Как оказалось, работу мне подыскала именно Зинаида, в свое время работавшая в соседнем контейнере с Еленой, а позже перебравшаяся на это место.
Зинка слыла бабой своенравной и независимой. Многие к ней клеились и тут же получали отпор. Она всегда, словно львица в прайде, выбирала сама. Заигрывал с ней по-соседски и Мишка Ступин, предлагая встретиться в более “подобающей” обстановке, но Зинка отваживала его одним махом:
- А бабушка твоя возражать не будет?
- Какая бабушка, о чем ты? - спрашивал он, недоумевая.
- Да которая тебе пирожки приносит и каждый день из-за забора выглядывает.
“Бабушка” та была квартирной хозяйкой Михаила и по возрасту годилась ему если не в бабушки, то в матери точно. Подозревали, что она просто втюрилась в него на старости лет без памяти, потому что, когда появлялась на рынке, даже выглядела, как помешанная: улыбалась сама себе и от Мишкиного контейнера почти не отходила. С трудом ему приходилось ее выпроваживать, а потом оправдываться перед товарищами: мол, не берите в голову, хозяйка его на самом деле какая-то не от мира сего.
Моя квартирная хозяйка была старушкой набожной, тихой. Редко когда из ее комнаты раздавался шум телевизора, Я никогда не слышал ее шагов, кашля, стонов. Ее одиночество скрадывал молитвослов, иконы висели в каждой комнате, а в ее небольшой комнатушке святые и угодники занимали чуть ли не полстены.
Комнату у нее для меня нашла тоже Зинаида: вычитала в одном из объявлений, которые обычно развешивают на стенах домов. Она же сговорилась с хозяйкой и по оплате и по условиям пребывания.
Меня все устраивало, готовить я умел, телевизор мне был не нужен, в свободное время я больше читал, чем ездил по Москве. Хотя хотелось конечно же поглядеть Москву поближе, как в Питере, но - Москва не Питер. В Москве менты в метро и на улицах лютовали, ловили гастарбайтеров на каждом шагу, у них словно нюх был на приезжих. Последние не имели никаких прав, особенно, если не успели оформить регистрацию, а ее, как правило, не имел каждый второй, если не больше.
Когда устраивались облавы на рынках, работяги без регистрации прятались, где могли; которые попадались, откупались, но только на время - второй раз лучше было не попадаться, могли посадить в “обезьянник”, а после - депортировать. За это Москву я не переваривал - мне было в ней некомфортно, поэтому и приходилось, как правило, на работу и с работы добираться, что называется, дворами-помойками, минуя, если возможно, метро и многолюдные улицы, чтобы лишний раз не напороться на бдительных ментов и не доказывать им каждый раз, что ты не олух небесный, не криминал какой-нибудь, а простой и честный трудяга со светлыми помыслами в голове. А в остальном меня все устраивало: работа спорилась, деньги не переводились, за квартиру уплачено на два месяца вперед. Я смог даже оформить временную регистрацию: квартирная хозяйка не отказала, лично сходила со мной в паспортный и подала заявление. Теперь в свободные минуты по выходным я безбоязненно выбирался в город, посещал музеи и картинные галереи, любовался храмами. Ангел, казалось, похлопал меня по плечу. Однако в какой-то момент неожиданно он на минуту отвлекся или взял отгул: прошло около двух месяцев, как я проработал, - мой хозяин Ярослав, неожиданно пропал. Неделю его не было, вторая пошла, товар убавляется, наличка скапливается, самый ходовой товар ушел, на мелочевке хорошей выручки не сделаешь.
Я был в растерянности, тревога сжимала сердце: никто не знал даже, где живет Ярослав, как его разыскать. Как можно было быть таким беззаботным, затеяв свое дело, - я не понимал. Несколько дней подряд я выходил на работу, тщетно просиживал день (если не помогал соседям разгружаться), вечером из накопленной от продажи суммы отбирал себе оговоренную с Ярославом дневную минималку и огорченно уезжал домой. Сколько так могло продолжаться? И что мне прикажете делать дальше, как поступать? Кому отдать выручку? Кому передать ключи от контейнера и оставшийся товар? Голова шла кругом. А тут еще сорока на хвосте принесла, что, якобы, Ярослав хорошо загулял, запил или подсел на иглу - я еще больше осерчал. Я был, как привязанный: и кинуть Ярослава не мог, уехать, не рассчитавшись, - не в моей это было природе, и дальше сиднем сидеть - только геморрой зарабатывать. Наконец к концу месяца Ярослав объявился. Высохший, заросший, с темными кругами под глазами, в каком-то замызганном спортивном трико и стоптанных кроссовках. Увидев пустой контейнер, недовольно буркнул:
- Ты чего, сам не мог закупить товара?
Меня от такой наглости аж передернуло:
- Ты сам-то себя хоть слышишь? Я, что ли, тут хозяином контейнера обзывался? Если помнишь, я нанимался продавцом, а не поставщиком, поставки - твоя забота, нечего с больной головы на здоровую перекладывать! Принимай лучше выручку и завези мне товара, если хочешь и дальше что-то иметь.
Ярослав скривился.
- Мне сейчас не до торговли, я закрываю контейнер, ищи себе другую работу.
- Как скажешь.
Я отдал Ярославу месячную выручку, забрал свои вещи, попрощался с соседями и вернулся на съемную квартиру.
Что теперь? Я пересчитал свои накопления. При рациональном расходе и умеренном питании около месяца протянуть я смогу. Конечно, знал бы я, что все так случится, придержал бы себя в тратах до этого, но после драки кулаками не машут. Регистрации мне хватит еще месяца на два, деньги есть проплатить на месяц вперед и жилье. Неужели я не найду работу? Не может такого быть, хотя в Москве, как правило, редко кто берет на работу человека с улицы, хоть какую-то протекцию иметь надобно.
Не откладывая в долгий ящик, тем же вечером я снова отправился к Елене. Она уже с месяц как не работала, тяжести поднимать было ей нежелательно.
- Привет, Диман, - открыл мне дверь Гера. - Какими судьбами?
- Не спрашивай. Не от хорошей жизни, - сказал я, переступив порог.
- Привет, - поздоровалась со мной и вышедшая в прихожую Елена.
- Привет, - смутился я.
Елена еще больше округлилась, теперь не было никаких сомнений, что она ждет ребенка.
- Проходи. Что-то случилось? - спросила Елена. - Гер, поставь, пожалуйста, чайник.
Гера без возражений тут же засеменил на кухню. Любящий, заботливый муж. Именно такой Елене сейчас и нужен. Смог бы я быть таким? Может быть, и был бы, если бы захотел, - кольнуло в сердце.
- Случилось, я опять потерял работу, - я перевел взгляд на Елену.
- Надо было думать. Хотя поначалу Ярослав совсем не выглядел таким бесшабашным: серьезным был, деловым.
- Мне тоже так казалось сначала. Я, собственно, и приехал расспросить тебя или Геру, нет ли чего еще на примете?
- Я уж тебе вряд ли помогу, сам видишь, а вот Гера может порасспрашивать. Гер, у вас там ничего для Димы не найдется?
- Не знаю, надо узнавать. Подъедь к нам завтра, если свободен, разузнаем, - крикнул из кухни Гера.
- Пойдем, чаю попьем, - потянула меня с собой Елена.
Гера уже заваривал свежий чай.
- Я тогда с утра подъеду.
- Давай, давай, мы с десяти. Пробежимся по рынку, пока народ не повалил, а Юрка, если надо, подстрахует.
- Хорошо, - сказала Елена.
- Присаживайся, - пригласила она меня к столу.
Гера выставил на стол конфеты в розетке, печенье. Я почувствовал себя не в своей тарелке. Елена больше не была моей женщиной, а Гера лишний раз доказывал мне, как я одинок. Хотел бы я так суетиться вокруг своей жены, любимой жены. Ею могла быть Елена, но уже не будет. Никогда. К Лиде я тоже не вернусь. Я не из тех людей, которые дважды входят в одну и ту же реку. Нынче одиночество мой удел. Может, когда-нибудь я тоже встречу свою судьбу, я еще не стар, не пресыщен, холостяцкая жизнь не моя мечта, и я тоже хотел бы иметь ребенка, даже не одного, родить наследника, вырастить его, стать ему другом, научить, как быть независимым и самостоятельным, уберечь по возможности от передряг, которые случились со мной. Но - на все воля Божья.
30
Нет, не светила, видно, мне работа в Москве. Обегал я с Юркой почти весь рынок, где они с Герой работали, но нигде продавцы не требовались. За хорошего продавца хозяева держались. Я уехал ни с чем. Вернулся на Каширку, заручился обещаниями прежних соседей по рабочему месту, в случае, если что появится, на день-два придержать, я постараюсь наведываться раз в два-три дня.
Можно было заглянуть еще на Черкизовский рынок или Измайловский, там тоже работали продавцами мои земляки, пусть то были и вещевые рынки, разница была небольшая: выучил ассортимент, развязал язык, а дальше молись Меркурию и лови за крыло удачу.
Сложнее было в период поиска работы изображать человека занятого перед квартирной хозяйкой. Оставаться даже на полдня в комнате, значило вызвать у нее подозрительные домыслы: если у тебя, как ты утверждаешь, есть работа, - почему не работаешь? Или работа у тебя не того профиля, как говорил, а на самом деле ты занимаешься непотребностями? Ей неприятности ни к чему. Она хочет, чтобы у нее жил порядочный человек, аккуратный, честный, платежеспособный. Я был таковым, таковым и должен был оставаться. Поэтому я как прежде поднимался в семь утра, умывался, брился, собирался, завтракал; в восемь выходил из дома, в половине седьмого вечера возвращался. Но вынужден был целый день бродить от ларька к ларьку, от павильона к павильону, от контейнера к контейнеру, расспрашивать продавцов и хозяев, друзей и знакомых, не найдется ли для меня хоть какого-нибудь места, хоть временного, хоть на подхвате.
В один из дней, устав от поисков, отчаявшись, я решил просто прогуляться по городу - возвращаться на квартиру было еще рано. Из метро выбрался на Арбат. Каким-то пустынным показался он мне. Вероятно, оттого, что был будний день. Но с другой стороны так даже удобнее: толчея отсутствовала, я спокойно бродил и наслаждался окружающим: картинами художников, графикой портретистов, антикварным богатством арбатских лавок.
Приостановившись у одного из рисовальщиков, я от души посмеялся над его шаржами. Ко мне подскочил сосед рисовальщика, средних лет бородач; в разудалом восторге насел на меня:
- А вы, молодой человек, не желаете шаржик? В ваших чертах все так выразительно, есть за что зацепиться.
Я отнекался от навязчивого бородача, ссылаясь на то, что зацепиться всегда есть за что, однако настроение у меня сейчас отнюдь не шаржевое (на самом деле настроение мое было скорее лирическое).
В одной из антикварных лавок я услышал забавный диалог, претендовавший на звание классического. Я рассматривал нумизматический отдел, когда за моей спиной громко раздалось:
- А, братец, шалишь! Что тут делаешь? Где сейчас?
- Да заехал на денек из Нью-Йорка, завтра обратно.
- А почему меня избегаешь? Почему не заглянул?
- Дак времени в обрез, кручусь все.
- И в Мюнхене я тебя что-то не видал.
- Я был там.
- Такого-то?
- И в это время.
- Я же говорю: избегаешь, брат, шалишь…
Я пошел к выходу и на секунду обернулся, чтобы посмотреть на беседующих. Ими оказались не “новые русские”, а люди солидные, респектабельные, скорее всего, элитного пошиба; как говорится, высокого полета птицы. Возрастом лет под пятьдесят, внешностью - маститые литераторы или художники, люди культуры. Мне было любопытно на них глядеть и больно осознавать свою нищету и убогость, ведь я еще ни одной страны мира не видел и, наверное, никогда в жизни не увижу…
Деньги таяли на глазах. Я бы плюнул на поиски и уехал, но квартира проплачена наперед, регистрация оформлена - не всякий владелец квартиры пойдет на такое - аферистов хватает. Однако каждодневные поездки из одного места в другое, метро, автобус, троллейбус высасывали из карманов последнее, а заработка все не было, восполнить затраты было нечем.
Я начал записывать свои расходы, ограничил себя в еде, перестал покупать сладости к чаю, про кофе только вспоминал, - продержался две недели. Подходил к концу июль. За квартиру я еще мог рассчитаться, но когда кончится регистрация, колесить по Москве станет проблемнее, любая проверка - и меня отправят обратно на родину.
- Начни сам торговать, - посоветовал мне один из земляков, с которым мы учились в школе.
Тот на Черкизовском арендовал уголок возле контейнера, поставил металлическую сетку, зимой торговал шапками и перчатками, летом бейсболками и кепи. Закупал в нижних рядах, где было подешевле, чуть накручивал и перепродавал - не все покупатели упорно бродили от павильона к павильону, от контейнера к контейнеру, выискивая, где повыгоднее.
Я соглашался с ним, но раскрывал свой загашник и понимал, что мне с его остатком не то что участок, - пятачок возле контейнера не снять, а еще надо было на что-то закупить товар.
Молодая пара искала продавца на ручные часы. Раскладной столик в междурядье. Пока муж бегал за товаром, первое время у столика стояла жена. Когда немного раскрутились, понадобился продавец. На ловца, как говорится, и зверь бежит: я проходил мимо, увидел объявление, предложил свои услуги.
Первый день я стоял с хозяином, второй - с хозяйкой, на несколько дней меня оставили одного. Потом спохватились: им показалось, что я только этого и ждал, чтобы увести их товар или подложить вместо него аналогичный - они закупали часы оптом на рядах пониже у корейцев.
Хозяин был категоричен. Что ему нашептали? Чего он испугался? - можно было только догадываться. Я в который раз остался не у дел.
Деньги заканчивались. Я только о том и думал, бродя по московским улочкам.
Раз, заметив впереди девушку с элегантной сумочкой, поймал себя на мысли, что смогу вырвать сумочку из ее рук и быстро скрыться в ближайшей подворотне. В сумочке наверняка окажется приличная сумма (судя по внешнему виду девушки).
Не спуская глаз с сумочки, я шел за девушкой, наверное, минут пять, потом резко одернул себя: куда меня черт понес? Неужели я способен на грабеж? Я уже совсем не контролирую себя, совсем сдался?
Квартирной хозяйке сказал, что на следующий день мне дали выходной. Переваривая случившееся, я провалялся в постели почти до обеда. Как легко человек может опуститься. Я дошел до последней черты или еще способен бороться? Когда наступит предел моей прочности? Я сам себя не узнавал, как мог, отгонял навязчивые мысли.
Утром снова встал в половине седьмого, выпил крепкого чаю с бутербродом, побрился последним лезвием, оделся, вышел из квартиры. Если за три дня я не найду работу, придется съезжать, покупать билет домой и навсегда распрощаться с Москвой. Не всех она принимает в свои объятья, не все ей любы. Надо признать это, как должное. Москва - это бездушный конгломерат, в котором гибнут или возносятся великие провинциалы. Именно им Москва обязана своим великолепием.
Прошло три дня. Ничего не изменилось. Значит, так угодно судьбе, - смирился я уже со своей неудачей, поблагодарил за все квартирную хозяйку, повесил спортивную сумку на плечо и ретировался. Денег оставалось только на обратный билет и карманные расходы. Прощай, Москва златоглавая!
31
Я стоял на остановке автобуса, когда возле меня притормозил серый “Фольксваген” и из открытого переднего окна звучно раздалось:
- И где бы мы еще встретились? Ярцев, дружище!
Я присмотрелся к говорившему и чуть не обомлел:
- Жэка, ё моё! Убей меня, если это ты! Поверить не могу, куда ты пропал?
- Долго рассказывать, почти полгода прошло, как мы не виделись. Ты что здесь делаешь?
- Потерял работу, теперь домой собрался.
- Что, работа нужна? - широко осклабился Баскаков. - Могу предложить, падай в тачку, если есть желание. Подвиньтесь там, - гаркнул он сидящим сзади.
Я открыл заднюю дверцу, втиснулся с сумкой в машину.
- Привет, Серый, - кинул соседу, узнав в нем Дрыща. - Всех приветствую, - поздоровался и с остальными.
Сидящего за рулем круглолицего увальня я тоже знал по школе, не помнил только, как зовут; с четвертым пассажиром, представительным, интеллигентного вида брюнетом знаком не был.