Шлезингер по-своему расценил эту улыбку и пожалел, что позволил себе вести разговор с пленным не так, как пристало немецкому офицеру. Он тут же поднялся, вышел из-за стола и строго спросил:
— Ну так как, Криворученко, даешь согласие?
— Вчера вы упоминали об Украине… Из этого я сделал вывод, что она освобождена и армии вашей там уже нет. Скажите, если не секрет, как я туда попаду?
— Хорошо, скрывать не стану. Большевики добились некоторых успехов. Войска рейха временно оставили часть территории Украины. Я говорю «временно», ибо немецкое командование планирует новое наступление с применением новых видов оружия. Тебя мы забросим в район волынских лесов. Самолетом. Оттуда доберешься до Харькова. Документы получишь настоящие. Устроишься на тот же завод, где работал до войны. Нас очень интересует его продукция. Со временем наш представитель установит с тобой связь. Впоследствии будешь выполнять его задания.
— А если они будут такими, что я не справлюсь? — входил в роль Криворученко.
— Ничего сложного. Его будет интересовать продукция завода. Собрать такую информацию тебе не составит труда, ты ведь будешь там работать.
— А как тот ваш представитель найдет меня?
— Не беспокойся, он получит соответствующие указания. О деталях поговорим позже. Сегодня надо договориться в принципе.
Беседа затянулась. Криворученко старался показать, что не так легко меняет свои взгляды. Он изображал мучительные колебания, донимал обер-лейтенанта многочисленными вопросами. Хотел «убедиться», что задание действительно не такое уж сложное и ему не угрожает опасность в случае провала резидента. Разведчик мысленно анализировал поведение матроса и внутренне радовался, понимая, почему тот так ведет себя. И лишь когда почувствовал, что настало время лопнуть его терпению, гаркнул на пленного, и тот дал окончательное согласие выполнить задание немецкой разведки в Харькове.
Вечером обер-лейтенант на своей машине отвез Александра в небольшой домик, который также принадлежал «Зондерштабу-Р».
— Поживешь немного здесь, отдохнешь, — сказал он. — Все необходимое обеспечат хозяева. И не вздумай бежать, вокруг охрана. Завтра начнем готовиться к выполнению задания.
Через несколько дней обер-лейтенант представил нового агента Пайчеру. Штандартенфюрер приехал на встречу с Криворученко под вечер. Он ознакомился с дневными рапортами и поговорил с «хозяевами». Они хорошо знали свое дело. Их отзыв о Криворученко был положительным.
Войдя в комнату, Александр увидел штандартенфюрера СС, который, сидя за столом, обрезал кончик сигары. Шлезингер стоял рядом и держал наготове зажигалку.
«Видать, большая птица», — сделал вывод Александр.
— Скажите, Кри-фору-тшенко, — с усилием произнес штандартенфюрер длинную украинскую фамилию, — почему вы согласились служить нам?
— Я раньше и не собирался, господин офицер, — ответил бывший матрос. — Как попал в плен, несколько раз пытался бежать. Ловили. Били. Морили голодом. Посидел в одиночках, в лагерях за колючей проволокой и понял, что жизнь у человека одна, но у каждого складывается по-разному. Откажись я служить вам, что бы меня ожидало здесь? В лучшем случае — лагерь, каменоломня. А после войны? Опять же каторга за миску баланды… — Криворученко остановился, потом перевел взгляд на внимательно следившего за ним Шлезингера и продолжил: — Господин обер-лейтенант обещал, что после выполнения вашего задания я буду иметь деньги, смогу открыть свое дело. Мне тоже дорога жизнь, но ради обеспеченного и спокойного будущего я готов рисковать. Только чтобы за это хорошо платили.
— О, о плате не беспокойтесь, — перебил его Пайчер. — Вы будете иметь деньги, много денег. За особо ценные данные мы будем платить вдвойне. Так что ваше будущее в ваших руках. И вы сможете стать хозяином пекарни, как ваш дедушка.
«И этот повторяет мою сказочку, Розе успел ему напеть, — отметил Александр. — Знали бы вы, что мой дед был потомственным пролетарием, громил вас еще в первую, а потом и в гражданскую войну, участвовал в революции».
— Садитесь, — указал на стул штандартенфюрер, пронизывая матроса холодным взглядом. — Мы пошлем вас в Харьков. Вы должны будете поступить на тот же завод, на котором работали до войны. Все необходимые документы, свидетельствующие о причине вашей демобилизации, у вас будут. Как вы думаете, удастся вам это?
— А что здесь сложного? — спокойно ответил Криворученко. — Идет война. Большинство кадровых рабочих на фронте, рук не хватает. На заводе меня считали неплохим рабочим. И в том, что я хочу вернуться на прежнее место, нет ничего подозрительного. А в случае каких препятствий мне поможет мой дядя…
— Дядя? — удивленно спросил Пайчер и раскрыл лежавшую на столе папку. — Какой дядя? Вы о нем ничего не сообщили.
— Так меня и не спрашивали, — ответил Александр. — Близких родственников я перечислил, а дядя — двоюродный брат моей матери. Он, как мне до плена было известно, работает в городском военкомате и, конечно же, не откажется помочь племяннику.
Дядю Криворученко выдумал. Но именно это и усилило убежденность штандартенфюрера, что из матроса, располагающего нужными для разведки возможностями, получится ценный агент. Военкомат, этот источник военных секретов, «Зондерштаб-Р» сможет использовать так же, как и завод оборонной промышленности. «Теперь мы посмотрим, кто чего стоит», — подумал Пайчер, вспоминая состоявшийся неприятный разговор с руководством о работе резидента «Грача» в Харькове.
БУДЬ ЧТО БУДЕТ
Как только открылся люк самолета, единственный находящийся в нем пассажир нырнул в черную бездну и камнем полетел вниз. Затем резкий рывок — и над головой забелел купол парашюта. Бывшей черноморский матрос, а теперь агент немецкой разведки «Коршун» после продолжительных мытарств по фашистским концлагерям и «загородным виллам» разведки опускался на родную землю. Радость возвращения заглушала все другие чувства. Думал одно: быстрее бы сделать задуманное!
Приземлился неудачно — на крону высокого дерева — и повис на нем. Изо всех сил дернул за стропы. Напрасно. Выручил нож. Освободившись от парашюта, торопливо спустился на землю. Постоял, прислушиваясь к лесной тишине, сориентировался по компасу и двинулся на восток.
Свобода!.. Пьянящая и сладкая, она возбуждала мозг, наполняла сердце потоком бурных и, казалось, навсегда забытых чувств.
Откуда-то справа донесся шум идущего поезда. Александр направился в его сторону. Через несколько минут вышел на поле. Под ногами шелестела стерня, пахло скошенной рожью. Вскоре тропинка уткнулась в железнодорожную колею. Он повернул и вдоль нее пошел к видневшейся в предрассветной дымке железнодорожной станции.
Часы показывали только четыре часа утра, а на перроне было уже многолюдно. На Криворученко, одетого в форму советского лейтенанта-артиллериста, никто не обратил внимания.
Через некоторое время на станцию прибыл поезд, шедший из города Ровно. Александр втиснулся в переполненный вагон. Минут через десять прозвучал гудок. Состав тронулся и, набирая скорость, покатил на восток. «На Ро-дине, на Ро-ди-не…» — выстукивали колеса.
Через несколько часов Криворученко уже сидел за столом напротив капитана госбезопасности Ахтырского и рассказывал, кто он и почему явился с повинной. Иногда контрразведчик вставал, прохаживался по кабинету, задавал вопросы. В такие минуты Александр с тревогой размышлял: «Верит чекист в мою искренность или, может, считает, что все это выдумки, коварный маневр фашистского шпиона, который старается показным чистосердечным признанием завоевать доверие?»
— Подробнее: какое задание ставила перед вами немецкая разведка? — с очередным вопросом обратился Ахтырский.
— Я должен был возвратиться в Харьков, устроиться на завод, где работал до войны, — пояснял Александр. — Абверовцы предупредили, что там меня найдет их представитель. Его кличка «Грач». Он назовет пароль: «Когда вы сбрили свою бородку?» Отзыв: «Как попал в госпиталь». Ему я и должен был передавать информацию о работе завода, выпуске вооружения… Перед вылетом мне дали вот эти документы.
В них указано, что вследствие контузии я признан негодным к дальнейшей службе в Красной Армии и по состоянию здоровья уволен. Возвращаюсь к прежнему месту жительства.
— Кроме этого задания, у вас были какие-либо другие поручения абвера?
— Да. Незадолго до выброски в наш тыл со мной разговаривал тот самый обер-лейтенант, о котором я рассказывал раньше, Шлезингер. Он поручил в первую очередь побывать в Виннице. Согласно его приказу я должен зайти в дом № 6 по улице Пирогова, где проживает некто Матвей Васильевич Холодный. Для встречи с ним обер-лейтенант дал пароль. Холодному я должен вручить вот этот подарок, — Криворученко указал на серебряные, с тонкой цепочкой карманные часы, — и сказать, что обер-лейтенант будет ждать с ними кого-то в Братиславе. Шлезингер предостерегал: поручение совершенно секретное и о нем, кроме нас двоих, никто не должен знать. Условились, что из Винницы я отправлюсь в Харьков лишь с ведома Матвея Васильевича.
— Вы знаете его в лицо?
— Нет.
— Может, Шлезингер описал его внешность, назвал особые приметы?
— Тоже нет. Единственное, что мне известно, — это адрес, фамилия, имя, отчество агента и пароль для встречи…
Личность обер-лейтенанта заинтересовала начальника областного управления государственной безопасности, которому капитан Ахтырский доложил о явке С повинной бывшего матроса Александра Криворученко.
— Вспомните еще раз все, что вы знаете о Шлезингере, — попросил полковник во время беседы с Александром. — Постарайтесь не упустить ни одной, даже кажущейся незначительной подробности.
— Впервые я увидел обер-лейтенанта в ораниенбургском концлагере, — начал Криворученко, — и сразу же узнал его: это Петер Розе — бывший активист немецкой молодежи, работавший до войны на нашем харьковском заводе. Ну, думаю, пропал. Ведь я же был комсоргом цеха… Но, как вскоре убедился, Розе меня не узнал. Плен, лагерная жизнь сделали свое. Сами понимаете, товарищ полковник! К тому же мы работали в цеху на разных участках…
— Кто может подтвердить, что Розе проживал в Харькове?
— Его там многие знают. Отец Петера — один из бывших пленных немцев. Работал на ХПЗ механиком. Кажется, еще в тридцать шестом году рассчитался. Через некоторое время оставил завод и Петер. Ходили слухи, что они куда-то уехали… Там, в Германии, встреча с Розе меня ошарашила. Не знаю даже, чем я заслужил его благосклонность. Во время одной из бесед обер-лейтенант сказал, что недавно случайно погиб его отец и что вообще война требует больших жертв. Играл со мной в откровенность. Намекал, что собирается в Словакию с каким-то важным заданием. Дескать, едет в пекло. Еще говорил, что единственное место, где можно отвести душу, — это братиславские кафе и рестораны. Как-то намекал, что именно в Братиславе надеется заработать большие деньги на африканских статуэтках, которыми давно приторговывает. У него якобы богатая коллекция антикварных изделий.
Полковник внимательно вслушивался в каждое слово Криворученко, и когда тот закончил рассказ, спросил:
— Как чувствуете себя на родной земле? Наверное, не верится, что вернулись на Родину?
— Поверил только после разговора с товарищем капитаном, — усмехнулся Криворученко и перевел взгляд на Ахтырского. — Будто льдина растаяла в душе.
— Это хорошо, — проговорил начальник управления. Он закрыл лежащую на столе папку и тепло посмотрел на Криворученко. — Вы, наверное, голодны? Надо бы перекусить с дороги…
— Спасибо! Товарищ капитан уже угощал меня обедом.
— Тогда отдыхайте.
Капитан Ахтырский и Александр поднялись. Полковник, секунду помолчав, быстрым привычным движением пригладил жесткие поседевшие на висках волосы и, взяв в руки какую-то другую, вероятно, с не менее срочными материалами папку, обратился к ожидавшему распоряжений Ахтырскому:
— Вы свободны. Пока из управления никуда не отлучайтесь, ждите дальнейших указаний.
Оставшись один, начальник управления стал анализировать показания Криворученко. Сравнивал собственные впечатления с мнением Ахтырского, тщательно взвешивал различные возможности использования Александра вражеской разведкой в какой-то неизвестной игре… Но все они при трезвом анализе отпадали. Если бы агент направлялся в Ровно, это можно было бы посчитать отвлекающим маневром, но ведь он нацелен на Харьков… Да и едва ли немецкая разведка при таком сложном положении на Восточном фронте могла позволить себе принести в жертву подготовленного агента, к тому же располагавшего заманчивыми возможностями на важном оборонном заводе. И все же интуиция подсказывала: в деле Криворученко есть какой-то свой, тайный смысл. Не она ли, эта феноменальная способность человеческого мозга, интуиция, не раз уже помогала полковнику прокладывать точный курс в океане разнообразных вариантов деятельности иностранных разведок? Вот и теперь он безошибочно оценил внутренние качества бывшего моряка. Чистосердечие Александра не вызывало сомнений. В этом убежден и Ахтырский. Зато обстоятельства его вербовки, «откровенные» беседы обер-лейтенанта во время подготовки, его личное поручение в Виннице казались довольно подозрительными. Не здесь ли кроется этот тайный смысл? Может, Шлезингер связывал с миссией Криворученко какие-то особые планы?
О явке с повинной агента «Коршуна», полученных от него сведениях и свои соображения по этому поводу начальник управления доложил в Народный Комиссариат государственной безопасности УССР. Ответ не заставил себя долго ждать. Предлагалось доставить Криворученко в Винницу по указанному адресу. На место уже выехал сотрудник НКГБ.
В Виннице беседы с Александром продолжались еще несколько дней. Он снова подробно рассказал, когда и при каких обстоятельствах попал в плен, а затем в руки немецкой разведки, почему дал согласие выполнять ее задания… Но, несмотря на доброжелательное отношение чекистов, выходить из помещения ему пока не разрешалось. «Неужели не верят? — не давала Александру покоя мысль. — Как же доказать?»
Наконец на квартиру, где он находился, пришел одетый в штатское, средних лет человек. Он уже не стал, как говорится, ворошить прошлое. Слово «товарищ», с которым он обратился к Александру, могло означать только одно: поверили!
Когда в душе «возвращенного к жизни» улеглись волнения, чекист вынул коробку папирос, предложил Криворученко и, будто продолжая прерванный разговор, не то спрашивая, не то констатируя, произнес:
— Значит, товарищ Криворученко, вы пришли к нам сразу же после приземления. Это хорошо, потому что теперь мы можем принять необходимые меры. Вам тоже есть поручение. Если, конечно, вы согласитесь его выполнить.
Криворученко стал говорить, что, конечно, выполнит, что он должен искупить свое согласие, пусть и вынужденное, работать на фашистскую разведку, отомстить…
— Я вас понял, — прервал его чекист. — В таком случае слушайте внимательно и запоминайте. Как и требовал обер-лейтенант, вы пойдете на конспиративную квартиру и установите связь с Матвеем Васильевичем. Возможно, он даст вам задание. Но, прежде чем приступить к его выполнению, информируйте товарища майора, — он указал на уже знакомого Александру чекиста, сидевшего рядом за столом. — Повторяю: без согласования с Петром Романовичем, который отвечает и за вашу безопасность, и за успешное проведение операции, ни единого шага! Он ознакомит вас со всеми деталями… Желаю успеха!
ДОМ НА УЛИЦЕ ПИРОГОВА
День уже клонился к вечеру, когда лейтенант-артиллерист вошел во двор. В глубине, укрытый огромным раскидистым кленом, стоял небольшой двухэтажный дом. За ним просматривался выход на прилегающую ко двору густую рощу. «Хорошо устроился, ничего не скажешь», — направляясь к подъезду, подумал Криворученко.
Он стал подниматься по крутой, скрипучей лестнице и вдруг почувствовал сильное волнение: в груди что-то сжалось, как будто не хватало воздуха, во рту пересохло…
На втором этаже — две двери. Под потолком горит синяя лампочка. «Почему именно синяя и почему она горит днем? — мелькнула мысль. — Забыли выключить? Или это условный сигнал?»