумпа, а вернее, предлагала заточить его в психиатрической лечебнице.
Власти испугались гнева публики и отказали медикам в их желании спасти негодяя от справедливого возмездия.
В Германии редко происходят смертные казни. В Саксонии палач еще работает топором, выполняя зловещую работу, но в Пруссии головы уголовникам отрубают с помощью гильотины.
Древняя машина для убийства, которая пылилась на чердаке музея в Ганновере чуть ли не со времен Наполеона, была налажена и отправлена в крохотный милый городок.
Спокойный и с виду покорившийся судьбе, Грумп ждал свою последнюю зарю в единственной специальной камере муниципальной тюрьмы, требовал к себе особого отношения, еды, вин и иллюстрированных газет, на которые, как он утверждал, имел право в качестве исключительного права того, кого приговорили к смертной казни.
* * *
Грумп будет казнен через трое суток. Настоятельно просит Вас приехать к нему.
Зигенмейер Директор тюрьмы Хильдесхайма
Гарри Диксон с недовольством скомкал телеграмму. У него было много работы в Лондоне, а его ученик Том Уиллс восстанавливался после крайне неприятного приключения и не мог оказать ему необходимой помощи.
Однако именно страдальческое лицо молодого человека склонило сыщика не оставлять без ответа призыв директора тюрьмы.
Небольшое путешествие на континент доставит вам удовольствие, мой юный друг? — спросил учитель с грубоватой нежностью.
Том с признательностью глянул на Диксона:
Мне это понравится, но мне не хотелось бы бросать работу. Лондонские бандиты не оставляют нас в покое.
Я думаю, это нам не помешает там, куда мы отправляемся.
Том взял телеграмму и, в свою очередь, прочел ее.
Это приглашение? — удивился он.
Полагаю, что нас приглашают не только ради удовольствия увидеть, как с плеч слетит голова Грумпа.
Конечно… Но будет ли иметь продолжение дело Красноглазого Вампира? Думаю, что я ответил бы на просьбу, будь я Гарри Диксон! — хитро добавил молодой человек.
А если бы я был Том Уиллс, я бы поспешно собрал чемоданы, чтобы сопровождать учителя, — рассмеялся Гарри Диксон.
Во время поездки сыщик избегал разговора о деле вампира, но Том Уиллс обратил внимание на необычную задумчивость учителя.
В вечер их прибытия в Гамбург, сидя в небольшом кафе, которое Диксон очень любил, сыщик, сменив свою коротенькую трубочку на солидную баварскую трубку с красочными миниатюрами и глядя на огромную кружку пива, заметно повеселел. Его лицо разгладилось, и Том решился задать вопрос:
— Учитель, вы, похоже, чего-то опасаетесь.
Гарри Диксон с удивлением глянул на него:
— Откуда такие мысли, мальчонка?
— Утром, во время туалета, я слышал, как вы дважды прошептали: «Это действительно ошибка».
— Да, это так! В вашем возрасте хорошо глядят и слушают, но зачастую не видят и не слышат.
— Да, но слова еще не песня! По тому, как вы бормотали эти слова, я чувствовал, что это не ваша ошибка.
Гарри Диксон протянул руку и ущипнул Тома за ухо.
— Неплохо, совсем неплохо!.. Действительно, будет допущена ошибка, если этому чудовищу Грумпу отрубят голову.
— Как? И вы хотели бы видеть его в доме для умалишенных?! — воскликнул Том, пораженный и возмущенный.
— Ни в коей мере! Я желаю, чтобы Грумп оказался на эшафоте, но предпочел бы отложить казнь.
— Еще на сколько дней?
— Дней? Я разве говорил о днях? Не стану уточнять… быть может, на месяц. На год еще лучше… Кто знает?
— Но почему? — удивился Том Уиллс.
— Потому что я считаю, что тайна этого дела еще полностью не раскрыта…
— Но смерть чудовища должна поставить финальную точку в этой драме.
— Должна, да… Но это не тот случай. Я застал Грум- па в момент совершения им последнего преступления. Он сбежал, был невероятно хитер, он едва не скрылся от меня окончательно, признаюсь в этом. Во время погони он проявил себя гением… пока не попал в Гамбург. Тут все изменилось, и Грумп превратился в полного дурака, что позволило с легкостью взять его в Хильдесхайме. Словно бандит, ступив на землю Германии, лишился своего ума.
Ваше заключение, учитель?
Кто-то, кто намного умнее Грумпа, руководил его действиями в Англии. Но, вернувшись в Германию, он перестал подчиняться этому «кому-то». Этот «кто-то» убрал свою направляющую руку, сдав нам преступника беззащитным.
Но ведь в речах Грумпа ничего не предполагало этого?
Конечно нет! Грумп, которого я считал прожженным негодяем, еще не зная его, выглядел жестоким человеком, но его жестокость была внутренней, и он был согласен на всё, даже на эшафот. Я не мог объяснить этого достаточно ясно полиции Берлина, как и всем остальным. Эти люди не понимают ни ощущений, ни оттенков. Я тайно посоветовал им отложить казнь. «Почему? — спросили меня не без удивления. — На что вы надеетесь?»
Вопрос был логичным. На что я мог надеяться? Мои мысли пока не прояснились… Другой человек управлял Грумпом, когда он совершал преступления? Ничто этого не доказывало. Да и сам Грумп энергично отвергал наличие сообщника.
Вот почему, Том, получив телеграмму директора Зигенмейера, я был недоволен и едва не оставил ее без ответа.
Теперь, малыш, поймите, что я пока ничего не знаю. Следовательно, все вопросы излишни… Ладно, уже появился хороший небольшой оркестр, готовясь к выступлению. Я вижу партитуру Вагнера на рояле. Меня ни для кого нет!
♦ * *
Оба сыщика добрались до Хильдесхайма под вечер следующего дня. Последний луч солнца золотил прекрасные фасады Брюннен-плац. Как всегда, кумушки собирались у фонтана, чтобы набирать свежую воду в огромные баки из синего фаянса. Славные пузатые буржуа курили громадные трубки, сидя на террасах пивных, где плавал запах свежего пенистого пива и светлого вина.
Мы словно в другом мире, — сказал Том, втянув ароматный воздух. — Здесь всё так спокойно и безмятежно, что мне кажется, мы ошиблись дорогой и не завтра на утренней заре здесь слетит с плеч голова.
Вдруг кто-то обратился к ним из темной глубины кафе:
— Возможно ли это? Сам господин Диксон и великолепный господин Уиллс, который тенью следует за своим учителем!
Маленький округлый человечек с улыбкой херувима на лице скорее подкатился, чем подошел к ним и сердечно протянул им руки.
— А, доктор Поппельрайтер! — воскликнул Гарри Диксон, с удовольствием пожимая обе руки человечка. — Видя вас здесь в таком виде, я говорю себе, что пиво Хильдесхайма самое лучшее в Германии!
— Австрии и прочих стран на земле, — подхватил человечек. — Надо освежиться! Таким почетным гостям следует выпить вина. Эй, кельнер! Подай «Хохмейер»… Две бутылки и лед!.. Вы приехали, чтобы присутствовать на казни Грумпа, господин Диксон? Благодаря вам мы смогли покончить с этим чудовищем. И благодаря вам немного славы за его поимку падет на скромного начальника полиции этого городка, вашего друга и служителя Поппельрайтера.
Гарри Диксон не стал разочаровывать приятеля. С невероятным терпением он выслушал его рассказ обо всех перипетиях процесса.
Том Уиллс слушал вполуха, окидывая восхищенным взглядом Брюннен-плац, здания которого вечерний сумрак постепенно окутывал голубой дымкой.
— Какой великолепный древний дом! — вдруг воскликнул он, указывая на стоящий на углу переулка высокий дом с коньком в виде шлема. Фасад его выглядел настоящим каменным кружевом.
Герр Поппельрайтер проследил за взглядом молодого человека и нахмурился.
— Это ваше мнение, господин Уиллс, — тихо сказал он. — Местные жители с удовольствием бы присутствовали при сносе дома, чтобы восхищенные взгляды посетителей не останавливались на нем.
— Это было бы плохо! — в запале воскликнул Том Уиллс.
— С вашей точки зрения, конечно, но не по убеждению моих сограждан. Этот дом называют «Геспенстер-Хауз», дом с призраками. И если эта часть площади по вечерам пустует и кафе ничего не зарабатывают с начала сумерек, то именно из-за этого проклятого жилища!
Интересно знать, в чем обвиняют это здание?
Особо никто не знает! Оно вот уже два века принадлежит древнему австрийскому семейству, которое занимается только его текущим ремонтом, а стоящая внутри мебель отличается удивительным неудобством. За две сотни лет в нем никто не жил! Раз в неделю нотариус, который охраняет его, появляется в сопровождении двух служителей. Они убирают дом и спешат покинуть его. Говорят, что далекие владельцы дома, графы Драгомины, оставили его призракам и духам ночи. Они никогда не сдавали его и не стремились продать. Как магистрат, я осуждаю такой подход, который вызывает ненужное волнение населения.
Гарри Диксон глянул на хронометр и встал.
Мой дорогой Поппельрайтер, надеюсь, вы меня простите. Нам еще надо пройтись по городу, а потом нанести визит вежливости герру директору Зигенмейеру.
Прекрасно! Увидимся завтра в более мрачных обстоятельствах.
Через четверть часа сыщик и его ученик явились к директору муниципальной тюрьмы.
Для этого чиновника, привыкшего общаться только с мелкими нарушителями закона, необходимость охранять Красноглазого Вампира и обеспечить его казнь оказалась тяжкой обязанностью.
Так решил Том Уиллс, видя, как им навстречу идет человек с озабоченным и напряженным от усталости лицом. Серый цвет кожи, запавшие глаза и отвисшая нижняя губа говорили о бессонных ночах и массе забот.
Однако после первых же слов Том был вынужден признать, что ошибся.
Добрый вечер, господин директор, — прерывая помпезные приветствия и уверения в признательности, сказал Гарри Диксон. — Полагаю, что не ради хвастовства и не ради желания видеть меня на казни вы вызвали меня на континент?
— О нет, господин Диксон! Вовсе нет!
Герр Зигенмейер поколебался несколько секунд, потом направился к двери, приоткрыл ее, убедился, что никто их не подслушивает, и с загадочным видом вернулся к сыщикам.
— Господин Диксон, — спросил он, — вы считаете Грумпа сумасшедшим?
— Ни в коей мере!
Директор энергично кивнул головой.
— У меня такое же мнение. Никто не рассуждает столь здраво, как этот несчастный, хотя он самый отъявленный преступник. Но вот уже несколько дней он ведет себя настолько странно и так непонятно, что я теряюсь в догадках.
Мой долг — предупредить мое непосредственное вышестоящее начальство. Но я опасаюсь, что меня грубо одернут, поставят на место и станут надо мной издеваться. В нашей профессии смех убивает вернее, чем в любой другой.
Коротко кивнув, сыщик дал понять чиновнику, что полностью с ним согласен.
— Так вот, господин Диксон, вот уже несколько дней Эбенезер Грумп испытывает страх!
— Есть от чего. Он знает, что близится последняя минута, — вставил Том Уиллс.
— Вовсе нет! Напротив! Он боится, что его не гильотинируют!
— Он предпочитает быструю смерть медленной агонии в приюте для умалишенных, — возразил Том Уиллс, который никак не мог отделаться от первоначальной мысли.
— Вы абсолютно неправы, господин Уиллс, поскольку Грумп, который ведет здесь приятную жизнь и ценит режим приговоренного к смерти, умоляет, чтобы казнь ни в коем случае не отложили.
Охранники постоянно слышат, как он бормочет: «Это было бы ужасно! Хоть бы я умер до того, как он появится!»
— Вы спрашивали, почему он так говорит? — спросил Диксон.
Конечно, но он только кивает с выражением страха на лице. Накануне того дня, как я послал вам телеграмму, он ранним утром вызвал меня. Я еще никогда не видел столь удрученного человека.
«Я требую, чтобы мне немедленно принесли цветы дикого чеснока», — умоляюще сказал он.
Я пожал плечами.
«Ну и каприз, Грумп. Я даже не знаю, где их раздобыть».
«Я знаю, — лихорадочно ответил он. — В соседнем с городом лесу растет дикий чеснок. Прошу вас, герр директор, чтобы мне их принесли до наступления ночи. Иначе меня ждет ужас! Несмотря на мои преступления, я не заслуживаю такой участи!»
Я собрался дать категорический отказ на его просьбу, когда он, внезапно понизив голос, сказал мне:
«Вызовите Диксона! Я скажу ему кое о чем… Очень мало, но это поможет. Ради бога, принесите мне цветы чеснока!»
Диксон нахмурился, и на его лице появилось такое тоскливое выражение, что директор замолчал и ошарашенно уставился на него.
Надеюсь, вы нашли цветы дикого чеснока? — почти с яростью спросил Диксон.
Да, нашел… Я не мог ему отказать…
Слава богу! — воскликнул сыщик.
Боже, — сказал директор тюрьмы, — похоже, вы лучше понимаете в этом безумии, господин Диксон.
Безумие! Никогда в жизни… Наоборот, должен сказать, что в моих мыслях наступило кое-какое просветление. Господин Зигенмейер! Готов биться об заклад, что нечто странное, необъяснимое произошло в ту ночь, после которой последовала просьба Грумпа.
Директор даже подпрыгнул на стуле. От невероятного удивления он раскрыл рот и выпучил глаза.
Откуда вы знаете, господин Диксон? Я потребовал абсолютного молчания о событиях той ночи со стороны персонала, который совершенно предан мне.
Я не знаю, но всё подтолкнуло меня к этой мысли! Безусловно, была попытка проникнуть в камеру смертника!
— Вы правы! И каким образом! Среди ночи охранник, который спит в камере смертника, был разбужен странным шумом.
К своему ужасу, он увидел тень, упавшую в камеру.
Он повернулся к окошечку и заметил, как какая-то неясная форма заслонила лунный свет.