Гдальский промолчал. Хорошо хоть не сказал, что раз такое дело — пойдет он домой. Это стало бы для нее контрольным. Ольга вздохнула, совсем как Тихон еще недавно. Сжалась в комок. Её убивала… кинжалами резала его отстраненность. Он ведь так ничего и не сказал по поводу её беременности. А ей… черт! Ей так глупо хотелось, чтобы на этот раз её мужчина обрадовался! Ей так хотелось ощутить его заботу, ласку… Уткнуться лицом в его крепкую спину. Наверняка зная, что за этой спиной они будут с малышом, как у бога за пазухой. И, может быть, тогда бы страх отступил.
К глазам подступили слезы. Ольга закусила губу, и практически тут же на ее плоский живот легла тяжёлая ладонь Гдальского. И она, кажется, даже дышать перестала, ощутив это первое, нерешительное касание. Тихон перевернулся на бок. Прижался голой горячей грудью к ее спине. Так правильно повторяя все изгибы ее женского тела. Ладонь скользнула вверх-вниз, осторожно погладила и двинулась чуть южнее. Ольга, наконец, вспомнив, что надо дышать, со всхлипом втянула воздух. Ее сердце колотилось, как сумасшедшее, когда пальцы Гдальского, поддев подол её сорочки, скользнули вверх. Коснулись теперь уже голой кожи. Его ладонь была такой огромной! Её запросто хватило, чтобы накрыть весь низ живота. От одной до другой выпирающей бедренной косточки.
Желание сгустилось внутри. Ольга поерзала, потираясь выпяченной попкой о его выдающийся под трусами стояк. Второй рукой Тихон поднял вверх ее волосы, пересчитал губами позвонки, прикусил кожу. Рука, покоящаяся на животе ожила, опустилась ниже. К налившимся сочным складочкам. Пальцы неторопливо перебирали влажные лепестки. Ольга шумно дышала. На несколько секунд он прекратил свои бесстыжие ласки, сместил руку, заставляя Ольгу закинуть ногу ему на бедро. А потом снова вернулся туда, где из-за позы она была максимально для него открыта.
Это было мучительно — неторопливые, нежные, как перышки, скольжения. Он то отступал, то снова, едва касаясь, теребил налитую плоть. Иногда задевал отвердевший узелок, и Ольге приходилось закрывать рот рукой, чтобы заглушить стоны. Второй же рукой он действовал далеко не так осторожно. Он мял, пощипывал, терзал ее грудь. Сдавливал пальцами через трикотаж сорочки. Обычно мягкий, сейчас он так сильно раздражал ее сверхчувствительные соски.
— Тиша… Пожалуйста… — шепотом она молила мужчину о больше. Но он, то ли действительно ее не слыша, то ли желая продлить наслаждение, тот абсолютно никуда не спешил. Ей нужна была самая малость. Придавить чуть сильней — и все… Она бы разбилась на сотни звенящих искрящихся на солнце осколков. Но Гдальский, кажется, вообще не собирался облегчать её агонию. Ольга обернулась. То ли обругать его за такую жестокость, то ли, напротив, возблагодарить за неё. Но, не дав ей сказать и слова, рот Тихона обрушился на ее губы. И она окончательно потерялась в происходящем. Захлебнулась его поцелуями… Пальцы между ног стали еще более настойчивыми. Ольга тихонько стонала ему в рот, извивалась в руках, сжав со всей силы его ладонь между бедер. А потом… Она не знает, как это произошло, просто в какой-то момент, подхваченная некой неведомой силой, она взмыла вверх и приземлилась… аккурат на его язык.
— О, боже мой, — прохрипела Ольга, упираясь распластанными ладонями в стену перед собой, в то время, как его рот… — о, боже мой, — повторила она.
Никогда за всю свою жизнь она не испытывала такого шокирующего удовольствия. Оно было таким сильным, что все другое — стыд, комплексы, неуверенность — просто перестали иметь значение. Ольга бесстыже ерзала на его лице и уносилась в какую-то искрящуюся миллиардом звезд бездну. Где в конечном итоге взорвалась.
Она полностью обессилела. Едва Тихон снял ее с себя, как она тут же провалилась в глубокий сон. И в этом сне не было ничего. Ни проблем, ни детей, ни мужчин. Абсолютно ничего не было. Кроме покоя.
Утром проснулась первая. Еще до будильника. Вспомнила все, что произошло накануне, и вспыхнула, как зоря… Часы показывали пять утра. В доме было тихо — все еще спали. Ольга прислушалась к себе — вроде бы все нормально. Не тошнит. Не давая себе передумать, женщина на цыпочках сбегала в ванную, почистила зубы, умылась — и мигом вернулась к себе. Тихон все так же спал, когда она осторожно его коснулась. За ней был должок, и она хотела его вернуть.
Это было чудесно, наблюдать за тем, как от её несмелых касаний в нем пробуждается и крепнет желание. В момент, когда она вобрала его в рот — их ничего больше не разделяло. Он… Она… Один на двоих мир, где все так просто и все понятно. И где лишь одному все подчинено. Желанию быть вместе. Всегда… Слиться друг с другом телами, душами, корнями друг в друга врасти.
— Я не могу… Я уже… — хрипел он, несдержанно толкаясь ей в рот. Предупреждая, но разве ей это было нужно? Она хотела быть с ним до конца. И была…
А потом как-то сразу к ней вернулась тошнота.
— Я же говорил, — ругался Гдальский после того, как Ольгу вывернуло наизнанку.
— Тиш, это не из-за этого, — вяло отбивалась та.
— Угу! Не из-за этого… как же…
— Мне понравилось… — вконец расстроилась та.
— Мне тоже, — жаркие губы прижались к виску, — мне тоже, моя хорошая…
И все, как-то сразу вдруг успокоилась. Кто сказал, что женщинам много нужно для счастья?
А потом они сидели в кухне огромной толпой и завтракали. И Ольга из последних сил сдерживала себе, чтобы не разреветься. Потому что, после всех тревог, сейчас все было так, как она мечтала. Так правильно было…
Поскольку Гдальский спешил к отцу, Ольга сама отвезла ребятню в школу. Чтобы выбороть это право, ей пришлось выдержать целый бой. Тихон почему-то решил, что теперь она ничего не должна делать самостоятельно. Это было и жутко мило, и ужасно раздражающе одновременно. Убедить его, что она просто беременна, а не смертельно больна, было непросто. Но, в конечном счете, даже он сдался.
Нет, они еще не решили и половины всех своих проблем. Даже толком не обсудили своих мыслей по поводу свалившейся на них беременности, но почему-то, после сегодняшней ночи, Ольга была уверена, что это только лишь дело времени. Качели любви плавно и неторопливо взмыли вверх.
Глава 24
Вместе с токсикозом к Ольге пришла сонливость. Она засыпала буквально на ходу и уставала так быстро, как никогда прежде. Даже когда носила тройню. Возраст… И не старуха ведь, а все равно разница о-го-го, как чувствуется. А может, она за столько-то лет просто забыла, как оно было.
— Представляешь, кредитный комитет в самом разгаре… Вспышка! И я как будто из бездны выпрыгиваю. Отключилась прямо за столом, — Ольга рассмеялась и, взмахнув ножом, принялась за свой стейк. Мясо она, конечно, любила и раньше, а теперь просто жить без него не могла!
— Ты не выглядишь усталой, — сощурился Тёма.
— И слава Богу, — закатила глаза Ольга. — Я и так из-за беременности и кормления пропускаю минимум год у Маришки. Нет, ну, всякие пилинги и масочки можно будет делать, конечно. Да только в нашем возрасте, сам понимаешь, все эти масочки — как мертвому припарка.
— Не расстраивайся. Я где-то читал, что беременность — это отличный способ омоложения. Ну, для таких старушек, как ты.
Ольга показала другу язык и сыто откинулась на стуле.
— Ты лучше про себя расскажи.
— А что рассказывать? Я не беременный, — оскалился Кормухин.
— Зато счастливый! Аж светишься весь!
— Это потому, что все хорошо.
— Хорошо, значит?
— Ага. Просто отлично.
Ольга закусила губу и вглядываясь в глаза друга. Не врет ведь! Не играет… Нет там больше мерзлой, как тающий снег под ногами, тоски.
— Ай да Пушкин, ай да сукин сын! — восхитилась Ольга.
— Пушкин? — недоуменно свел холеные брови Тёма.
— А ты до сих пор не знаешь? Кличка у твоего Александра Сергеевича. Пушкин!
Кормухин откинул голову и захохотал. На них стали обращать внимание, только кому до этого было дело? Они, наконец, достигли того уровня самодостаточности, с которого было плевать на всех.
— Вы что, с ним совсем не разговариваете? — улыбалась Ольга.
— Разговариваем, Оля. Много. Никогда и ни с кем столько не говорил.
— На первый взгляд кажется, что вы очень разные.
— Скорее у нас разный образ жизни. — Артем пожал плечами. — Но это решаемо.
— Что ты хочешь этим сказать? — Ольга пошевелила трубочкой лед в бокале и с удовольствием отпила свой безалкогольный Мохито.
— Что Сашка не очень доволен моими ночными отлучками. Потом мозг мне имеет, а лучше бы что-то другое…
Ольга рассмеялась.
— И как ты планируешь все уладить?
— Да никак. Мне самому эта жизнь в тусовке — во, где. — Тёма прошелся ребром ладони по горлу. — Сведу свои выходы в свет к необходимому минимуму. Вот и все.
Ольга покачала головой, бросила взгляд на часы:
— Оу, мне уже пора… — полезла в сумочку за деньгами, но Кормухин лишь отмахнулся:
— Вали уже. Сам расплачусь. И не пропадай!
— Так это ты исчез на неделю! — возмутилась Ольга, вешая сумочку на плечо.
— У меня уважительная причина была.
— Это какая же?
— Медовый месяц!
— Ну-ну. Вы, как намилуетесь, заходите в гости.
Ольга вернулась в офис и принялась за работу. Но после сытого обеда спать захотелось еще сильнее. Она честно боролась с собой часов до четырех. А потом прилегла на диванчике передремать. Хотя бы десять минуток. Да уснула на добрых полтора часа, не слыша ни звонков телефона, ни скрипа двери, когда в кабинет заглянула секретарша. Вскинулась, когда уже рабочий день закончился. Выругалась, схватила портфель, пиджак, ключи от машины и почти бегом помчалась к стоянке. Школьное собрание никто не отменял!
Как Ольга и думала, все это было лишь пустой тратой времени. Два часа толпа народа не могла решить то, что на протяжении последних нескольких месяцев уже сто раз обсуждалось в их группе в Ватсапе. Только и того, что теперь свои аргументы стороны озвучивали лично. По сто пятому, мать его, разу.
Нет, все же родительское собрание — это какой-то изощренный вид современной пытки. А ведь Ольга думала, что для нее это все уже позади, а тут! Здравствуй-здравствуй, новые сборища. Сначала в детском саду, потом в школе… И так восемнадцать лет. Ольга улыбнулась. А ведь еще пару дней назад готова была рыдать по этому поводу. Теперь же… ну, что теперь? Выбора не было. Не так ли?
Как и всякое приличное родительское собрание, их последняя встреча, по традиции, закончилась сбором денег. На этот раз собирали на цветы, которыми в последний момент решили украсить столы выпускников.
— Сдачи нет! Деньги сбрасывайте на карту или давайте под расчёт, — громогласным голосом объявила их местная активистка Лола Зайцева.
— Тут без сдачи. За троих моих и Катю Гдальскую из одиннадцатого «Б».
— Не знала, что вы с Иркой дружите!
— С Иркой? — недоуменно сдвинула брови Ольга.
— Ну, да. Матерью Кати, — пояснила Лола и тут же переключившись на другую мамочку: — А это за Боброва, да? А вы у меня еще на ди-джея двести деревянных не сдавали.
— Нашла подружку, — фыркнула Ольга под нос и поплелась к выходу. Что-то у нее совсем никаких сил не осталось. Это что вообще за собрание, с которого уходишь в десятом часу?
Опасаясь уснуть за рулем, Ольга кое-как добралась до дома. Тяжелые, будто свинцом налитые ноги не слушались. Машина Тихона стояла в двух парковочных местах от неё. Но это совсем не означало, что Гдальский дома. Он категорически отказался бездействовать и сидеть дома. Перелом не казался ему уважительной причиной отсутствия на рабочем месте. Больничный — для слабаков! И теперь Тихон мотался от офиса к стройке, от стройки к больнице — на такси. Что может быть хуже больного мужчины? — спросите вы. Ответ прост — больной одержимый работой мужчина.
В этот раз Ольга поднялась на свой этаж на лифте. Открыла дверь. Собственный дом встретил хозяйку непривычной тишиной и спертым воздухом давно не проветриваемого помещения.
Встречать Ольгу выбежала лишь Сара.
— А где все? — спросила она у собаки, стаскивая осточертевшие туфли с ног. Сара подпрыгнула и дала круг вокруг женщины. Забила хвостом по полу. Положила голову на лапы и скорбно завыла. — Тебя хоть покормили? Нет?
Все удивительнее и удивительнее! Ольга сняла пиджак, порылась в сумочке в поисках телефона. А там больше десятка не отвеченных. И голосовые сообщения, и текстовые! Ото всех! Начиная от собственных детей, заканчивая Гдальским и Катей. Потеряли они её, что ли?
— Мама! — орал в трубку Ник. — У тебя все хорошо? Пожалуйста, ответь. У нас тут это… В общем, ты домой поезжай.
Сердце Ольги тревожно сжалось. Горло перехватил спазм. Трясущимися руками женщина открыла еще одно сообщение.
— Мама! Ну, где ты есть? Иди к Сергею Осиповичу. Мы… здесь.
Ольга выбежала из квартиры. Недоуменно уставилась на собственные ноги, которые непривычно холодило. Черт! Она забыла обуться! Вернулась, натянула кроссовки, не задумываясь о том, как дико они, должно быть, смотрятся в ансамбле с классическим костюмом, пулей пролетела через дворы. В боку кололо. Пусть… Сейчас не до этого. По лестнице уже едва плелась. В дверь постучала. Почему-то не решилась позвонить.
Открыл то ли Ник, то ли Петька, то ли Павел… В таком состоянии не разберешь.
— Ну, наконец-то! Где ты была? Мы тебе столько раз звонили.
— На собрании, — отмахнулась Ольга, — звук отключила еще в обед. А включить забыла… Что произо… — Ольга оборвалась на полуслове. Из кухни вышла та, кого она знала лишь по фотографиям. Та, которой совершенно нечего было делать здесь. Бывшая жена Тихона.
— Добрый вечер.
— Добрый…
Ольга сглотнула. Перевела взгляд, кажется, уже сама догадавшись о том, что случилось. В углу, прикрытый висящей на вешалке одеждой, стоял деревянный крест. Ковыляя на костылях, из комнаты вышел Тихон. Плечом он придерживал телефон, в который и бросал короткие отрывистые распоряжения.
— Нет… могила должна быть возле матери! Я ведь уже сказал… Да, участок закреплен за нами. Сколько стоит? — Вслушиваясь в ответ, Тихон так плотно стиснул челюсти, что на его щеках проступили желваки. — Хорошо. Пришлите счет. И за услуги катафалка…
Ольга, наконец, отмерла. Разулась. Бросила нерешительный взгляд на сына. Из гостиной выглянула зареванная Катя и устало взмахнула рукой в синей резиновой перчатке. Похоже, девочка занималась уборкой.
Наплевав на посторонних, Ольга первым делом подошла к Тихону. Погладила любимого по руке, легонько сжала. Скользнула щекой к его покрытой щетиной скуле и замерла так на несколько коротких секунд, делясь с ним своим теплом и силой. За спиной раздалось тихое фырканье. К черту! Пусть эта Ирина думает, что хочет. А ей просто нужно быть рядом с ним. Пусть и с опозданием, дать понять, что вот я! Ты можешь на меня рассчитывать… Но Тихон, похоже, не нуждался в помощи. Чуть нахмурившись, он высвободился из объятий Ольги и вернулся к прерванному разговору.
Ну… Это было ожидаемо, да. Но от этого не менее больно.
Делая вид, что ничего не случилось, Ольга переключилась на Катю:
— Помощь с уборкой нужна?
Девочка покачала головой:
— Мне только здесь пол вымыть осталось.
Да уж… Давно Ольга не чувствовала себя такой неприкаянной и ненужной. Может быть, если бы она узнала чуть раньше о происходящем, Тихону бы не пришлось взвалить это все на себя? Но к моменту ее прихода он уже покончил со всеми организационными моментами. Даже о поминках договорился.
Они сидели в полутемной кухне и молчали. Ирина почему-то не торопилась уходить, а ведь больше всего Ольге хотелось остаться с Тихоном наедине. Прижать к себе его лохматую голову и дать выплакаться. И к черту весь этот бред о том, что мужчины не плачут!
— Как прошло собрание? — просипел Гдальский. Ольга моргнула. Вскинула взгляд. Собрание? При чем здесь оно? Разве важны сейчас все эти глупости?
— Как обычно, зря потраченное время, Тиш…
— Что говорили?
Да какая, к черту, разница, когда такое случилось? Когда ты сиротой остался и, наверняка, от боли хочется выть?! — хотелось крикнуть Ольге. Но Гдальский упрямо не сводил с нее тяжелого мутного взгляда, и она, откашлявшись, прошептала: