– Когда давление в крови восстановится, дам знать.
– Тебе нужно поработать над терпением, – сказала я, поблагодарила продавщицу за свое мороженое. Она быстро пропала, чтобы не иметь дела с моими вопросами.
– Тебе нужно поработать над принятием решений.
Другая продавщица сообщила цену, и Кэллам отдал ей двадцать раньше, чем я закончила копать в кармане.
– Я могу оплатить свое.
– Уже оплачено, – Кэллам забрал сдачу и оставил чаевые в банке, взял пару салфеток и вскинул брови. – Теперь ты мне должна.
Мы вышли наружу. Флагстаф был аккуратным городом. Не это люди представляли в Аризоне – тут не было кактусов, бесконечной пустыни или жары – это место больше напоминало Колорадо или Вайоминг. Открытое и приветливое.
Я привыкла к лагерю, но было приятно вырваться из него. Не быть вожатой или старшей сестрой 24/7 или спорить с родителями. Было приятно быть… собой. Финикс. Той, кто не ощущал вес мира на плечах.
– Значит, твоя семья не рада объединяющему духу лагеря, – начал Кэллам, глядя на меня, проверяя реакцию.
Я выдохнула и попробовала мороженое. Не рада? Скорее против.
– Ты понял это в зале, да?
– Ага. Еще как понял, – он замер у закрытой кофейни и повернулся ко мне.
Я шла. Я хотела двигаться, особенно, когда мы начали говорить о чуме под названием Эйнсворс.
– Спасибо, кстати. Я даже не успела толком поблагодарить за то, что ты спас…
– Твой череп?
Его резкие слова вызвали мой смех. Я бы не подумала, что могу смеяться в разговоре о моей семье.
– Это и мою гордость.
– Что с твоей семьей? Твои родители еще вместе, и у вас явно есть деньги.
– Все не просто, – Кэллам догнал меня после пары шагов. – Мои родители недолго еще будут вместе, если не прозреют, а наше имущество вот–вот продадут на аукционе.
Так говорить с человеком, которого я узнала всего две недели назад, было нереально. Я неделями набиралась смелости рассказать Эмерсон о ситуации дома, но тут рассказывала все парню, с которым даже не встречалась.
– Прости. Это больно для тебя, – он вдруг протянул мне свой наполовину съеденный рожок, словно предлагал попробовать.
Я не знала, почему – я достаточно много раз пробовала мороженое у других – но это ощущалось другим. Он словно предлагал кусочек него, и я не могла решить, принимать ли его. Странно.
– Спасибо, – я попробовала его мороженое. Это было просто мороженое, а не кольцо. – Неплохо. Я бы дала тебе попробовать свое, но мед – слишком сладкое для тебя.
Он сморщил нос, когда я поднесла к нему свой рожок.
– Все равно спасибо, – он покачал головой и отошел. – Что будешь делать, если они разведутся?
– Выживу. Подстроюсь. Сделаю все, пока не окончу школу и не уеду в колледж.
– Восстанешь из пепла, – я слышала ухмылку в его голосе, так что ткнула его локтем.
– Или я могу пачкать тротуары. Голубь, – я ткнула его локтем снова.
Он рассмеялся, отойдя от меня.
– Ты, похоже, все уже решила.
Я хотела ответить «Если бы». Но я молчала. Я часто задумывалась, решила ли хоть что–то. Когда дом заберут, где мы будем жить? Буду ли я в том же районе, где и школа? Придется переехать в другой штат? Я вообще увижу своих друзей? А как же Гарри и его частная школа?
– Кстати о планах… – начала я, зная, что пора сменить тему, пока у меня не началась паническая атака. – Что насчет тебя?
Его лицо исказилось, будто его поймали.
– Я запланировал все важное.
– Я про будущее, – не унималась я.
Он вздохнул.
– Ты настырная, да?
– Я знаю.
Он доел рожок, хрустя им, словно были проблемы с разжевыванием.
– Если ты так спрашиваешь о колледже, то я не решил. Я обдумывал это два года, так что вряд ли что–то изменилось бы за два дня.
Я замерла у магазина одежды. Он шагал.
– Эй, я открыла тебе свою жуткую жизнь. Ты не хочешь ответить тем же?
– Я не знаю, иду в колледж или нет. Я ответил тебе так раньше, и ответ не изменился, – он шагал, но уже медленнее. Ждал, пока я догоню.
– Итак, ты не знаешь, идешь ли в колледж. Я не это хочу знать, – я подбежала к нему и пошла в такт с его шагами. Он не смотрел на меня, но и не сверлил взглядом дыры в асфальте. – Но ты туда хочешь?
– Это тот же вопрос, – ответил он.
– Нет.
– Тот же.
Я доела мороженое.
– Это разные вопросы.
– Одинаковые.
– Разные.
Он застонал и посмотрел на меня.
– Ты упрямая. И раздражающая.
– И я жду… – я пожала плечами. – Ладно тебе. Я поделилась историей. Ответ – забота.
Он напрягся, словно готовился к удару.
– Я хочу в колледж, и я был бы первым в семье, – он плелся, словно тянул за собой семью слонов. – Но мое желание не важно, ведь я не смогу пойти в колледж. Я уверен.
– Почему нет?
Он раздраженно вздохнул, потому что мой вопрос был ожидаемым.
– Есть три причины.
Я сунула руки в карманы.
– Ты прогулял первые пару лет в старшей школе. Подумаешь. Так у всех, – Кэллам посмотрел на меня, не веря, что так у всех. – Ты трудился последний год, и постараешься в этом году, наберешь нормальный средний балл. И ты так сильно бегаешь, так что это должны учесть. Несколько уроков не удались – но это не повод бросать идею колледжа, если хочешь там побывать.
Кэллам остановился у старой католической церкви, судя по виду. Там было много широких ступеней, ведущих к большим деревянным дверям. Там даже была колокольня. Он уселся на одну из нижних ступеней, сцепил ладони.
– Не просто «несколько уроков», и это только первая причина.
– Какие еще две? – я опустилась рядом с ним, держась на безопасном расстоянии.
– Вторая – я не хочу бросать маму. Лето – одно дело, но четыре года – это много, а у нее остался только я. Папа… брат… они бросили ее. Я не могу так, – он сцепил ладони так, что вены проступили под кожей.
– Но ты будешь учиться. Сможешь приезжать. Выходные, праздники и так далее. Ты не бросишь ее, как твой папа, и не окажешься в тюрьме, как твой брат, – я начинала понимать, почему Кэллам был загадкой. – Я тебя понимаю, и это даже по–геройски, что ты хочешь заботиться о маме, но она не хотела бы, чтобы ты оставил мечты, чтобы быть с ней и ужинать вместе, – я посмотрела на него, а он глядел на небо.
– Это не самая великая причина в мире, но есть причины хуже, чем желание заботиться о маме.
Я кивнула. Он был прав. Я так трудилась, чтобы оказаться там, где была, и сколько раз я думала остаться ближе к дому, чтобы приглядывать за Гарри?
– А третья причина?
Стало тихо, и причина явно была большой.
Он сцепил руки и пожал плечами.
– Я проваливаю тесты.
– Проваливаешь? – медленно отозвалась я, словно ослышалась. – Какие тесты? Определенные предметы? – я подвинулась ближе.
– Любые. По всем предметам.
Я задумалась. Кэллам воплощал спокойствие под давлением во всех ситуациях, я не могла представить, как он теряет самообладание при тесте, опущенном перед ним.
– Правда? – спросила я.
Он кивнул.
– Но ты сказал, что прошлый год был хорошим. Для этого нужно было хорошо сдать тесты. Кошмаром был год до этого.
– Тот год был хорошим по сравнению в предыдущими, но я все равно провалился на тестах. Мне надоело, что учителя смотрят с жалостью, дают списывать или назначают дополнительные занятия, чтобы хоть что–то мне поставить, – он поднял воротник рубашки. – Старшая школа – это одно, в колледже такого отношения не будет. Я вылечу, не дойдя и до середины первого семестра.
– Какой оптимист, – буркнула я, потирая ладони.
– Я реалист, Финикс. Если я не могу писать регулярно тесты, то я и в колледже не справлюсь, так почему не избавить себя от страданий и не принять это? Есть много дел, что я могу выполнять без колледжа.
– Я не говорила, что это не так, но ты сам признался, что хотел бы в колледж, если бы мог.
– А я не могу, – его голос звучал уже не так раздраженно, как в начале разговора о колледже. Прогресс.
– Нужно перепрыгнуть пару барьеров. Подумаешь, – я склонилась к нему.
– Эти барьеры весь мир называет блокадами.
Я застонала, хотелось вбить в него разум.
– Даже если бы ты знал на сто процентов, что не потянешь колледж, разве не хочется хотя бы попробовать? – я замолчала, давая ему обдумать это. – Разве ты не будешь потом жалеть, что упустил шанс?
Кэллам задумался на минуту. А потом покачал головой.
– Дьявол на моем плече говорит «нет».
– А что говорит ангел на другом плече? – я ткнула носком ботинка его ногу.
– Что глупо даже думать об этом.
– Ладно тебе. Я могу помочь. Я – профи в тестах, – я постучала по своей голове, словно это все доказывало. Получалось не очень. – Ты научил меня хитростям лагеря, а я научу тебя, как побороть тесты.
Я думала, что он возразит. Но он молчал, словно обдумывал это.
– Ты уже весь день со мной учишься и бегаешь. Хочешь тратить еще время на меня?
Я отмахнулась.
– Я не против. И будет приятно покомандовать тобой. Рассказывать, что делать, а что не делать, – я покрутила пальцами. – Это будет круто.
Он заерзал на ступеньке, склонил голову ко мне.
– Ты уверена?
– Если ты не понял, это мое уверенное лицо, – я обвела указательным пальцем свое лицо несколько раз.
Он неуверенно смотрел на меня, и я показала ему язык.
И все–таки добилась его улыбки.
– Какая жизнь дома? – я сменила тему, потому что из–за тестов ему было неловко.
– В Инглвуде? – он пожал плечами. – Довольно мило, – я молчала. – Я понимаю. Люди слышат «Инглвуд» и думают о бандах, преступлениях и жестокой политике, но это все разговоры прессы. Есть духовная пища, и преступления там идут на спад. Там даже могут позволить себе ипотеку, – он пожал плечами. – Это дом.
– Какая твоя жизнь? – я придвинулась ближе.
– Разная. Одинаковая.
– Там к тебе тоже относятся как к божеству?
Он рассмеялся, качая головой.
– Нет. Там все на другом конце шкалы.
– Правда? – я не могла представить Кэллама менее привлекательным.
– Дома я работаю, учусь в школе, помогаю маме по дому. А тут я делаю то, что люблю каждый день, круглые сутки, – он отклонил голову и посмотрел на небо. Улыбнулся. – Дома я работник, а не божество.
– Ты не скучаешь по этому? По бурной воде в реке или камням горы?
– Скучаю, открытого пространства там не так много, – он руками показал тесное место.
– И что ты делаешь десять месяцев в бетонных джунглях?
В уголках его глаз появились морщины.
– Я часто хожу карабкаться по стене и бревну, бегаю на дальние дистанции, чтобы выбраться на выходных из города, и пытаюсь найти участок земли, что чуть выше всего вокруг.
Я вздохнула, мне было его жаль. Ему нужна была дикая жизнь, а не в рамках города.
– Как ты терпишь до лета? – спросила я.
Он сморщил лоб.
– Я делаю хорошие воспоминания тут, чтобы они помогали мне там.
– Ты про полеты на мотоцикле и проверке, сколько скорости из него можно выжать?
Он улыбнулся, кивая.
– Это. Или сидеть на ступенях старой церкви после мороженого с безумным вкусом с девушкой, которая еще не поняла, что от меня одни проблемы.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
– Тебя не было почти месяц, и моя жизнь стала ничем. Когда ты сбежишь оттуда? – скулила Эмерсон в трубке.
– Все не так плохо. И я зарабатываю, так что к концу лета у меня появятся колеса.
– «Все не так плохо», – повторила Эмерсон. – Где моя лучшая подруга, и кто ты?
Я закатила глаза и вышла из домика. Гарри был занят греблей на каноэ и учился делать вигвам, так что пришел после ужина. Папа с мамой заперлись в спальне и ругались, так что я отдала ему свои наушники, схватила рюкзак и поспешила к двери.
– Тебе стоит приехать. Так ты все увидишь сама. Это место не так ужасно, как я думала. Правда.
– Ну уж нет, – Эмерсон будто кривилась. – Жуки, грязь, змеи, семьи, поющие у костра, и мало красивых парней. Тут ничего нет для приятного лета.
– Кто сказал, что тут нет милых парней?
Эмерсон притихла, и я поняла, что выдала себя. Пока что я избегала с ней темы Кэллама, не зная, как объяснить его ей, ведь не могла объяснить его себе. Не могла объяснить его и себя. У нас что–то было? Он узнавал это, или взаимности не было? Если у нас что–то было, то будет ли развитие? Если будет развитие, что случится в конце лета? И если, вопреки правилам школьных романов, мы сохраним это и в выпускном году, что будет потом? Я пойду в колледж, он пока ничего не решил.
– Вот как, – зашипела Эмерсон. – Парень появился на горизонте, да?
Я скривилась. Я не могла врать лучшей подруге, но я не спешила обсуждать Кэллама и меня.
– Наверное?
– Я знала, – запищала Эмерсон. – Как его зовут? Где он живет, когда не в лагере в поеденной грызунами хижине в Аризоне?
– Домики не поедены грызунами. Они не для президентов, но и не так плохи, – я скрестила пальцы, надеясь, что она отвлечется на тему пространства, но сомневаясь в этом.
– Снова не так плохо… – я могла представить, как она постукивает по подбородку. – Ты же не превращаешься в хиппи, которые хотят жить на природе, не попала в культ, где едят семена и капусту и промывают мозги при каждом приеме пищи, запивая это чашкой «Kool–Aid»?
Я сдерживалась до этого, но теперь вздохнула.
– Я не люблю «Kool–Aid».
– Им будет плевать, нравится ли, пока это не отключит почти все внутренние органы.
– Эмерсон… – у меня был долгий день. Обычно от разговора с ней становилось лучше, но сегодня это явно было не так.
– Финикс, – парировала она таким же тоном. – Ладно тебе. Поговори со мной. Так делают лучшие друзья.
– Знаю, – я вытащила фонарик из кармана и включила его. Я не хотела сделать не тот поворот и провести ночь в лесу. – Просто можно столько всего рассказать, что я даже не знаю, с чего начать. Или как почти все это объяснить, – мои глаза слезились от мысли о семье и конце лета. Столько неясного.
– Это из–за твоих родителей? – в этот раз тон Эмерсон был мягким.
– А что было не из–за них последние два года моей жизни?
Тишина в трубке.
– Наверное, сейчас не лучшее время упоминать такое, Финикс, но я поклялась, что расскажу, как только мы свяжемся, – я приготовилась, и Эмерсон притихла. – Моя мама увидела кое–что в газете пару дней назад. Ты же знаешь, она все время деловая. Она увидела имена твоих родителей в списке банкротов…
Если увидели родители Эмерсон, но увидели и родители других моих друзей. И не друзей тоже. Вся школа будет знать к тому времени, как я пройду двери в начале выпускного года, что у моей семьи проблемы в банке и везде.
– Ты еще там? – спросила Эмерсон, я молчала. – Знаю, такое ранит.
Она пыталась вызвать мою улыбку или хоть немного приободрить Я слабо рассмеялась.
– Я знала, что в деньгах все не так хорошо. Но я не понимала, насколько все плохо.
– Судя по твоей реакции, они еще не рассказывали? – Эмерсон вздохнула. – Больно поднимать такое. Родители сказали, что я не должна. Но я не могла скрывать от тебя такое.
– Нет, все в порядке. Спасибо, что сказала. Потому ты моя лучшая подруга, – я прильнула к дереву у дорожки. Я старалась убедить себя, что злилась, но хотелось просто сжаться в комок и плакать. Жизнь разваливалась на глазах, и я не могла никак это остановить. – Знаю, было сложно рассказывать мне. Спасибо, Эмерсон.
– О, ты уже плачешь? – ее голос стал высоким от ужаса.
Я шмыгнула носом и топнула ногой по мягкой земле, чтобы сбросить эмоции. Это не дало слезам пролиться.
– Нет, я в порядке.
Судя по ее паузе, я знала, что за выражение лица у нее было.
– Ладно, может, я не в порядке, но я не плачу. И я буду в порядке, когда все разрешится, – я топнула еще несколько раз и оттолкнулась от дерева.
– Хватит о мрачном… Кто этот парень?
Я закатила глаза и пошла по дорожке.
– Спокойной ночи, Эмерсон.