— Эй, сволочь, — рявкнул я на отечественного предпринимателя, — бегом ко мне!
— Сию минуту-с! — наверняка купчина меня знает. Да и немудрено — кого ещё будут сопровождать хмурые гвардейцы Финляндского полка.
— Твои люди?
— Точно так-с, мои-с.
— Бери миску, наливай, ешь.
— Ваше высо…
— Молчать! Исполнять!!!
Работяг как ветром сдуло. Поручик сгорбился за столом и старался сделаться меньше ростом. Помертвевший подрядчик, похоже, намеревался «лишиться чувств».
— Если в обморок грохнешься, как барышня кисейная — сожрёшь весь котёл, — уже спокойно и ласково пообещал великий князь.
В общем, жрал, блевал и плакал барыга долго и упорно. Пятеро финляндцев из десяти бегали в кусты травить. Сам еле удержался. Подозвав старшего артели, выдал ему по полтора рубля серебром в расчёте на каждого, кому я помешал «пообедать». Чёрт! Как представил это варево…
— Так, гнида, — купчик испуганно закивал, — иди на дистанцию. В конторе подпишешь отказ от подряда, вернёшь деньги и выплатишь штрафы.
— Помилуйте, ва…
— Молчать!
— Ребята, — обратился я к подёнщикам, — есть кто грамотный? Вот и славно. Завтра подходите к конторе, найдёте отставного лейтенанта флота Забелина. С ним будете работать, он человек справедливый, не обидит. Скажете, великий князь Константин Николаевич за вас ручается. Сейчас записку напишу.
Крестьяне разом, все как один, рухнули на колени. Эх, Расея моя, Расея…
Глиста-поручик оказался каким-то троюродным племянником Клейнмихеля и немедля кинулся на доклад к высокопоставленному родственнику. Тот, вообразив, что Константин решился на рейдерский, ну, или местным языком изъясняясь, на разбойничий захват бизнеса, побежал к императору.
Ух, как мы ругались с папенькой. Дворец испуганно замер. Никто и помыслить не смел, что на императора могут так кричать. Если не врут, то у двух слуг случился сердечный приступ, так они разволновались.
Клейнмихеля я обкладывал такими матами, что боцмана Балтийского флота могли гордиться генерал-адмиралом. Но убедить родителя, что Пётр Андреевич врёт как сивый мерин и ворует как миллион крыс, не получилось. Граф назло дерзкому сыну был оставлен в высокой должности, а Константину высочайше было предписано следовать на гауптвахту.
На «губе» я просидел всего лишь двое неполных суток. Озверевший великий князь, матерящий высшего сановника империи, обещающий вспороть живот и накормить собственной же требухой главноуправляющего путями сообщений и публичными зданиями Российской империи — это невероятно. Солдаты и офицеры, должные охранять Константина, затыкали уши, чтобы не слушать страшные проклятия, изрыгаемые прежде невозмутимым и хладнокровным сыном императора. Вскоре стала понятна ярость великого князя, — вывело из себя Костю сходство несчастных крестьянских ребятишек с младшими братиками Коленькой и Мишенькой. Как представил, аж сердце кровью облилось…
Такая красивая легенда, запущенная мной из-за решётки и пересказанная охраной гауптической вахты знакомым, облетела Санкт-Петербург менее чем за сутки. Молодому и красивому Косте сочувствовал весь слабый женский пол столицы. За исключением мадам и мамзелей семейства Клейнмихелей, разумеется.
Родитель, которому доложили о причине неожиданного нервного срыва прежде уравновешенного Константина, «сдал назад» и велел непокорному сыну отправиться во дворец, под домашний, так сказать, арест.
Далее оставлять в одной берлоге двух медведей было никак невозможно. Клейнмихеля папаня ценил, меня любил и, наверное, всё-таки тоже ценил. Потому и принял Соломоново решение — выпнуть Костю до шестнадцатилетия в Москву под крыло старшего брата, а по осени отправить в Европу — перебеситься и найти невесту. Впрочем, кандидатуры уже были.
Но тут уже взбрыкнул я. Дело в том, что после триумфа песни, вы будете смеяться, но её и в этом мире назвали «Эхо любви», к Константину дня не проходило, чтоб не приставали поклонники и поклонницы таланта, умоляя осчастливить очередным шедевром.
И Костик сдался. За полгода были «созданы» такие эпические вещи как «Кавалергарда век недолог», шуточная «Всё могут короли», лирически-патетическая «Любовь настала», там Роза Рымбаева пела, но песня-то унисекс, спеть может и мужчина, что Костя и сотворил с огромным успехом, единственно заменив «вся планета» на «вся Россия». В «Надежде» была переделана строчка про аэродромы, а телеграммы уже входили в обиход и были страшно модным словом. Строка про «синие московские метели» заставила местных конспирологов перебирать девиц, проживающих в старой столице, но особ, к кому неровно дышит Константин, насчитали то ли семь, то ли восемь.
Вот так, «по мелочи», набралось за десяток песен, вернее стихотворений, которые великий князь издал небольшой книжечкой тиражом в две тысячи экземпляров, выставив невероятную цену в пять рублей. Ну а что — аристократы люди небедные, купят, дабы заполучить автограф поэта и художника. Да, все рисунки в книжке были также моих рук делом. Особенно удался тот, где лихие кавалергарды, списанные с портретов генералов, героев войны 1812 года и преизрядно «омоложенные», впрочем, легко узнаваемые, гонят французские полки…
Посвящена была книга Жуковскому. А как иначе — наставник! Так и было начертано: «Моему Наставнику и Учителю, Василию Андреевичу Жуковскому». И хотя народная молва числила великого князя учеником Александра Сергеевича, но после трагической гибели поэта в Казани и всего с ней связанного в семье Романовых о Пушкине упоминать было не принято. Не стал и Костя нарушать негласный уговор. Да и сделать приятное милейшему Василь Андреичу — дорогого стоит. Так вот, все песни без исключения стали хитами, ещё бы! Но наибольшей популярностью пользовалась шуточная «Всё могут короли». Хорошо так зашла в дворянскую среду — юморная, слегка фрондёрская. Ах как её пели!
Жил да был, жил да был, жил да был один король.
Правил он, как мог, страною и людьми
Звался он Луи Второй,
Звался он Луи Второй,
В те времена жила красавица одна,
У стен дворца она пасла гусей.
Но для Луи была милее всех она,
Решил Луи, что женится на ней.
Все могут короли, все могут короли,
И судьбы всей земли вершат они порой,
Но что ни говори, жениться по любви
Не может ни один, ни один король.
Не может ни один, ни один король.
«Я женюсь, я женюсь, я женюсь», — Луи сказал,
Но сбежались тут соседи короли.
Ой какой же был скандал,
ну какой же был скандал,
Но впрочем песня не о нем, а о любви.
И под венец Луи пошел совсем с другой.
В родне у ней все были короли.
Но если б видел кто портрет принцессы той,
Не стал бы он завидовать Луи.
Все могут короли, все могут короли,
И судьбы всей земли вершат они порой.
Но что ни говори, жениться по любви
Не может ни один, ни один король.
Не может ни один, ни один король.
Но что ни говори, жениться по любви
Не может ни один, ни один король.
Не может ни один, ни один король.
И я решил немножко пофрондировать, почтительно но твёрдо ответствовал грозному родителю, что в Европу поеду и женюсь на той, кого они мне с маменькой подберут, но через четыре года. А с шестнадцати до двадцати я намерен пройти по маршруту брата Саши до Сахалина, там пересесть на фрегат и добраться до американских владений России. Ну а потом, возмужав и перебесившись, можно и под венец. Папа с мамой обрадовались, если уж вояж Саши, превратил ветреного цесаревича в примерного семьянина, то флотскому Костеньке, с детства «залипавшему» у географических карт, попутешествовать сам Бог велит.
Всё пошло «по старой схеме», как и при «Особой Восточной экспедиции цесаревича Александра». Выкликнули полторы тысячи молодых казаков, восемьсот пятьдесят молодых солдат и офицеров подшефного лейб-гвардии Финляндского полка, сопроводят Константина в качестве ездящей пехоты. Сам полк оставался в Петербурге, но в батальон, отправляющийся с великим князем, влились по сотне гвардейцев от преображенцев, семёновцев и измайловцев. Популярность поэта и фехтовальщика Кости была столь велика, что на одну офицерскую вакансию, претендовали по семь-десять человек. Всё же «достали» меня учителя фехтования, последние два года усиленно занимался. Честно говоря, сначала сублимировал, переключал «дурную энергию», но потом, даже накоротке сошедшись с милой вдовушкой двадцати трёх лет, подобранной по каналам матушки (три года была в браке, муж коллежский секретарь, ревизовавший заложенные имения, два года как помер от разбойничьего топора) занятий не прекратил, и стал легендой Петербургского фехтовального сообщества. Как я упоминал, при перебросе произошло «наложение матриц» и реакция у Кости была «за двоих», равно как и координация. «Попятнать» великого князя было невозможно, равно как и парировать его невидимые «простому смертному», стремительные выпады. А если б вы только видели, как я работаю сразу двумя шпагами, или двумя саблями. Жаль, что при возвращении в век двадцать первый сей талант утратится. Но покамест нет желания возвращаться. Очень уж тут интересно.
У Саши с Мари родилась девочка, назвали Натали. Молодые супруги «старались» не покладая, гм «рук», и в декабре 1843 года Александр вновь станет отцом. «Дедушка Коля» ждал внука. Впрочем, чего ему париться — четыре сына, каждому подберут «производительницу». Ведь невест присматривают из семей многодетных, чтоб плодились так сказать и размножались династии.
Мне честно говоря плевать было, кого «назначат» в жёны. В мои-то шестьдесят годочков разума (сорок пять ТЕХ и пятнадцать как Костя) и в шестнадцать годков потенции быть циником и пофигистом легко и приятно.
План Экспедиции был прост как палка. Фрегаты «Паллада», «Аврора», «Диана» и «Константин» спешно укомплектовывались лучшими кадрами и чинились. Это и будет моя эскадра. Но, до Сахалина доберусь по суше, не мили считая — вёрсты, Только потом, Амур проинспектировав, побывав в «именной» станице Константиновской, ступлю на палубу «Авроры». Пару кораблей оставлю базирующимися на Александровск-Сахалинский, а на двух двину до Петропавловска — Новоархангельска — Форта Росс. Калифорнийский плацдарм российской империи здесь не продан. наоборот, руководство Российско-Американской Компании, в общении с ушлыми испанцами «перевело стрелки» на Костика. А по дипломатическим каналам соплеменники Дон Кихота получили из самого Мадрида втык и категорический приказ не зариться на территорию, принадлежащую сыну императора и генерал-адмиралу Российского флота. Так что Форт Росс если и не процветал, то и угасать не собирался. Посмотрим, посмотрим. Золото Калифорнии, тем паче Аляски в казну российскую пока не поступало, не было его, одни лишь предположения, потому то и хотелось по дороге остановиться на «исторической Родине» в Красноярском крае и глянуть на тамошних Крезов, эдаких «новых русских середины девятнадцатого века».
Спасибо брату Саше — созданные от Петербурга до Читинского поселения структуры, обеспечивавшие его Экспедицию фуражом, провиантом и квартирами были быстро возрождены и рады поработать на второго сына государя-императора. Насколько я знал, казаки, перебравшиеся на Амур, новые места хвалили. Образовался даже тоненький, но всё таки ручеёк переселенцев на дальневосточные земли. Ехали жёны и родители казаков, купцы, пытавшиеся ухватить за хвост Жар-птицу и стать монополистами в торговле с азиатскими странами.
Отпечатанная десятитысячным тиражом карта «царского тракта» с обозначением расстояний между постоялыми дворами, характеристиками водных переправ и тому подобными полезными советами пользовалась у переселенцев небывалой популярностью. Даже у неграмотных, которые завидев «благородие в очках», кланялись и просили «зачесть где мы есть и кудыть ехать далее». То, что все переселенцы находятся под покровительством цесаревича и его младшего брата, кстати говоря, весьма помогало людям, ищущим лучшей доли. Зажиточные сибиряки подкармливали «странников» и многие оставались в Томской. Енисейской губерниях. Ну что с ними делать? Понять и простить, только так. Развитие Сибири дело хорошее, сам сибиряк. Но в этой «игре» я тот ферзь, которому нужны пешки на американском материке. Надо что-то придумать такое радикальное, вплоть до образования Тихоокеанского казачьего войска. На шнявах и корветах, ага.
— Ваше высочество, встречают, вон и дымы и всадники показались, к нам скачут, — поручик Белкин вывел меня из состояния глубокой задумчивости.
— Ах, да, спасибо поручик, а то я стихи в уме складывал. Ничего не замечал вокруг.
Офицер заулыбался. Любимую песню офицеров Российской армии «Кавалергарда век недолог» не далее как три часа назад на привале исполнили всем нашим небольшим отрядом. Я солировал, народ азартно и нестройно подпевал про «деву юную». Все знали, что в Красноярске будет и отдых, и вино и девы. Ну, здравствуй, любимый город Красноярск! В июле 2014 года тебя покинул, в январе 1844 возвращаюсь.
Глава 7
В Красноярске задержались на полтора месяца. К величайшему сожалению планам «прокатиться» до Енисейска и Минусинска сбыться было не суждено. К Константину Николаевичу с утра раннего выстраивались огромные очереди — сибиряки шли с челобитными о восстановлении попранной правды и справедливости, а также с прожектами по обустройству Сибири. Увы, жалоб на беспредел чиновников и прочей сволочи хватало, но что радовало — «конструктивных предложений» было на порядок больше.
С нерадивыми и корыстолюбивыми служаками надо было что-то делать. Борзели они тут, вдалеке от столицы, прям таки не по чину. Надо дать укорот, ой надо. Через три дня, немного разобравшись с жалобами, решил нагнать страху. Двух мздоимцев из губернской управы, в невеликих правда чинах, по приказу великого князя выпороли прямо у присутственного места. Жестоко. Шомполами.
— Котейку бьют, хозяйке намёк подают, — срифмовал Константин во время экзекуции, — Николай Павлович, родитель мой, очень уж добрый и мягкий человек. Моя б воля — приказал на кострах сжигать казнокрадов, живьём кожу сдирать с судей неправедных.
Губернатор, Василий Иванович Копылов и так болел беспрестанно, а после сего случая и вовсе слёг. Хотя его персонально репрессировать и не собирался. Да и кто б мне такую волю дал? Вот и «пропиарился» на чиновной мелочи, глядишь год-другой потише будут…
А вообще, земляки-красноярцы первой половины девятнадцатого века людьми были преинтереснейшими — патриоты земли енисейской, мечтающие о более тесной связи с метрополией. И железные дороги строить планировали, и воздушные шары запускать, учитывая направления ветров — предтеча дирижаблей, кстати! Я ознакомился с интересным проектом водной паромной переправы и даже моста через Енисей, стал обладателем двух десятков «секретных карт» с отметками золотых и серебряных россыпей, предна значенных для возвеличивания державы Российской. Даже чертежи огромной лесопилки, передвигаемой по тайге на рельсах из стволов деревьев, рассмотрел. Не отсюда ли Никита Михалков механического «Сибирского цирюльника» то придумал…
Весьма порадовали согласием работать на паях с великим князем золотопромышленники, приезжавшие в Красноярск из своих медвежьих углов и за честь почитавшие презентовать Константину самородок позаковыристей-пофигуристей и потяжелее. Свою дол скромно определял в четверть, полагая, что всё равно почтенные и богобоязненные купчины хоть немного, но обсчитают моё высочество, пребывающее за тысячи вёрст от «наших» приисков. Потому в Красноярск спешно ехал отставной лейтенант флота Павел Артамонович Забелин, получивший бесценный опыт на строительстве железнодорожной магистрали Санкт-Петербург — Москва. В Сибири Павлу Артамоновичу предстоит вести дела великого князя и, «от имени и по поручению» высокого покровителя бить по башке зарвавшихся бюрократов, если те вдруг осмелеют и попытаются закошмарить деловых партнёров молодого но предприимчивого Романова.