Где-то в третьем часу пополудни, выполнив чуть больше половины нормы, бригада заключенных выбралась к подножию небольшого пригорка, заросшего редким листвяком.
— Повезло ублюдкам, — оценив лысоватый склон пригорка, произнес Фомин, — работы на пару часов, даже таким доходягам. Поторапливайся, босота — если жрать охота! — схохмил старший конвоя.
Как ни странно, но он оказался прав — пологий склон удалось очистить от деревьев за полтора часа. Выполнив норму, изнеможенные зэки попадали на землю.
— Че разлеглись? — окрикнул «сидельцев» Фомин. — Солнце еще высоко! В кои-то веки план перевыполним…
— Гражданин начальник, дай хоть полчаса на перекур, — попросил Терентьев. — Потом и верхушку зачистим…
— Ладно, курите, — вальяжно разрешил сержант, довольный выполненным планом. — Но смотри у меня! — на всякий случай пригрозил он Директору кулаком.
— Я фронт работ оценю? — произнес Осип Никанорыч, указав на вершину пригорка.
— Валяй, — согласился Фомин, закуривая папиросу. — Коротаев, Ухримчук! Проследите! — распорядился он.
Директор в сопровождении конвойных поднялся на пригорок. Не было его минут десять-пятнадцать.
— Работы немного, — отрапортовал по возвращении Директор. — До вечера вершину зачистим. Только там это… Аккурат по курсу якутская могила… Никак не обойти.
— Чё за могила? — заинтересовался Фомин, явно маясь бездельем.
— Лабаз такой из бруса, — пояснил Терентьев, — на помосте меж деревьев торчит. Так, говорят, шаманов тут испокон хоронили…
— Шаманов? — глазки Фомина алчно заблестели. — Слышал я, что шаманам в такие гробы иногда всякую всячину ложили… Золотишко, конечно, редко… Хотя здесь оно в изобилии водится! Авось, чего стоящего попадется?
— А еще болтают, что лучше такие могилы стороной обходить, — предостерег главного вертухая Терентьев.
— Как тебя в директорах-то держали такого пугливого? — обидно заржал сержант. — Возьми двоих-троих зэка покрепче — пойдем, посмотрим на эту твою могилу. Коротаев, Ухримчук! Со мной!
— Крылов, Полевой и Уяганов! — крикнул Терентьев, поднимаясь по склону следом за конвоирами. — Догоняйте! Помощь нужна!
— Гребана жись! — выругался Витек, поднимаясь на ноги. — Ну почему я?
— Знать, судьба такая, правда, Коль? — в шутку спросил эвена Крылов.
— Твоя правда! — закивал Уяганов. — Эн айыын инньэ: по-русски — доля такой!
— То-то и оно! — шагая за ушедшими вперед приятелями, продолжал возмущаться Полевой. — А на кой она мне — такая доля?
Витек жаловался на тяжелую долю до самой вершины. Выбравшись на пригорок, осужденные остановились.
— Это что за явление? — выпучил глаза Полевой, уставившись на необычное сооружение, раскорячившееся в центре небольшой полянки. — На избушку бабы-Яги похоже.
Дмитрий тоже остановился, внимательно изучая бревенчатый сруб, закрепленный на высоте примерно четырех-пяти метров меж двух мощных лиственниц со спиленными вершинами. Деревья, с очищенными от коры до самых корней стволами, действительно напоминали куриные ножки гигантских размеров.
— Сдается мне, Витек, что это самый натуральный якутский арангас, — пояснил он опешившему товарищу по несчастью. — В простонародье — «воздушная» могила шамана… А насчет избушки бабы-Яги ты верно подметил — на Руси в древности, еще до христианства, тоже хоронили подобным образом: лежит баба-Яга — костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос…
— Ойуун Тулуурдаах! — неожиданно ахнул молодой эвен. Его колени подогнулись, и он медленно осел на землю, что-то шепча на своем наречии.
— Коля, ты чего? С дубу рухнул? — Витек тряхнул за шиворот замершего в почтительном поклоне эвена.
— Арангас Великий Шаман Тулуурдаах! — с придыханием произнес Коля. — Его искать сотни и сотни лет!
— С чего ты взял, что это именно его арангас? — с профессиональным интересом спросил Дмитрий. Он, как настоящий археолог, понимал, что иногда легенды и мифы имеют под собой реальную основу.
— Глаза есть? — не поднимая головы, спросил эвен. — Видеть можешь? Где такой большой и толстый дерево раньше видел? А тут два дерева рядом!
— Серьезный листвяк, — согласился с Николаем Крылов. — Обхвата в три будет, а то и больше! Решительно ничего подобного раньше не встречал!
— Духи леса дерева растить для Великого Ойууна! Потому такой толстый и крепкий вырос, — пояснил эвен. — Знаки на деревах видеть? Фигуру белоголовый орел над арангасом видеть? Какой еще шаман может такое позволить? Только настоящий Великий Ойуун!
Действительно, найденный на вершине арангас, отличался от всех, ранее виденных Дмитрием. И не только размерами — на крыше воздушной могилы шамана «сгорбился», наклонив голову с раскрытым клювом, и развернув могучие крылья, искусно вырезанный из дерева белоголовый орел — прародитель всех шаманов. Дмитрий изумился насколько тщательно и выразительно древний резчик передал всю мощь и величие благородной птицы. Казалось, что вот-вот орел взмахнет крыльями, оторвется от деревянного перекрытия арангаса и взмоет над земной суетой. Даже издалека было видно, с какой ювелирной точностью исполнено каждое перышко на деревянных крыльях и каждая пушинка на груди орла. Исполинские деревья, на которых покоился могильный сруб, были покрыты сложным резным орнаментом, явно несущим какой-то сакральный смысл.
— Че рты раскрыли? — крикнул Фомин приятелям. Остановившись между деревьями, он задрал голову, рассматривая сложенный из бревен помост. — Сюда свои задницы тащите!
— Коль, пойдем, — Витек вновь дернул за шиворот так и не поднявшего с колен Уяганова.
Эвен испугано замотал головой, вцепившись руками в чахлые кустики травы.
— Коль, не дури! — чтобы не услышал Фомин, «страшно» прошипел Витек. — Все огребем…
— Пусть… Нуолан не ходить! Гневить ойууна не будет! — Вновь затряс головой эвен.
— Забьют ведь, — еще раз попытался образумить Уяганова Полевой.
— Пусть забьют! — словно заведенный повторил эвен. — Ойуун мстить будет! Покоя и после смерти не даст!
— Вот, блин, заладил! — выругался Полевой. — Двадцатый век на дворе, а он мертвых боится! Живых надо бояться, Коля! Живых! Пойдем, последний раз говорю!
— Нуолан не ходить!
— Вить, да оставь ты его! Видишь, как парня крутит? — заступился за Уяганова Крылов. — Он, хоть и в двадцатом веке живет, но из каменного еще не вышел.
— Ладно, пусть, — согласился Полевой. — Пойдем, пока Фомин не осатанел.
— Че так долго возились? — недовольно спросил начальник караула у подошедших заключенных. — И чего этот узкоглазый там разлегся? — от внимательного взгляда Фомина не укрылось странное поведение эвена.
— Перепугался до смерти, гражданин начальник, — сообщил Крылов. — Говорит, что в этом арангасе сильный шаман похоронен. Боится навлечь его гнев.
— А моего гнева он, значица, не боится? — «встал в позу» Фомин. — Я могу ему такую веселую жизнь устроить…
— Боится, еще как боится! — ответил Крылов, стараясь смягчить «гнев» старшего «вертухая». — Но ведь они как дети, все эти малые народности — боятся всего непонятного. Только-только из каменного века… Какой уж тут прогресс в сознании?
— Дикари! — фыркнул Фомин. — Пусть его — я таких дурней в Узбекистане в свое время насмотрелся. Их проще до смерти забить, чем против слова муллы пойти… Ладно, не о том сейчас: ты Крылов ведь до лагеря археологом вроде был?
— Был, — согласно кивнул Дмитрий.
— Че по этому поводу скажешь, профессор кислых щей? Есть там наверху что-нибудь стоящее?
— Ну, если подходить с научной точки зрения — настоящий арангас уникален…
— Слышь, Крылов, не умничай! — одернул его начальник караула. — Не у себя в институте! Скажи мне, может там быть что-нибудь ценное? И не с научной точки зрения, — передразнил он Дмитрия, — а с целью положить в карман?
— Не исключено, — произнес Крылов. — Я таких арангасов раньше не встречал, возможно — он единственный в своем роде, — пояснил Дмитрий. — Судя по уникальной отделке столбов и резному орлу на крыше — личность умерший был явно неординарной! Вы бы, гражданин начальник, сообщили о такой находке куда следует…
— А вот это не твоего ума дело! — прикрикнул на археолога Фомин. — Сообщу… может быть… когда время придет! Только сначала сам посмотрю…
— Товарищ сержант! — произнес рядовой сопровождения.
— Чего тебе, Ухримчук?
— Тут без специального снаряжения не забраться, — сообщил рядовой. — Деревья толстые и гладкие — не ухватиться. У нас в древне раньше на пасху по ледяным столбам лазали… Но здесь таким макаром не выйдет!
— Да понял я это и без тебя уже, Ухримчук! — Фомин потер подбородок, заросший рыжеватой щетиной.
— Товарищ сержант, а если перерубить хотя бы одну лесину? — предложил второй рядовой — Коротаев. — Весь этот лабаз на землю и грохнется!
— А что, можно попробовать, — оживился Фомин. — Полевой, я смотрю, ты топор захватил? Руби! — приказал он Витьке.
— Гражданин начальник, может не стоит? — попытался я образумить Фомина. — Это же научная ценность…
— Не рыпайся, профессор! Туточки я определяю, что ценность, а что нет! Руби, Полевой! А ты, Крылов, метнись за остальными — толпой вы его быстро свалите…
Витька размахнулся и с силой хрястнул топором по высушенному древесному стволу. Сухое дерево возмущенно зазвенело, топор отскочил, словно отброшенный неведомой силой и, по какой-то нелепой случайности, заехал обухом прямехонько Витьке в лоб. Полевой даже охнуть не успел, как свалился без чувств на землю.
— Че, вырубился, что ли? — не поверил своим глазам Фомин, пиная мыском сапога неподвижное тело заключенного. — Набрали косоруких интеллигентов… Мать вашу так! Ухримчук, давай ты!
— Так точно, товарищ сержант! — Ухримчук закинул автомат за спину, поплевал на руки и поднял оброненный Витькой топор. — Уж мне-то в лоб не прилетит!
Крылов, ухватив тело Витька под мышки, оттащил его подальше от арангаса.
— Бам-м-м! — разнеслось эхом по лесу. — Бам-м-м! Бам-м-м!
— Прям как по железу, товарищ сержант! — Ухримчук остановился, с удивлением рассматривая неглубокие зарубки, оставшиеся на древе после молодецких ударов топором.
— Может топор тупой? — проведя рукой по отливающей краснотой древесине, спросил Фомин.
— Да нормальный топор, товарищ сержант, — пробуя лезвие пальцем, произнес сержант. — Дерево, что камень… Не выйдет у нас ничего. Пилой тоже не взять — слишком толстое…
— А если лестницу сварганить? — вдруг предложил Коротаев. — Леса хватает…
— Головастый ты, Пахом! — расплылся в улыбке Фомин. — Не то, что некоторые! А еще умники! Правильно, что вас поганой метлой… Ибо неча трудовой народ объедать!
Вскоре собранная руками зэков из тонких древесных стволов лестница была приставлена к арангасу. Засунув за ремень топор, Фомин, сгорая от нетерпения, первым забрался на высокий помост. Следом за ним по шаткой лестнице, слепленной на скорую руку, поднялся и рядовой Ухримчук. Вблизи резной деревянный орел, восседающий на крыше сруба, выглядел настоящим произведением искусства.
— А ведь здорово сделано! — оценил работу неизвестного мастера Ухримчук, — Как живой прямо! Только великоват — аршина на три будет…
— Хорош на деревяшки пялиться! — оторвал подчиненного от созерцания деревянной скульптуры Фомин. — Внутри, авось, чего поинтереснее найдется! Ну-ка, подмогни! — Он всадил острое лезвие топора в щель между бревнами сруба, где, по его мнению, должно было находиться что-то вроде дверцы, через которую в рубленый лабаз затаскивали долбленую домовину с телом умершего шамана.
Пахом сноровисто загнал свой топор в щель с противоположной стороны дверцы и навалился на всем на топорище. Внутри сруба что-то затрещало, и на землю посыпалась какая-то труха вперемешку с мусором, долгие годы копившегося в щелях меж бревен.
— Есть! — довольно воскликнул Фомин, тоже орудуя топорищем на манер рычага. — Пахом, цепляй за угол и тяни!
Затрещало еще сильнее, и на землю упал квадратный кусок стены, собранный, как и сам сруб, из ошкуренных бревен.
— Ну, вот и ладушки! — произнес Фомин, заглядывая в образовавшееся отверстие.
Почти все свободное пространство намогильного лабаза занимала внушительных размеров дубовая колода, вся поверхность которой была покрыта затейливой резьбой. На помосте вокруг колоды лежали пожелтевшие черепа животных: оленей и волков, а на противоположной от входа стене крепился невероятных размеров медвежий. Сдвинув ногой черепушки в сторону, Фомин, пригнувшись, вполз в низенький сруб. Не заметив бубна, подвешенного над погребальной колодой на кожаных шнурках, прибитых к потолку, сержант ткнулся в туго натянутую кожу головой. Бубен тревожно загудел, позвякивая многочисленными бубенцами, проклиная незваного гостя, так немилосердно вырвавшего почивший вместе с хозяином инструмент из тысячелетнего сна.
— Чтоб тебя! — ругнулся Фомин, отодвигая бубен в сторону. — Пахом, со света отойди — не видно ни черта!
— Понял, Сергеич, — произнес рядовой, сдвигаясь в сторону. — Шикарный у этого мертвяка гроб! — восхитился он, когда закатные лучи солнца осветили внутренность лабаза. — Не каждый резчик так изукрасит…
— Ты не разглагольствуй, а лучше помоги крышку с долбленки снять, — сказал Фомин.
— Это мы мигом! — произнес Ухримчук, ужом вползая в тесный сруб и двигаясь вдоль стены. — Здоровущая хреновина, — оценил Пахом размер дубовой долбленки, — и тяжеленная, наверное, что мельничный жернов…
— Где же она раскрывается? — Фомин задумчиво возил пальцами по резной поверхности. — Ни щелочки ни полщелочки…
— Товарищ сержант, а ты топором ковырни, — посоветовал Пахом. — Может они щели чем замазали-законопатили — глиной например.
— Молодец, Ухримчук! — похвалил подопечного Фомин, отковырнув кончиком лезвия топора кусок сухой замазки, забитой в щель между основанием гроба и крышкой. — Сразу видно крестьянскую смекалку! Давай-ка теперь мы и крышечку сковырнем, — сказал сержант, вновь пуская в дело топор.
Пахом, секундой позже присоединившись к командиру, тоже вогнал в щель узкое лезвие топора. С крышкой тоже пришлось повозиться, но вскоре их потуги увенчались успехом: казавшаяся единым целым долбленка, развалилась на две части. Сдвинув тяжелую дубовую крышку с массивного основания и привалив её к стене, чекисты уставились на бренные останки почившего неизвестно когда шамана.
— А мужичонка-то, неказистым оказался, — немного разочаровано произнес Ухримчук, разглядывая съеженную мумию. — И рожей похабен, и росточком невелик, даром, что гробина в финфлюшках…
— Зато, какой иконостас? — хищно раздувая ноздри, произнес Фомин, указывая на обилие разнообразных побрякушек, «украшающих» одежду мертвеца.
Обнаруженная в долбленой деревянной домовине мумия была облачена в меховой кафтан глубокого синего оттенка, сшитый мехом внутрь. Кафтан был обшит неимоверным количеством металлических колокольчиков, фигурками зверей, растений и прочей непонятной хренью.
— Так это ж простые медяхи, да обычная бронза, — расстроился Пахом. — Такого добра у местных в чумах — завались! И ни грамма золотишка!
— Погоди ныть! Нужно тщательно все перетряхнуть! — не сдавался Фомин. — Вон, и археолог сказал, что это… уникальная могилка, как его… арангас… Должно быть золотишко, должно! Этот сухарь у узкоглазых чем-то вроде нашего митрополита был, а то и патриарха! Ну, никак не мог он свою паству не доить! Религия, она во всех временах и странах была опиумом для простого трудового народа! — словно на политинформации вещал сержант. — Тут где-то его добро сховано! Ищи лучше, Пахом! Навар поделим… Не боись — не обижу! — заметив недоверчивый взгляд рядового пообещал Фомин. — Если чего найдем, конечно…
— Сергеич, а давай, прости господи, жмура из гроба вытащим, — предложил Ухримчук. — Ему-то, поди, все равно, а под ним, глядишь, чего и сыщем!
— Почему нет? — пожал плечами Фомин, ухватив шамана за ноги. — Давай, помогай!
— Поднимаем? — Ухримчук просунул руки под спину мертвеца.
— На раз-два, — скомандовал Сергеич. — Раз… два…
При счете «два» чекисты выдернули тщедушное тело шамана из долбленки. Мелодично звякнули колокольчики и бронзовые подвески, в изобилии пришитые к кухлянке.