Собирая свое спокойствие щитом, она изогнула бровь в молчаливом вопросе. Его пухлые губы сжались, будто его раздражил этот жест. Не отрывая от нее своего пристального взора, он запустил руку во внутренний карман своего пиджака. Секундами позже он вытянул ладонь с маленькой черной коробочкой, красующейся на ее центре.
Не в силах сдержать мелкую дрожь в пальцах, она схватила бархатный чехол. Помолвочное кольцо.
— Лукас, я...
Но в горле собрался комок эмоций. Она не ожидала получить кольцо, хотя и следовало, учитывая, что они собирались пожениться. Но для нее это украшение символизировало долг, единство и уважение. Может, она и не любила Тайлера, но у них были одинаковые ценности. С Лукасом же она подписала контракт шантажом и чернилами.
Но...
Но, как только он открыл коробочку, неожиданно нежно взял ее руку и скользнул кольцом по ее пальцу, у нее перехватило дыхание.
Огромный ярко-желтый бриллиант бутоном розы цвел, окруженный белыми бриллиантами поменьше, и золотом. В отличие от кольца Тайлера — элегантного, изящного и безупречного для светской львицы, коей являлась дочь Джейсона Блэйка — это кольцо говорило о страсти, жизни, о ней. Как если бы его мозг выбирал украшение, которое она бы полюбила, а не кричащий предмет роскоши, призванный вызывать охи и ахи.
Она моргнула, потрясенная внезапным жалом слез. Хватит. Глупо быть тронутой кольцом, раз уж помолвка, которую оно представляет, является фарсом. Так по-настоящему. Только бы сейчас ее желудок перестал делать кульбиты, как будто она получила форменную куртку капитана футбольной команды в старшей школе.
— Спасибо, — прошептала она. — Оно прекрасно.
Самая прекрасная вещь, которую я получала. Она сжала пальцы в кулак, будто бы ловя тепло кольца... или же не давая никому снять его с нее.
— Да, так и есть, — мягко согласился он.
Но эти изумительные глаза были сосредоточены не на кольце, а на ее лице. Он опустил голову, освобождая ее от сверкающего захвата его взгляда. Но, когда его губы раскрылись на ее руке, а его язык прошелся вдоль ее безымянного пальца, он бросил ее в новую тюрьму. В тюрьму с решеткой из пламенной потребности и замком, который мог открыться только от удовольствия, доставляемого его языком. Она задрожала, возбуждение неслось по ее венам, как река с медленным течением в жаркий летний день.
Его темные, удивительно мягкие волосы упали на его лицо, лаская ее кожу, а он обернул язык вокруг кончика ее пальца, легко посасывая его. Господи Иисусе. Как если бы тонкая проволока соединяла ее руку и ее естество, каждое движение языка отзывалось эхом между ее ног, заставляя плоть набухать и увлажняться. Ловко перевернув ее ладонь, он медленно опустил губы, целуя чувствительную кожу. Она захныкала, извиваясь, пытаясь увернуться от этой греховной ласки... или приблизиться к ней. Его хватка усилилась, отказываясь выпускать ее из этой пытки. Кончик его языка рисовал невидимые узоры, подбрасывая дрова в огонь ее желания, горящего в ее животе и немного ниже. Господи Боже. Кто бы мог подумать, что нежная кожа меж ее пальцев, находящаяся под его пристальным вниманием, была эрогенной зоной?
— Здесь только ты и я, — проговорила она, слова застревали между ее губ, затрудняя дыхание. — Возможно, тебе стоит припасти такое шоу для бала, когда у нас будут зрители.
Ресницы Лукаса приподнялись, и она почти зарычала, увидев печать голода на его резких чертах. Густые, темные водопады волн и завитков обрамляли острые углы и черты его лица, подчеркивая желание, горящее в бирюзовом взоре, который, казалось, разрезал бессмыслицу ее реплики. Сжав пальцы в кулак, она отняла свою руку и постаралась убедить себя, что трепыхание в животе было раздражением, а не женским возбуждением от осознания, что он позволил ей отодвинуться. Они оба понимали, что, если он хотел и дальше касаться ее, он бы продолжил открывать новые точки возбуждения на ее руке, как в эротической версии экспедиции Льюиса и Кларка.
Натянув маленькую полуулыбку, он отклонился на свое сидение. Эта маленькая усмешка ничуть не отвлекала от чувственной полноты его губ. И совсем не успокаивало возбуждения, все еще искрящегося в ней. Наоборот, она хотела прыжком преодолеть пространство, разделяющее их, оседлать его крепкие бедра и вторгнуться в его рот. Захватить его. Приручить.
Но именно ее ошеломляющее желание и удержало ее прикованной к сидению, наносить вербальные — и отчаянные — уколы.
— Это третий раз, — он сделал паузу, — когда ты ставишь меня на место. Новости о хищениях твоего отца, разорванная помолвка, брак со мной, — все это ты восприняла спокойно, не теряя ни грамма этого чертового самообладания Блэйков. Но любые упоминания секса, любое прикосновение, не являющееся вежливым или приятно-аккуратным, превращают твой язык в острый клинок. Чего же ты боишься, Сидней? Секса?
Секса? Нет, не секс пугал ее. А то, что он заставлял ее чувствовать — терять контроль, быть незнакомкой в собственном теле — вот, что до ужаса пугало ее. То, что он сделал бы с ее телом, не было бы просто сексом. Это было бы чем-то более взрывным, диким и жестким. А после, он бы оставил ее, цепляющуюся за зубчатые скалы, как потерпевшую кораблекрушение. Измотанную. Опустошенную. Потерянную.
— Конечно, нет, — ответила она. — Неужели тебе никогда не приходило в голову, что мне не нравится, когда ты говоришь со мной, как с теми женщинами, с которыми встречаешься и отбрасываешь? Я твоя невеста, скоро стану твоей женой, а не очередная красотка месяца, чье имя ты даже не вспомнишь через мгновение, которое займет ее исчезновение из твоей постели.
Его бровь высоко выгнулась.
— И как же ты узнала с кем я — как ты выразилась — встречаюсь и отбрасываю? — он оперся предплечьем на ногу и подался вперед, его внимательный взгляд сиял ноткой юмора и чего-то более темного. Голодного. — Ты проводишь надлежащую проверку, дорогая? Потому что я с радостью отвечу на все вопросы относительно моей сексуальной жизни.
Она фыркнула. Дьявол, наверное, выменивал души, используя такую же притягательную, соблазнительную интонацию.
— Нет, спасибо. Я думаю, что смогу жить без этих мысленных образов.
Его низкий смешок проник под ее платье и опустился на кожу нежной лаской.
— Отвечая на твой вопрос, да, я раздумывал, стоит ли тебя оскорблять, — его взор скользнул ниже, проходясь по глубокому V-образному вырезу совсем не скромного рубиново-красного платья в пол. Энергия его внимания почти обожгла ее кожу. И, как глупого мотылька к смертельному пламени, ее влекло к этому жару. — Но затем я заметил, как смягчились твои глаза, как ускорилось дыхание, как затвердели твои соски. Возбуждение, дорогая. Вот, что ты чувствовала. Жар. Спорю, что и влажность. Но оскорбление? И. Близко. Нет, — прорычал он. — И, для протокола, у меня нет никаких мысленных образов женщин до тебя. Все воспоминания заменили фантазии о тебе в моей постели, о твоих божественных изгибах, обнаженных для меня, моих рук и члена. О том, как ты примешь меня так глубоко в себя, что я не смогу найти выход из тебя.
— Хватит, — проскрипела она, ее тело набухло, сжалось, протестуя против пустоты, которую, она чувствовала на уровне инстинктов, мог заполнить и насытить только он.
— Ты отвергаешь мою откровенность. Это то, что Тайлер и другие мужчины, с которыми ты встречалась, будучи слишком лицемерными и консервативными, боялись предоставить тебе. Но они об этом думали, дорогая. Мужчина должен быть рожден без члена, если он может смотреть на тебя и не хотеть.
Унижение, гнев и грусть смешались в ней, его слова окунули ее в пучину суровой реальности и разорвали паутину желания, которую он так легко сплел.
— Ты ошибаешься, — заявила она, боль пульсировала в ее груди, как сигнальный огонь маяка. — Ты часто требуешь, чтобы я не притворялась. Ладно, не буду. Так что давай не будем притворяться, что тебе желанно во мне что-то, помимо моего, — ее губы изогнулись в горькой улыбке, — тела. Давай не будем притворяться, что я подхожу под шаблон привлекающей тебя женщины, давай не будем притворяться, что ты не такой же, как другие мужчины, разве что используешь менее приятные слова. Им были нужны деньги или отцовские связи, а тебе — месть. Никакой разницы. Все то же равнодушие. Все тот же бизнес.
Ярость рассекла черты его лица, превратив в остро заточенный камень, шрам разделил пополам бровь, став бледной отметиной на упругой коже. Прежде чем он ответил, распахнулась дверь лимузина, и появился водитель. С контролируемой грацией, не скрывавшей его гнев, Лукас вышел из автомобиля. В тот момент она ненавидела себя за то, что впитывает вид его мощных плеч и гибких мускулов под черной тканью его брюк.
Когда он обернулся и протянул ей руку, на нем уже появилась маска вежливости и сдержанности. Ни намека на злость, охватившую его черты моментами ранее. Вложив свою ладонь в его, она позволила вытянуть себя из относительной безопасности лимузина.
Испустив глубокий, тихий выдох, она изогнула губы в безупречную, любезную улыбку.
Да начнется же шарада.
***
Быть может, звездой и главным оратором вечера и был филантроп, игрок футбольного клуба «Нью Инглиш Патриотс», но всеобщее внимание было приковано к Лукасу и Сидней. С момента, как они зашли в зал, где проходил прием, их пара сразу же стала объектом шепотков, шутливых и лукавых намеков, а также тайных и нетайных любопытных взглядов. Хотя она бывала на благотворительных мероприятиях и роскошных балах, быть центром такого концентрированного внимания было чуждо Сидней. Звездой ее семьи был отец, следующей шла мать. Она же была лишь шестеренкой, маленькой деталью, которая входила в комплектацию колеса, но оставалась никем не замеченной. Эти... Эти непрерывные обсуждения и внимание ползли по ее коже подобно армии муравьев, желающих отобедать. А она была главным блюдом.
— Прекрати ерзать.
В самую последнюю секунду она остановила себя от того, чтобы бросить на Лукаса сердитый взгляд, вспомнив о жадном внимании, прикованном к ним, и ловящем каждый жест, слово и взгляд, чтобы посплетничать о них позже.
— Я не ерзаю.
Безупречно играя роль влюбленного без памяти жениха, он опустил голову и прижался поцелуем к гладким волосам, которые она закрутила в пучок на затылке. Парень заслужил «Эмми» за свое представление в их маленькой драме.
— А вот и нет, ерзаешь. Ты, как всегда, выглядишь прекрасно и царственно, — комплимент закончился тихим рычанием, когда его губы задели краешек ее уха, ласка и слова направили волну трепета по ее позвоночнику. — Но, клянусь Богом, если еще хоть один ублюдок пустит слюни на твою грудь, я устрою им чертов Чернобыль.
Пораженная, она оглядела свое платье. Глубокий V-образный вырез открывал внутренние формы ее груди, но завышенная талия, рукава в три четверти и широкая струящаяся юбка А-силуэта, не давали платью перейти в категорию «Что не следует надевать». Лукас проследил за ее взглядом, и его рот затвердел, а пальцы сжались на ее талии.
— Хотя было бы забавно, понаблюдать за этим, но я не думаю, что это поможет тебе втереться в определенные круги общества, — заметила она.
— Ты находишь мою неизбежную вспышку ярости по поводу какого-нибудь грубого болвана забавной?
Кончик ее рта дернулся.
— Немного.
И больше, чем немного лестной и приятной, хоть ее мозг и утверждал, что его показной собственнический инстинкт был великолепным действом на радость другим гостям. Но это понимание не мешало кульбитам в ее желудке от каждого прикосновения, каждой ласки, каждого прикосновения его губ к ее волосам, лбу или щеке. Страстные взгляды и жесты могли быть притворством с его стороны, но ее реакции — стайки бабочек, румянец, удовольствие — были искренними. Ее единственной, спасительной благодатью было то, что Лукас не знал, что она не такая великая актриса, как он.
— Лукас, — роскошная брюнетка в серебряно-черном платье в русалочьем стиле, который хорошо смотрелся только на худышках, скользнула к ним. Ее голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, мельком прошлись по Сидней, быстро утрачивая к ней интерес. Улыбаясь Лукасу, она прижала руку к его груди, ее пальцы погладили лацкан его пиджака. — Я надеялась, что ты будешь здесь сегодня.
— Здравствуй, Каролина, — нежно обвив запястье, он опустил ее руку. — Каролина, позволь представить тебе Сидней Блэйк, мою невесту. Сидней, Это Каролина Дрезден. Она владеет несколькими бостонскими бутиками.
Женщина рассеялась тихим чувственным смехом.
— Ты подаешь это только как бизнес-сотрудничество, Лукас, но ведь мы... друзья.
Ни стратегическая пауза, ни нарочитая интимность в «друзья» не ускользнули от внимания Сидней. Ее грудь сдавило, живот скрутило в тошноте.
— Приехав, я услышала слушок, что ты помолвлен, но не поверила ему. Должна признать, это определенно сюрприз, — Каролина еще раз изучила Сидней, фиксируя каждую деталь, и легкая усмешка сообщила, что под сюрпризом женщина имела в виду Сидней. — Сидней Блэйк, — промурлыкала она, постукивая пальчиком по своей сочной нижней губе. — Дочь Джейсона Блэйка?
— Да, — смогла собраться с духом Сидней.
— Вот как.
В переводе: теперь все стало на свои места. Гнев и смущение хитрой дорожкой проползли в Сидней, создавая нору в ее сердце. Разумеется, эта женщина подумает, что ее отец был единственной причиной, почему такой шикарный, чувственный мужчина, как Лукас захотел бы Сидней. Что правда, повернутая так близко к ее предположению, ощущалась как пепел на языке Сидней.
Подвигом, который бы заставил Геракла сесть в углу и сосать палец, она смогла собрать свое хладнокровие — неважно, что оно было изношенным и изорванным, как старый платок.
— Что ж, думаю, следует вас поздравить, — сказала Каролина с удовлетворенной улыбкой кошки, которая съела целую стаю канареек. — В защиту моей дружбы с Лукасом, я бы с удовольствием приняла вас в одном из своих бутиков. Но, боюсь, мои дизайнеры шьют на менее… — она сделала паузу, — …рубенсовских женщин.
— Убери свои коготки, Каролина, — резко приказал Лукас.
Слишком поздно. Ее стрела пронзила цель. И поспешное извинение Каролины не смогла скрыть ее злобу и ее злобное удовольствие. Боль разошлась взрывом в Сидней, грибовидным облаком (при ядерном взрыве), расширяющимся с каждым вздохом, режущим как бритва. Да, ей уже приходилось выслушивать критикующие комментарии и двусмысленные комплименты. Но этот было другим. Этот было личным. Злым. И все из-за мужчины, стоящего рядом.
Первый раз в своей жизни она поблагодарила мать за самообладание, которое она прививала Сидней с тиранической настойчивостью. Расправив плечи, Сидней кивнула.
— Я ценю ваше предложение, — мурлыкнула она ровным спокойным голосом, ни на йоту не выдающим унижения, клокотавшего в ее груди. — Было приятно познакомиться, мисс Дрезден. А теперь, если вы позволите.
И не ожидая согласия или разрешения от Лукаса, она развернулась и, пробираясь через густую толпу гостей, направилась к выходу.
Ее роль в сегодняшнем отвратительном представлении была окончена.
Она ушла.
Глава 10
— Сидней.
Как только Сидней преступила порог особняка, и вошла в фойе спустя сорок пять минут после отъезда с благотворительного приема, жесткий, твердый голос Лукаса приказал ей остановиться, повиноваться. Часть ее, привыкшая к этому с рождения, хотела подчиниться, покориться невысказанному приказу. Но другая часть — обиженная, разгневанная, раненая часть — безмолвно говорила ему и его крайне высокомерному поведению иди к черту.
И бунтовская сторона ее натуры победила. Она не остановилась и продолжила подниматься по лестнице к своей временной спальне.
— Черт побери, Сидней. Подожди.
Аккуратная, но настойчивая хватка остановила ее на полпути. Она напряглась, выдернула руку из его захвата, а он ее отпустил. И все же она вскипела. Какого черта? Неужели он ничего не понял еще в лимузине, когда она заткнула и оборвала все его попытки поговорить? Чего ему надо от нее? Неужели быть обозванной толстой одной из его бывших любовниц было не достаточным развлечением сегодняшнего вечера? Рубенсовская. Пышная. Величественная. Она уже слышала все эти слова, — ее так называли. А эти мудрые эвфемизмы зачастую сопровождались рекомендациями результативных диет или имен пластических хирургов — светил в области липосакции.