В Атланте стояла холодная и дождливая погода. Верина встретила Джорджа в аэропорту. На ней было коричневое пальто с воротником из черного меха. Джордж не прельстился ее красотой, потому что все еще болезненно переживал отказ Марии.
— Я знаю Стэнли Левисона, — сказала Верина, когда везла Джорджа в своей машине через городские окраины. — Очень честный парень.
— Он, кажется, юрист?
— Больше чем юрист. Он помогал Мартину с написанием книги «Шаг к свободе». У них тесные отношения.
— ФБР утверждает, что Левисон коммунист.
— Для ФБР каждый, кто не согласен с Эдгаром Гувером, коммунист.
— Бобби назвал Гувера педиком.
Верина засмеялась.
— Думаешь, это он серьезно?
— Не знаю.
— Гувер — бархотка? — Она недоверчиво покачала головой. — Не верится. На самом деле это не смешно.
Она вела машину под дождем в Старый четвертый округ, где обосновались сотни фирм и предприятий, которыми владели негры. Могло показаться, что в каждом квартале есть церковь. Каштановая авеню когда-то считалась самой процветающей негритянской улицей в Америке. Конференция христианских лидеров Юга помещалась в доме под номером 320. Верина остановила машину у длинного двухэтажного здания из красного кирпича.
Джордж сказал:
— Бобби считает, что Кинг высокомерен.
Верина пожала плечами.
— Мартин считает, что Бобби высокомерен.
— А ты как считаешь?
— Они оба правы.
Джордж засмеялся. Ему нравилось остроумие Верины.
Они быстро пробежали по мокрому тротуару и вошли в дом, Им пришлось ждать пятнадцать минут в приемной, прежде чем Кинг принял их.
Мартин Лютер Кинг был внешне приятный мужчина тридцати трех лет, с усами и преждевременно редеющими черными волосами, невысокого роста — примерно 167 сантиметров, как предположил Джордж — и полноватый. На нем были хорошо отутюженный темно-серый костюм, белая рубашка и узкий черный сатиновый галстук. Из нагрудного кармана виднелся уголок белого шелкового платка, а манжеты скрепляли крупные запонки. Джордж уловил слабый запах одеколона. О Кинге у Джорджа сложилось мнение, что это человек, преисполненный чувства собственного достоинства. Джорджу это импонировало, потому что ему самому такое было не чуждо.
Кинг пожал руку Джорджу и сказал:
— Последний раз мы виделись незадолго до автобусного рейса свободы в Аннистон. Как ваша рука?
— Она полностью зажила, спасибо, — ответил Джордж. — Сейчас я не участвую в соревнованиях по борьбе, но бросать спорт не собираюсь. Я тренирую школьную команду в Айви-сити:
— Хорошее дело учить негритянских мальчиков использовать силу в спорте с соблюдением правил, — одобрительно отозвался Кинг. — Присаживайтесь. — Он показал на стул и вернулся на свое рабочее место за столом, — так почему же министр юстиции послал вас ко мне?
В его голосе послышались нотки ущемленного самолюбия. Возможно, Кинг считал, что Бобби должен был сам приехать к нему.
Джордж изложил в общих чертах проблему со Стэнли Левисоном, не опуская ничего, кроме намерения ФБР получить санкцию на прослушивание телефона Кинга.
— Бобби послал меня сюда, чтобы я со всей решительностью, на какую способен, убедил вас прекратить все связи
с мистером Левисоном, — подчеркнул он в заключение. — Только так вы можете оградить себя от обвинения в пособничестве коммунистам, обвинения, которое может причинить непередаваемый вред движению, в которое мы с вами верим.
Когда он закончил, Кинг сказал:
— Стэнли Левисон не коммунист.
Джордж намеревался задать вопрос, но Кинг поднял вверх руку и остановил его. Кинг был не из тех, кто позволит перебивать себя.
— Стэнли никогда не был членом компартии. Коммунизм — атеистическая идеология, и я, как приверженец господа нашего Иисуса Христа, не допускаю возможности иметь близким другом атеиста. Но… он наклонился вперед над столом, — это еще не вся правда.
Он замолчал на несколько мгновений, но Джордж понимал, что ему лучше помолчать.
— Позвольте рассказать вам всю правду о Стэнли Левисоне, — продолжил Кинг, и Джордж подумал, что сейчас он услышит проповедь. — Стэнли умеет делать деньги. Это угнетает его. Он предпочел бы посвятить жизнь оказанию помощи другим. В молодости он… стал одержимым. Да, это то самое слово. Стал одержимым идеями коммунизма. Хотя он никогда не вступал в партию, он направил свои замечательные способности на то, чтобы всячески помогать американской компартии. Поняв вскоре, как он был неправ, он порвал с ними и начал помогать бороться за дело свободы и равенства негров. Вот так он стал моим другом.
Джордж дождался, когда Кинг закончит, и сказал:
— Я с большим сожалением услышал это от вас, ваше преподобие. Если Левисон был финансовым советником компартии, он навсегда подорвал свою репутацию.
— Но он изменился.
— Я верю вам, но другие не поверят. Продолжая поддерживать отношения с Левисоном, вы будете давать повод для нападок со стороны наших врагов.
— Пусть так и будет, — проговорил Кинг.
Эти слова ошеломили Джорджа.
— Что вы имеете в виду?
— Необходимо следовать моральным устоям, когдаониустраивают нас. Иначе зачем они нам нужны?
— Что, если пойти на компромисс?..
— У нас не может быть компромиссов, — сказал Кинг. — Стэнли поступал неправильно, помогая коммунистам. Он раскаялся и заглаживает вину. Я — проповедник на службе Господа. Я должен прощать, как прощает Иисус, и принимать Стэнли с распростертыми объятиями. Небеса возрадуются одному раскаявшемуся грешнику больше, чем девяносто девяти праведникам. Я сам часто нуждаюсь в Божьей милости, чтобы отказать другому в прощении.
— Но цена…
— Я христианский пастор, Джордж. Доктрина всепрощения глубоко укоренилась в моей душе, глубже, чем свобода и справедливость. Я не могу отступиться от этого, чего бы мне это ни стоило.
Джордж понял, что его миссия обречена. Кинг был предельно откровенен. И бессмысленно было пытаться переубедить его.
Джордж встал.
— Я признателен, что вы уделили мне время и изложили вашу точку зрения. Я высоко ценю ее, как и министр юстиции.
— Благослови вас Господь, — сказал Кинг.
Джордж и Верина вышли на улицу и, не говоря ни слова, сели в машину.
— Я подброшу тебя до гостиницы, — предложила она.
Джордж кивнул. Он размышлял над словами Кинга. Говорить ему не хотелось.
Они ехали молча, пока она не остановилась перед входом в гостиницу.
— Ну, что? — сказала она.
— Мне стыдно за себя перед Кингом, — признался он.
— Вот что делают проповедники, — сказала мать Джорджа. — Такая у них работа. Тебе это пошло на пользу. — Она налила ему стакан молока и отрезала кусок торта. Но он не хотел ни того, ни другого.
Сидя у нее на кухне, он рассказал, все как было.
— Он был непоколебим, — сокрушался Джордж. — Зная, что он прав, он не останавливался ни перед чем.
— Не идеализируй его, — сказала Джеки. — Ангелов не бывает, особенно среди мужчин. — День клонился к закату, а она все еще была в одежде, в которой ходила на работу: в простом черном платье и туфлях без каблуков.
— Знаю. Но я-то каков: добивался, чтобы он порвал со своим преданным другом с циничной политической целью, а он вел речь о том, что хорошо и что плохо.
— А как Верина?
— Ты бы только видела ее в том пальто с черным меховым воротником.
— Ты приглашал ее пойти куда-нибудь?
— Мы поужинали в ресторане. — Он не поцеловал ее на прощанье.
Вдруг ни с того ни с сего Джеки сказала:
— Мне нравится эта Мария Саммерс.
Джордж удивился:
— Откуда ты ее знаешь?
— Она член нашего клуба. — Джеки была старшей в группе цветных работников в университетском женском клубе. — У нас не так много темнокожих членов, и, конечно, мы разговорились. Она сказала, что работает в Белом доме, а я рассказала о тебе, вот так я узнала, что вы знакомы. У нее хорошая семья.
Джордж был сражен наповал.
— А это откуда тебе известно?
— Она пригласила в клуб своих родителей на ленч. Ее отец — известный юрист в Чикаго. Он знаком с мэром Дэйли.
— Ты знаешь о ней больше, чем я.
— Женщины умеют слушать, а мужчины только говорят.
— Мария мне тоже нравится.
— Это хорошо. — Джеки сдвинула брови, вспомнив, о чем они говорили вначале. — Что сказал Бобби Кеннеди, когда ты вернулся из Атланты?
— Он собирается дать санкцию на прослушивание телефонных разговоров Левисона. Это значит, что ФБР будет перехватывать некоторые телефонные звонки доктора Кинга.
— Насколько это целесообразно? Все, что делает Кинг, предназначается для широкой огласки.
Они смогут заранее знать, что собирается делать Кинг. И тогда они будут предупреждать сторонников сегрегации, которые смогут загодя намечать действия с целью сорвать Планы Кинга.
— Это плохо, но не смертельно.
— Я мог бы предупредить Кинга, что его телефонные разговоры прослушиваются. Сказать Верине, чтобы она посоветовала Кингу быть осторожнее при разговоре по телефону с Левисоном.
— Тогда ты обманешь доверие своих коллег по работе.
— Как раз это и беспокоит меня.
— Откровенно говоря, тебе, вероятно, придется уволиться.
— Конечно. Потому что я буду чувствовать себя предателем.
— Кроме того, они постараются выяснить, кто предупредил Кинга, и обнаружат, что изменник — один негр, сидящий в их комнате, то есть ты.
— А может быть, мне все-таки сделать это, если это правое дело? Если ты уйдешь, Джордж, в ближайшем окружении Бобби Кеннеди не останется ни одного чернокожего.
— Я знал, что ты скажешь: останься и держи язык за зубами; Я знаю, это не просто, но думаю, так будет лучше.
— И я тоже, — сказал Джордж.
Глава двенадцатая
— Ты живешь в изумительном доме, — сказала Бип Дьюар Дейву Уильямсу.
Дейву было тринадцать лет, и, сколько он помнил себя, он жил здесь и никогда, в сущности, не обращал внимания на свой дом. Он посмотрел на кирпичный фасад, обращенный в сторону сада, с ровными рядами окон в георгианском стиле. Изумительном? — не поверил Дейв.
— Он такой старый.
— Кажется, восемнадцатый век. Значит, ему всего около двухсот лет.
— Всего! — засмеялась она. — В Сан-Франциско нет ни одного строения, которому было бы двести лет.
Дом стоял в Лондоне на Грейт-Питер-стрит, в двух минутах ходьбы от парламента. Большинство домов в микрорайоне были построены в XVIII веке, и Дейв имел смутное представление, что они предназначались для членов парламента и пэров, которые заседали в палате общин и палате лордов. Отец Дейва, Ллойд Уильямс, был членом парламента.
— Ты куришь сигареты? — спросила Бип, доставая пачку.
— Только когда подвернется случай.
Она дала ему сигарету, и они вдвоем закурили.
Урсуле Дьюар, которую называли Бип, было тоже тринадцать лет, но она казалась старше Дейва. Она носила модную американскую одежду, облегающие свитеры и узкие джинсы и ботинки. Она хвасталась, что умеет водить машину. Она говорила, что британское радио скучное — всего три станции, рок-н-ролл не транслируют и передачи заканчиваются в полночь! Когда она заметила, что Дейв смотрит на небольшие выпуклости от грудей спереди на ее черной водолазке, она даже не смутилась, а только улыбнулась. Но она ни разу не позволила ему поцеловать ее.
А если бы и позволила, то она не была бы первой девушкой, с кем он целовался. Ему хотелось, чтобы она знала об этом и не думала, что он неопытный. Она стала бы третьей, включая Линду Робертсон, которая, правда, не ответила на его поцелуй. Самое главное, он знал, что надо делать.
Но с Бип ничего не получалось — пока.
Он уже близко подошел к этому. Однажды он осторожно обнял ее за плечи на заднем сиденье «хамбер-хоука» ее отца, но она отвернулась и стала смотреть на освещенные улицы. Она не хихикала, когда он щекотал ее. Они танцевали под джазовую музыку, включив проигрыватель в спальне его пятнадцатилетней сестры Иви, но Бип отказалась танцевать, когда Дейв поставил медленную мелодию Элвиса «Тебе сегодня грустно одной?».
И все же он не терял надежды. К сожалению, сейчас, в этот зимний день, когда они стояли в небольшом саду, момент был неподходящим. Бип обхватила себя за плечи, чтобы согреться, а лучшая одежда, надетая по семейному торжественному случаю, стесняла движения. Но несколько позже должен состояться прием. В сумочке у Бип лежала четвертинка водки. Ее можно будет долить в прохладительные напитки, которые им подадут, а их родители в это время будут лицемерно пить виски и джин. И тогда всякое может случиться. Он посмотрел на ее алые губы, между которыми была зажата сигарета «Честерфилд», и вожделенно представил, как это произойдет.
Из дома донесся голос его матери с американским акцентом:
— Возвращайтесь, дети, мы уходим.
Они бросили сигареты в цветочную клумбу и вошли в дом Обе семьи собрались в передней. Бабушке Дейва Этель Леквиз предстояло быть «представленной» палате лордов. Это означало, что она станет баронессой и к ней будут обращаться «леди Леквиз», она также будет заседать в высшей палате парламента от лейбористской партии. Родители Дейва Ллойд и Дейзи ждали с его сестрой Иви и молодым другом семьи Джаспером Мюрреем. Здесь также находились фронтовые друзья Дьюары. Вуди Дьюара направили в Лондон фотокорреспондентом на год, и он привез с собой жену Беллу и детей Камерона и Бип. Все американцы были в восторге от пантомимы британской общественной жизни, поэтому они принимали участие в торжествах. Большой компанией все вышли из дома и направились на Парламентскую площадь.
Идя по туманным лондонским улицам, Бип переключила внимание с Дейва на Джаспера Мюррея — восемнадцатилетнего викинга, высокого и широкоплечего блондина в тяжелом твидовом пиджаке. Дейву хотелось поскорее вырасти и стать здоровяком, чтобы Бип смотрела на него с таким же восхищением и желанием.
Дейв относился к Джасперу как к старшему брату и спрашивал у него совета. Он признался Джасперу, что обожает Бип и не может придумать, как завоевать ее сердце.
— Не оставляй попыток, — сказал тогда Джаспер. — Иногда настойчивость приносит победу.
Сейчас Дейв прислушивался к их разговору.
— Значит, Дейв твой кузен? — спросила Бип у Джаспера, когда они переходили Парламентскую площадь.
— Вовсе нет, — ответил Джаспер. — Мы не родственники.
— Так почему ты здесь живешь и не платишь за жилье и прочее?
— Моя мама училась в школе с матерью Дейва в Буффало. Там они познакомились с твоим отцом. С тех пор они друзья.
Дейв знал, что обстоятельства сложились несколько иначе. Мать Джаспера бежала из нацистской Германии, и мать Дейва приютила ее у себя со свойственным ей великодушием. Но Джаспер предпочел умалить то, до какой степени его семья была в долгу перед Уильямсами.
Бип спросила:
— Где ты учишься?
В колледже Святого Юлиана, одном из самых больших в Лондонском университете. Изучаю французский и немецкий. Но я также часто пишу в студенческую газету Хочу стать журналистом.
Дейв завидовал ему Он никогда не научится говорить по-французски и не будет учиться в университете. Он отстающий в классе по всем предметам. Отец махнул на него рукой.
Бип спросила у Джаспера:
— Где твои родители?
— В Германии. Они кочуют по миру с армией. Мой отец полковник.
— Полковник! — восхитилась Бип.
Сестра Дейва Иви шепнула ему на ухо:
— Вертихвостка. То она строит тебе глазки, то флиртует с парнем на пять лет старше ее.
Дейв промолчал. Он знал, что его сестра очень увлеклась Джаспером. Он мог бы съехидничать на этот счет, но сдержался. Иви нравилась ему, и, кроме того, лучше приберечь шпильку до следующего раза, когда она захочет сказать ему какую-нибудь гадость.
— Тебе надо было родиться аристократом, — проговорила Бип.
— Даже в старейших семьях должен быть кто-то первый, — сказал Джаспер. — Но сейчас у нас есть пожизненные пэры, которые не передают свой титул по наследству. Миссис Леквиз будет пожизненным пэром.