— Полундра, давай! Ни пуха ни пера!..
Последних слов десантник, наверное, уже не слышал. Нырнул в темень, и только вытяжной шнур парашюта одиноко закачался на тросе. Глухо стукнул закрывшийся люк. На душе у людей сразу стало тоскливо и тревожно. Что ожидает смельчака, который первым ринулся в бездну ночного неба? Скоро придет и их очередь, но каждый думал о том, незнакомом, который уже пошел на бой с врагом…
«Наверно, в первый раз идет, — подумал Морской. — Молодой, но начинает с самого трудного — с разведки. Нас восемь, мы давно вместе, хорошо знаем друг друга. Сообща, конечно, лучше и легче, а он, вишь, один, да еще с такой приметой — татуировкой. Но это, очевидно, учли те, кто его посылал».
Еще долго летели на запад. Самолет все чаще попадал в густую облачность, и тогда приходилось снижаться. Пилоты, напряженно всматриваясь, искали на земле сигнальные огни.
— Справа по курсу костер! — сказал один из пилотов. — Вон и второй, третий, четвертый…
— Да, это наши, — подтвердил другой и заторопился в салон.
— Ребята, есть сигналы. Приготовиться!
Десантники припали к иллюминаторам. Далеко внизу пылали костры, обозначая букву «Г».
Открыли люк. В лицо ударила тугая струя воздуха. «Чего доброго, разбросает ветром, ищи тогда…» — подумал Морской. И, обращаясь к пилоту, показал на пальцах: «Сделайте три захода». Тот кивнул: мол, понял, и в подтверждение трижды описал рукой круг.
Внизу мелькали освещенные луной лесистые горы, виднелись огни какого-то города… Было странно, что горожане пренебрегают светомаскировкой. Но вот освещенный город поплыл в сторону и растаял в ночной темноте. Над дверью пилотской кабины вспыхнула сигнальная лампочка. При первом заходе сбросили груз — запасы продовольствия, оружие, радиобатареи, запакованные в брезент ящики со взрывчаткой.
Командир поделил группу на две части, с таким расчетом, чтобы в каждой была рация.
«Дуглас» развернулся, и первая четверка оставила самолет. Накренившись еще раз на левое крыло, машина третий раз появилась над обозначенным на карте местом, и вторая четверка полетела в ночную тьму.
Морской выбросился последним. Когда отделился от самолета, его резко встряхнуло: над головой раскрылся купол парашюта. Внизу виднелись огни города. Они качались, росли. Вот уже можно различить полоски освещенных улиц, отдельные дома… «Почему так близко? Может, вкралась ошибка?..» Командир машинально тронул рукой кобуру, пистолет был на месте. Недалеко покачивались еще два парашюта…
Город, оставаясь в стороне, отступал все дальше. «Молодцы пилоты! — мысленно поблагодарил летчиков Морской. — Учли направление ветра». А навстречу стремительно приближалась земля, неизвестная, молчаливо-таинственная, настороженная.
ПЕРВОЕ ИЗВЕСТИЕ
Сообщение группы Морского из вражеского тыла с нетерпением ожидали в Наркомате государственной безопасности УССР. Ответственный дежурный по радиосвязи старший лейтенант Павиличенко получил приказ лично установить связь с «корреспондентом 1043» и, как только он появится в эфире, немедленно доложить.
Старший лейтенант вошел в комнату, где размещались радисты. Угольками светились глазки передатчиков, ровно гудели трансформаторы, в помещении стоял специфический запах разогретого лака. Дежурный надел наушники. Эфир был плотно забит морзянкой. Где-то в неведомой и тревожной дали выстукивали ключи радистов, известных лишь по коду или условным позывным. Он знал одно: нелегко, ох как нелегко приходится им в чужом далеком краю, каждое мгновение их подстерегает смерть.
К радистам зашел начальник шифровальной службы. Узнав, что новостей нет, погрустнел и этот, как его называли, всесильный маг, который умел, казалось, бессистемные столбцы цифр быстро превращать в четкие, конкретные сообщения.
Шло время, а «корреспондент 1043» молчал.
Той поздней сентябрьской ночью разведчики группы Морского, разбросанные ветром по горному лесу, долго собирались в условленном месте.
Утром их обнаружили. В сопровождении людей, вооруженных автоматами, на окруженную густым кустарником поляну, где расположились посланцы Большой земли, вышел офицер, одетый в форму майора Советской Армии:
— Пароль? — спросил он.
— «Славутич», — ответил ему высокий, стройный человек с орлиным носом, глубоким шрамом на правой щеке и большой цыганской шевелюрой.
Приметы старшего и пароль были известны майору из радиограммы Украинского штаба партизанского движения. Однако он уточнил:
— Кто командир группы?
— Я, — ответил тот же десантник. — А вы кто такие?
— Командир партизанского отряда майор Величко. Это мои люди, — указал он на партизан и потребовал: — Предъявите документы!
Морской неторопливо расстегнул комбинезон, подпоров финкой подкладку кителя, достал лоскут белого шелка и молча протянул майору.
УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Предъявитель сего подполковник Морской Михаил Петрович является начальником чекистско-диверсионной группы. Просьба ко всем командирам партизанских соединений и отрядов, а также частей Красной Армии оказывать тов. Морскому всяческую помощь в выполнении возложенных на него заданий.
— Со счастливым прибытием, дорогие соотечественники! — радушно улыбнулся Величко.
После этого разведчики в сопровождении партизан двинулись на базу отряда Величко.
Генерал появился в Наркомате раньше обычного. Спросил о группе Морского и озабоченно нахмурился: известий все еще не было. Подошел к стене, раздвинул белые шторы, закрывающие большую карту, отыскал район высадки. «Почему молчит Морской? У него же две рации». Генерал открыл окно и включил приемник. Кабинет заполнила музыка из оперы Бедржиха Сметаны «Проданная невеста». Ее сменили сказки Пушкина.
Часы отсчитывали минуты. Город уже проснулся и наполнился обычным шумом, когда появился полковник Сидоров и доложил:
— Радиограмма от «корреспондента 1043».
Генерал взял протянутый лист бумаги и вслух прочел:
— «Приземлились в районе Святого Мартина. Приступаем к выполнению задания…»
Взяв со стола остро отточенный карандаш, он снова подошел к карте и нарисовал в указанном квадрате красный кружок. Его лицо посветлело, глаза сверкнули радостью:
— Как гора с плеч! Наволновался за это время…
КОВАРНЫЙ ПЛАН
Как всегда, утром штандартенфюрер Пайчер знакомился с поступавшими в его ведомство сообщениями. Содержание шифровок с грифом «Совершенно секретно» было неутешительно. Сообщалось о новой партии грузов, доставленных советской авиацией в Словакию на аэродром повстанцев, расположенный недалеко от Банска-Бистрицы. «Безумие! — покачал головой Пайчер. — Там открыто орудуют партизаны, приземляются десантно-диверсионные группы. Бунт приобретает угрожающие масштабы, ухудшается стратегическая обстановка в Центральной Европе, все идет кувырком, а местные власти и органы безопасности не принимают эффективных мер».
Взгляд штандартенфюрера остановился на материалах расширенного заседания повстанческого центра, где Карл Шмидке и подполковник Ференчик докладывали о результатах поездки в СССР. Пайчер понимал: помощь со стороны Советского Союза словаки получат и, рассчитывая на это, будут упорно отстаивать контролируемую ими территорию. Но волна подъема, вызванного у населения сообщением делегации Словацкого Национального Совета, выводила из себя руководителя одного из шпионских центров рейха.
И еще одна новость бросила абверовца в жар: части Советской Армии с боями уверенно продвигались в направлении Дуклинского перевала. Даже неискушенному в военных делах было ясно, что они стремятся войти в Словакию и соединиться с повстанцами.
Пайчер потер ладонью лоб, нервно заерзал в кресле. С досадой протянул руку за сигарой, нервно обрезал, зажег и, глубоко затянувшись, взял новый лист. Из Словакии сообщали:
«5.09.1944. Взорван эшелон с танками на железной дороге в районе села Красне».
«8.09. В Банска-Бистрице обезоружен отряд словацкой жандармерии. Захвачен склад оружия».
«10.09. Бесследно исчезли офицеры штаба 17-й дивизии СС Гергард Майер и Роберт Безиц. Вместе с ними пропали секретные документы».
«11.09. Взорван мост через реку Ваг в районе Жилина, по которому одновременно проходили два эшелона, один из них с боеприпасами…»
Пайчер читал и волновался: снова будет неприятный разговор с генералом Лахузеном. Ведь в сообщениях речь шла не только о диверсиях. Его как разведчика и контрразведчика особенно беспокоило то, что в Словакии начали исчезать офицеры штабов и секретные документы. «Это дело рук не обычных диверсантов, а, вероятнее всего, советской разведки, — пришел к выводу штандартенфюрер. — Возможно, разведывательной сетью в Словакии руководит кто-нибудь из партизанских вожаков».
Зазвонил телефон.
— Господин штандартенфюрер, машина подана! — прозвучало в трубке.
— Отправьте ее обратно в гараж, — сердито буркнул Пайчер. — Я не поеду обедать.
Вечером он вызвал к себе своего заместителя, также одного из инициаторов создания и руководителей «Зондерштаба-Р» фон Регенау-Смысловского, главаря организации бывших офицеров царской армии, бежавших из России в Германию. Эти два волка допоздна обсуждали создавшееся положение.
На следующий день Пайчер засел за работу. Через некоторое время он доложил план операции под кодовым названием «Дым» своему шефу Лахузену, а тот поспешил лично проинформировать о нем рейхсфюрера Гиммлера. План был одобрен. Ответственность за его исполнение Гиммлер возложил непосредственно на генерала Лахузена.
В те ранние часы, когда «опель-адмирал», пронизывая фарами серую мглу, направлялся к аэродрому Темпельгоф, улицы Берлина были еще пусты. Погода портилась. Пронизывающий северный ветер становился все более влажным. Пассажиры «опеля», генерал Лахузен и три офицера, с тревогой посматривали на небо. Но в самолете они успокоились: «Юнкерс-52» без помех поднялся в воздух и взял курс на Словакию.
В мягком кресле рядом с генералом сидел обер-лейтенант Рауль Шлезингер — уполномоченный «Зондерштаба-Р». Время тянулось медленно. Молодой офицер развернул газету, но, почувствовав на себе взгляд Лахузена, аккуратно сложил ее и, спрятав в портфель, повернулся лицом к генералу.
— Ваши пышные темные волосы выдают в вас тирольца, — не без зависти заметил лысоватый Лахузен.
— Я родился на острове Рюген, — сказал Шлезингер и, оценив доброжелательность генерала, шутя добавил: — Мой отец был властелином Балтийского моря.
Лахузен прищурил глаза и усмехнулся, располагая подчиненного к разговору.
— Вскоре мы переехали в Гамбург, — продолжал офицер. — Но прожили там недолго: отец оставил нас, и я с матерью оказался в Судетах. Вырос в городке Хеб. После смерти отца стал наследником рыбного промысла и завода в Штральзунде. Со временем наследство продал, переехал в Берлин и не жалею об этом. Работа в абвере стала моим настоящим призванием…
Дальше разговор перешел на служебные темы и продолжался вплоть до того момента, когда самолет приземлился на братиславском аэродроме. В ходе разговора Шлезингер нашел возможность высказать несколько своевременных и удачных мыслей.
Генерал Лахузен слушал его благосклонно и с вниманием.
— Старайтесь, обер-лейтенант, — сказал он под конец. — Нам нужны именно такие работники — разумные, трезво мыслящие и инициативные, — и как бы между прочим пообещал: — Я постараюсь сделать все, чтобы ваши будущие успехи были отмечены достойной наградой и порадовали моего старого друга Пайчера.
В Словакии Лахузен задержался недолго. Он встретился с находившимся в Братиславе главнокомандующим генералом Хефле, а также с полковником Бизанцем, который во главе остатков разбитой в боях под Бродами и пополненной новым пушечным мясом дивизии СС «Галиция» принимал участие в подавлении Словацкого национального восстания.
Детально ознакомившись с политической ситуацией в протекторате, высокий представитель имперской безопасности на следующий день провел совещание. На нем вместе с руководителями секретных служб присутствовал и Шлезингер. Со слов участников совещания, нетрудно было понять, какой сокрушительный удар нанесло гитлеровцам Словацкое национальное восстание. Народ Словакии не только поднялся на открытую борьбу с фашизмом, но и заявил о своей принадлежности к единой Чехословацкой Республике, продемонстрировал стремление к демократической перестройке своего общественного строя. И хотя в конце октября врагу удалось вновь захватить территорию, ранее освобожденную повстанцами, население не сложило оружия. Все шире разворачивалась подпольная и партизанская борьба. Немецкое командование, которое хотело превратить Словакию в бастион своей обороны, не могло с этим мириться.
Шлезингер фиксировал в памяти сведения, которые могли заинтересовать Центр, а также партизан, активизировавших свою деятельность в оккупированной гитлеровцами Чехословакии.
Оккупанты стремились изолировать словаков от советского влияния. С этой целью министр внутренних дел Словакии, давний агент фашистских тайных служб Шаньо Мах предложил создать так называемые лесные отряды, назначение которых — всячески компрометировать советских партизан, накосивших гитлеровцам ощутимый урон и оказывающих братскому словацкому народу интернациональную помощь.
Лахузен сразу же ухватился за эту мысль. Опытный мастер мокрых дел, он рекомендовал чаще засылать в партизанские отряды провокаторов и террористов, с тем чтобы разлагать их изнутри, пулей и ядом уничтожать их командиров, комиссаров, широким фронтом вести среди населения провокаторскую и антисоветскую работу.
Не обошел он вниманием и отряд подполковника Морского, действовавший в районе Банска-Бистрицы, назначение которого, по предположениям Лахузена, состояло именно в разведке.
— Поэтому, — подчеркивал генерал, — необходимо выяснить все возможное об отряде и его командире. Морского надо захватить или уничтожить. Такие меры, кстати, уже предусмотрены специально разработанным планом.
Совещание закончилось далеко за полночь. Утром генерал вылетел в Берлин. Для контроля за осуществлением операции «Дым» Лахузен оставил в Словакии подполковника Брюмера и уполномоченного «Зондерштаба-Р» обер-лейтенанта Шлезингера.
РЕЙС НА ВОСТОК
Комендант небольшой польской железнодорожной станции заперся в кабинете. Светлая комната, к которой он привык за полтора месяца работы, теперь казалась ему неуютной и тесной. Он не замечал, что портрет Гитлера на стене перекосился, а в широком венецианском окне не хватало стекол. Вообще-то комендант ждал того, что случилось. Но не думал, что это произойдет столь быстро. Фронт еще относительно далеко, и вдруг — диверсия!
На перроне суета. Прямо перед окнами темнеют вагоны. Поезд, который шел на восток, задерживался на станции уже больше десяти часов. Такого здесь еще не случалось.
В дверь кабинета постучали. Снова будут ругаться. Комендант поморщился: перерыв же! Стук раздался снова. Теперь настойчивее.
— Ах, чтоб вас… — Комендант отодвинул кресло, решительно повернул ключ. На пороге стояла молодая, красивая женщина.
— Извините, что побеспокоила, — проговорила она по-немецки, но с заметным акцентом.
Незнакомка была одета со вкусом — в строгом темном платье и габардиновом плаще стального цвета, но выглядела утомленной. Комендант смерил гостью острым взглядом. Женщина, не ожидая приглашения, переступила порог, молча подошла к стене и поправила покосившийся портрет фюрера.
— Извините, не заметил… — тихо обронил хозяин кабинета. — Это его так от взрыва…
Он замялся, застегнул воротник и в нерешительности остановился у стола. Поведение таких подчеркнуто вежливых и уверенных в себе персон всегда вызывало в нем чувство беспокойства. Так входили в кабинет сотрудники различных секретных служб. От них у него уже были неприятности. Но акцент!..