Осторожно! Обойти. Покинуть. Не…
Он прикусил её нижнюю губу. Сидней замерла, резко дернулась назад, но мужчина ожидал такую реакцию и придержал её за затылок. Когда она перестала сопротивляться, он ладонью другой руки прошёлся по её горлу вверх. Большим пальцем погладил одну из этих великолепных патрицианских скул.
— И последний пункт повестки дня, Сидней, — тихо сказал он. — Вы требуете верности, и я вы её получите. Но, если бы я собирался соблюдать обет безбрачия, я бы пошёл в священники.
Она скривилась.
— Так вы хотите от меня исполнения супружеских обязанностей?
Он усмехнулся.
— Умница, — ещё одна ласка её кожи. — Это второе официальное уведомление. Я лишаю вас возможности выбора. Чувствуете ли вы себя лучше от мысли, что я вас заставляю? Уступали ли чьим-то желаниям настолько, и, веруя в то, что лишившись права выбирать, вам комфортно и безопасно? Прошу прощения, вы сохраняете возможность альтернативы. Даже выходить или не выходить за меня замуж. Даже приходить в мою постель или нет. Но, крошка, давай не будем притворяться, что ты не хочешь туда попасть. Что ты не представляла себя подо мной... надо мной... как это могло бы быть, — её дыхание билось под его губами, и Лукас кивнул, эта чуть заметная реакция была равнозначна признанию. — Даа, ты делала это, — прорычал мужчина, капитулируя перед нуждой, острыми когтями раздирающей его изнутри, с самого первого момента появления Сидней в офисе. Чёрт, да сразу, как только он услышал её голос по телефону.
Поэтому он брал. Завоевал. Пожирал.
Еле слышный голос разума советовал ему быть мягче, ласковей, терпеливо добиваться её участия в поцелуе, лаская губы девушки лёгкими касаниями. Но, в момент, когда их губы соприкоснулись — игра закончилась. С низким рыком он проглотил её слабый стон, заявляя на неё свои права. Наклоняя голову, Лукас втолкнул свой язык в её полуоткрытые губы, исследуя нежный рот изнутри, толкая, посасывая, приглашая её язык сплестись с его. Неуверенно, язык Сидней встретил его, возвращая чувственную ласку осторожными касаниями, ставшими смелее, горячее, влажнее. Со стоном, Лукас прижался сильнее, требуя большего. Каждое порхание и облизывание его языка отзывалось и дразнило его член. Он опустил руку, чтобы сжать ладонью изгиб её бедра. И снова, образ его пальцев, сжимающих её плоть, в то время как он был сверху, вонзаясь в её киску, которая, он знал инстинктивно, была тесной, как сжатый кулак.
Проклятье, он хотел большего. Он хотел заклеймить её своими губами, прикосновением, своим членом.
Он хотел погрузиться в её жар. И потеряться там.
Что за дьявольщина! Он резко отдёрнул голову, внезапно обрывая поцелуй. Своей резко вздымающейся и опускающейся грудью он ощущал прерывистое дыхание девушки, срывающееся с её полуоткрытых губ. Потеряться в её жаре, потеряться в ней. Опасная мысль прогремела в его мозгу так же чётко, как предупреждение разъярённой змеи. Один поцелуй, один чёртов поцелуй, а он уже чуть ли не стихи слагает, как проклятый рифмоплёт. Сколько же мужчин, включая его отца, позволили сексу и похоти ввести их в заблуждение, будто это любовь. Он фыркнул себе под нос. Любовь. Слава тебе, Господи, эта хвалёная концепция, заставлявшая людей терять их треклятые мозги, не была частью этой сделки.
Отмщение. Возмездие. Справедливость. И да, секс. Очень горячий секс, если этот поцелуй был неким показателем, но не чувство. Не любовь.
Делая шаг назад, он сделал вдох... и пожелал, что лучше бы этого не делал. Чувственная, тёплая жимолость насмехалась над ним. Чёрт, это было её мыло? Шампунь? Лосьон? Часть его хотела удалить этот запах из его ощущений. А другая часть голодно жаждала раздеть её догола, обнажить всю эту сливочно-медовую кожу, и скользить своим телом по её, пропитываясь её необычным парфюмом.
Он отступил ещё на шаг.
Густая бахрома её ресниц затрепетала, затем взметнулась вверх, открывая глаза, затуманенные страстью. И он почти вернул пространство. Проклятье. Крутанувшись на каблуках, он обогнул стол, так, чтобы их разделяла мебель. И он всё ещё не доверял самому себе. Ни тогда, когда она прижала кончики своих пальцев к губам, влажным от их поцелуя. Ни тогда, когда её взгляд переместился на него, страх, шепчущий сквозь желание.
Ни когда его молния брюк словно рисовала зигзаги на его члене.
— Я полагаю, мы договорились, — произнёс Лукас, его голос, хриплый от похоти, звучал грубее, чем он того ожидал.
Она моргнула. Опустила руку вдоль бедра. Чувственное удовольствие стёрлось с её лица, как будто оно никогда не смягчало её прелестные черты. Осанка застыла, плечи расправились. Лукас буквально ощутил, как стена приличий мгновенно выросла между ними. Слишком поздно. За те несколько секунд он смог увидеть чувственное создание, скрытое за фасадом благопристойности. Это... соглашение могло быть во имя отмщения, но их брак не был бы только названием. Он уже вкусил её страсти. И он жаждал большего.
Сидней смотрела прямо на него.
— Вы дерётесь грязно, Лукас Оливер, — прошептала она.
— А иначе драться нельзя, Сидней, — так же тихим голосом иронично ответил он. — Одна неделя.
Она заморгала.
— Что? Одна неделя для чего?
— До нашей свадьбы.
Ее голова дернулась, будто слова ударили ее.
— Ты шутишь? Этого времени недостаточно.
— Мы не будем устраивать шикарный прием, чтобы засветиться на первых полосах газет. Нам не нужно больше времени.
— Мне. Нужно, — прошипела она сквозь зубы. — Две недели. По крайней мере.
Он изучал ее, отметив вспышку в ее глазах, намекающую, что ее самообладание быстро подходит к концу. Боже, на это стоило бы посмотреть. Сидней, дающая волю чувствам, раскованная. Учитывая, что этот намек, на что бы это ни было, все еще покалывал ей язык.
— Ладно, — уступил он, не задумываясь, почему решил не доводить внезапную идею до конца. — Две недели.
В комнате повисла звенящая, напряженная тишина, тяжелая от невидимой, но осязаемой силы.
— Как долго? — спросила она. — Как долго это будет продолжаться, прежде чем я освобожусь?
Эти слова не должны были так его ужалить. Но, черт побери, ужалили. Проклятье, брак — это ловушка, созданная, чтобы сломить дух и обманом заставить людей потерять их индивидуальность, голос и гордость, и все это под видом капитуляции, доверия и, самого обманчивого из них, любви. Но это была ловушка, в которую он заходил добровольно. С ней.
— Год, — произнес он сквозь зубы. Вот и все, что ему было нужно для исполнения планов, которые он уже привел в движение. А к тому времени он уже, скорее всего, отгрызет себе ногу, чтобы избавиться от оков семейной жизни. — При разводе ты получишь приличную компенсацию за причиненные неудобства.
— За причиненные неудобства? Так ты называешь затруднения, связанные с причинением боли моей семье, унижением Тайлера и его семьи и разрушением моей репутации? — она фыркнула. — Забери себе свои деньги. Но мне нужен контракт, — лед и подозрение растаяли и исчезли из ее голоса. — Мне нужен письменный, официальный, юридически обязательный договор, что ты не отправишь моего отца в тюрьму и оставишь его в покое.
Оставить Джейсона в покое? Она что, действительно поверила, что их помолвка положит конец всему? Да, это причинит Джейсону неудобства и смущение, заставив извиваться, чтобы извиниться перед Рейнхолдами. Но, убрав Тайлера и финансы его семьи из уравнения, Джейсон угодит в яму, вырытую его жадностью. А пока Лукас собирался расплатиться с долгами корпорации «Блэйк», надо будет платить по средствам. За последние два года Джейсон продавал все больше и больше акций, чтобы прикрыть свои махинации. А Лукас, потихоньку скупал все акции, когда они появлялись в продаже, через разные компании, принадлежащие конгломерату «Бэй Бридж Индастриз». К тому моменту, когда он раскроет свою истинную личность Джейсону Блэйку, он станет держателем контрольного пакета акций. А Блэйк будет не более чем номинальным главой компании, ради которой он когда-то разрушил жизнь своего лучшего друга. Лукас пока не довел свой замысел до конца. Но доведет — совсем скоро.
Часть его страстно желала раскрыть Сидней правду об ее отце, сорвать с него маску и обнажить ужасную, мерзкую личину человека, которого она воздвигала на пьедестал. Человека, за которого она была готова отписать свое имущество и жизнь кому угодно. Но он зашел слишком далеко. Прошло слишком много времени. И он не мог рисковать, раскрывая ей свои планы на Джейсона. Не сейчас.
Так близко. Его дыхание отозвалось грохотом в груди. Боже, я подобрался так близко.
И женщина — не важно, как сильно он жаждал попробовать ее на вкус или погрузить свои шары в ее глубину — стоила его мести. Наказания за его отца.
Он улыбнулся, и его температура сравнялась с арктической.
— Разумеется, — протянул он. — А мне нужен письменный, юридически обязательный документ, отражающий все мои сделки.
На мгновение ее глаза закрылись, и, хоть она и старалась, не смогла не вздрогнуть от его атаки. Он стиснул зубы. Проклятье, да, он был холодным, первоклассным ублюдком, но, черт подери, она не заслужила этой колкости.
Сконфуженный, он сжал руки в кулаки.
— Я...
— Ты действительно чудовище, как тебя и называют, — прошипела она, а потом, развернувшись, выпрямив спину и вскинув голову, вылетела из его кабинета. Дверь закрылась с тихим щелчком, таким же эффектным, как если бы она стукнула ей со всей силы.
Значит, у котенка есть когти. И она оцарапала его до крови.
Лучше бы ему об этом не забывать.
Глава 7
Уже во второй раз за эти дни Сидней стояла у офиса корпорации ее отца. Вчера ее грудь была наполнена тревогой и осколками надежды. Сегодня же эта надежда была уничтожена признанием Терри и ее подписью на законном, обязательном договоре.
К тому времени, когда она вернулась из офиса Лукаса, договор, в котором подробно описывались условия их соглашения, уже пришел ей на почту. Почти как если бы он заранее составил документ в ожидании ее покорения его шантажу. Она усмехнулась. Никаких «почти» здесь быть не может: Лукас Оливер был одним из самых самонадеянных мужчин, которых она когда-либо встречала. Скорее всего, он нисколько не сомневался, что, в конечном счете, она капитулирует.
Распечатав, внимательно изучив, подписав договор и отправив его обратно Лукасу, у Сидней не было причин откладывать объявление ее отцу новостей о расторгнутой помолвке. В ее животе свернулся страх. Она сглотнула, прогоняя морскую болезнь, родившуюся из страха и беспокойства. Боксер избивает и причиняет боль своими кулаками, а вот ее отец использовал слова и ледяное молчание, чтобы ранить и калечить. Она была принимающей стороной таких сокрушающих ударов неодобрения слишком часто, чтобы сосчитать точно. Однако каждый раз был как первый, самый болезненный.
И вот сейчас она должна была встретиться с отцом и сообщить ему, что она не только собирается унизить его публично, закончив свои отношения с Тайлером, но и, вероятно, разрушить его длительные деловые и личные отношения с Рейнхолдсами.
Он даже не узнает, что, принимая на себя этот удар, она сохранит то, что любит больше всего. Она подвела его однажды — она не сделает этого снова.
Она втянула воздух, собираясь с духом для встречи с резким осуждением и презрением.
— Сидней.
Испугавшись донельзя, она резко вскинула голову, чувствуя, как сердце ушло в пятки.
Она моргнула. Пристально вгляделась. Опять моргнула.
Лукас стоял рядом с ней, прохладный октябрьский ветер теребил его темные волосы, будто бы тоже был не в силах сопротивляться притягательности этих густых прядей.
Ей было знакомо это чувство. Черт побери.
Он так... «привлекал» — это было таким слабым описанием той примитивной реакции, которую выдало ее тело при взгляде на его высокую, стройную, сильную фигуру, его завораживающее лицо, покрытое шрамами, и проницательные глаза цвета бирюзы. Однажды летом, когда Сидней приехала на каникулы в Виноградники Марты, местные подростки запускали фейерверки на пляже позади дома ее семьи. Даже сейчас, годами позже, она слышала шипение, искры и хлопки перед взрывом звуков и жара. То напряжение и взрыв удивительно точно зафиксировало реакцию ее тела на Лукаса, как показала вчерашняя прелюдия, безобидно именуемая поцелуем. Желание запустило в девушку свои жадные когти, и она сдалась после унизительно короткой битвы. В тот миг, когда он взял ее лицо в свои руки, контролируя и ограничивая ее движения, и запустил свой язык между ее губ, разрушив тем самым все предвзятые мнения о количестве страсти, которое у нее имелось, девушку ошеломила мысль о том, каким будет секс с этим мужчиной. Жаркий. Требовательный. Дикий. Несколько непристойный.
Две недели.
Господи, через две недели она выйдет за него замуж. Окажется в его постели. Фейерверки переросли в полноценный взрыв. Страх, тревога и этот предательский жар распространились по всему телу, заставив ее задрожать.
Постой-ка. Что я делаю? Чувство вины пробилось сквозь желание, покрывая жар маслом. Этот человек спланировал и стремится к разорению ее отца, более того, использовал ее для этого. Как она могла хотеть его, чувствовать что-то помимо отвращения?
Она была еще большим предателем.
— Что ты здесь делаешь? — резко спросила девушка. Паника внутри нее сделала ее голос острее бритвы. Когда она позвонила ему вчера, сообщая, что отправила договор, он спросил, планирует ли она рассказать отцу о расторжении помолвки. Она не ожидала, что он придет сегодня. Несомненно, чтобы позлорадствовать, наблюдая за битвой.
— Ты здесь, — ответил он ровно.
Два этих простых слова запустили цепную реакцию вибраций у нее в животе. Но так же быстро как эти бабочки появились, так же быстро она заставила их вернуться в коконы. Исходя от другого мужчины, эти слова могли бы означать заботу. Но она была лишь пешкой в плане Лукаса; он поставил её в весьма затруднительное положение, вынудив разбить отцовские надежды. Не то, чтобы она жаждала его любви. Их соглашение не имело ничего общего с любовью и уважением, и, пока она будет помнить, с кем имеет дело, ее сердце останется безучастным. Он не причинит ей боль.
— Что в переводе значит: ты не мог устоять и не посмотреть лично, как отреагирует мой отец на нашу помолвку, — она вернула свой взгляд к устрашающей, огромной крепости из стали и стекла. Безупречное отражение ее отца. — Или ты не можешь доверить мне зайти туда самостоятельно. Ты боишься, что я подам ему сигналы руками, намекая, что все это — ужасный фарс?
— Сидней.
— Что?
— Ты тянешь время. Почему? — он приблизился, располагая свою большую ладонь на ее пояснице. Жар от его прикосновения проник через слои ее легкого пальто и платья, пустив нервные окончания, расположенные там, в пляс. Она отступила, пытаясь высвободить больше пространства между ними и сдвинуть его руку, но он последовал за ней. Твердая плоскость его груди коснулась ее плеча, два длинных пальца крепко обхватили ее подбородок, приподнимая его. — Ты боишься? Твой отец когда-нибудь причинял тебе боль? — вопрос завершился тихим рыком, его брови сошлись в темную, грозную «V».
Не в том смысле, что ты думаешь.
— Нет, конечно, нет. Он никогда не поднимал на меня руку, — она дернула головой, но его хватка не ослабла, и она сердито посмотрела на него. — Ты не возражаешь?
Его глаза сузились, но, к ее облегчению, он отпустил ее лицо и отступил на пару дюймов, так что каждый ее вдох более не содержал аромат свежего весеннего дождя.
— После вас, — он склонил голову в насмешливом поклоне и махнул рукой в направлении входа, маленькая, сардоническая усмешка искривила его рот.
Она не затруднила себя ответом, полностью сфокусировавшись на стеклянной двери, которая тем больше разрасталась и расширялась, подобно широко распахнутой острозубой пасти хищника, чем дольше она смотрела на нее. Иди и покончи с этим. Да, он разозлится, может, даже придет в ярость, но это для его же блага. Все это ради него.
Она прокручивала, как кинохронику, эту мантру в голове, заходя в офисное здание, в лифт и выходя на том же самом этаже, который посещала вчера — день, когда ее мир превратился из спокойного, но стабильного существования, в опасное минное поле, полное лжи, подвохов и ужасных секретов.