Вздрогнув, я неохотно оторвался от прохладного стекла.
— Спрашиваешь… Конечно, разволновался. Как-никак родовое гнездо, предки здесь жили. Есть у меня одна мыслишка…
— Кажется, я догадываюсь, какая. Ты же сам тут ни разу не бывал?
Я отрицательно качнул головой.
— Извини, брат, сейчас причалить не сможем, времени нет. Один леший знает, куда наш объект может забраться из Ярцево.
— Да я понимаю.
— Если всё пойдёт нормально, и будет результат, то на обратном пути обязательно сюда заскочим. Вот тогда и сбегаешь, найдёшь ты свой родовой дом, — пообещал группер. — Черт, погода портится.
Значительна роль Енисейска в освоении Енисейского Севера, Таймыра и Арктики вообще. Практически все высокоширотные экспедиции снаряжались в Енисейске. Беринг, Овцын, Прончищев и многие другие первооткрыватели уходили на утлых суденышках из Енисейска. В 1863 году здесь впервые на Енисее был построен пароход.
Как и у всех городов, больших и малых, у Енисейска есть свои городские легенды. Например, одна из них объясняет, почему деревню, что находится рядом с Енисейском, назвали Кемь. Обычно турист предполагал, что, очевидно, имя появилось от названия одноименной речушки, которая тоже называется Кемь. На что ему отвечают так: Енисейская губерния некогда была первым и главным местом царской ссылки в регионе. В том числе и декабристов. Неугодных отправляли сюда, а уж из Енисейска их могли увезти севернее, в Туруханск и даже к Енисейскому заливу. Поначалу резолюция царя была длинной, «К такой-то матери», если поприличней. А поток ссыльных всё нарастал. Поэтому монарх её рационально сократил: «В КЕМЬ».
— Ваня, ну, не будь сволочью, хоть чуточку поближе пройди, что ли, да помедленнее! — взмолился я.
— Нет проблем, братишка, сделаем! — подмигнул мне Потапов. Нос катера, целясь на зелёный дебаркадер с надписью «Енисейск», пошёл влево, а я, захватив камеру, отправился на фотосессию.
Возле дебаркадера стоял большой пассажирский катер, белоснежный, с синими стрелами на борту. На берегу в ряд выстроились три патрульные машины местной милиции — неубиваемые «Паджеро». Что-то много ментов, наверное, уголовников грузят.
— Там не только менты пасутся, — поправил меня Потапов, когда я поделился этим соображением.
— А кто ещё?
— Тентованый «Урал» видишь? Это машина жандармерии. Главные назгулы прикатили, с чего бы это… Они отдельными уголовниками не занимаются. Знаешь, Михаил, хорошо, что нам сейчас не нужно причаливать.
— У Ложкина здесь пикап стоит, сто пудов, — выложил я единственный козырь.
— Не факт, — покачал головой группер.
— Он вполне мог загнать машину подальше, в Усть-Кемь, Подтёсово и даже Шадрино, не угадаешь, — Ваня тоже отказался вставать на мою сторону. — Связи и знакомства объекта в этом секторе не ясны, как и его транспортные возможности. Так что на водный транспорт Ложкин мог пересесть где угодно.
Возле Енисейска средняя ширина реки — полтора километра. А дальше будет Анциферовская петля, где Батюшка делает пару плавных изгибов. Русло глубокое, сколько ни вглядывайся — дна не увидишь: это тебе не Ангара. Та хоть и широка, да глубины нет, дно просматривается на перекатах. И в обеих реках вода как слеза, но по оттенку отличается: чистые воды Енисея темнее более мутных ангарских вод. Слившись возле Стрелки, воды эти так и текут на север двумя струями, и пришлая, правобережная, ангарская вода в Енисее намного теплее ледяного коренного потока.
Оставив город за кормой, «Хаски» бодро вышел на стремнину, исчез пристававший у берега комар. Зато в каюте поселились пауты, таёжные оводы. Самое время в тайге для паута. Огромные гудящие мухи с зелёными глазами липнут к телу и сразу впиваются, Тельце напоминает пчелиное. У них два хоботка. И жалят они ими так, что одинокая корова на окраине городка, не выдержав пытки, легла животом в пыль укатанной дороги вдоль береговой полосы, покаталась по земле, стараясь раздавить паразитов.
Погода портилась стремительно.
Низкие свинцово-черные тучи, тянущие за собой стену холодного дождя, наползали с запада. По металлическому корпусу застучали тяжелые, крупные капли. Шквалистый ветер и ливень сплошной стеной отчаянно старались снизить скорость катера. Короткими взрывами оглушал град ледяного гороха, который не сыпался, а буквально бомбил акваторию.
Безумная картина!
Прозрачно-белые, крупные ледяные градины, с огромной скоростью вылетающие из черной тучи врезаются в свинцовую воду, поднимая фонтан брызг высотой сантиметров двадцать, обстреливали катер, и, после рикошета, далеко отскакивали во все стороны… Грохот в рубке стоял неимоверный, а вот стёкла с обратным скосом, конструктивно спрятанные от таких ударов, почти не страдали.
Инстинктивно втянув голову в плечи, я молча наблюдал за буйством стихии. Да уж... Плохо сейчас приходится тем, кто сидит на берегу возле простого костерка и беспомощной, мягкой палатки. Хорошая ткань спасет от потоков воды, но не сможет надежно укрыть от ледовой бомбежки.
Тем временем шквал поднял волну, поверхность воды вздыбилась белыми барашками, начинался настоящий шторм. А плавание на скорости в шторм — удовольствие, прямо скажем, сомнительное. «Хаски» летел, прижимаясь к левому берегу, где волна была поменьше, тормозил, огибая очередной мыс, рывком входил на прямые участки, срывался с глиссирования на виражах. Уткнувшись широким носом в очередной гребень, катер высоко взлетал на волну, завывая выдернутым из воды водометом, и тут же летел вниз, тяжело шлёпаясь о новую преграду.
Устав от шума, я вышел на корму, спрятавшись под коротким козырьком.
Прошли мимо какой-то заброшенной деревеньки.
Домов совсем мало, почти все избы стоят без крыш, стропила страшновато торчат почерневшими ребрами. Дров и чёрных угольных куч на берегу не видно. Нет дров — нет жителей... Да и лодок всего три. Облезлые, преданные людьми деревянные «душегубки» или «илимки». В стороне одиноко поблескивала «дюралька» с подвесным мотором. Будто кто-то случайно заехал. На кладбище...
А вот и ещё одна достопримечательность на моей виртуальной карте. Внизу, на береговом песке небольшого залива, у корней небольшой группы берёзок лежал остов какого-то старого деревянного судна, выбросившегося сюда в поисках спасения либо выброшенного крепким штормом. Приличных размеров деревянный скелет лежал далеко от обреза воды, зарывшись изуродованным носом в песок. И всё-таки это несамоходная баржа. Судя по всему, её вытаскивали подальше от последующих штормов, рассчитывая позже приехать и снять, спасти матчасть…
Не приехали. Или приехали, попробовали было тянуть с помощью трактора и коллективной ругани, да и плюнули, списав судно по акту. Корпус порвали. Нижняя часть ушла в песок более чем на полметра.
Продолжая линию киля до самого уреза воды, по песку тянулась гигантская борозда, лишь внизу замытая волнами. Трава проросла, а вот деревьев ещё нет. Борозда напоминала след, оставленный мифическим речным чудовищем. Описания таких чудищ встречаются в сказаниях эвенков и народа кето. На худой конец борозду проделали гигантским плугом. Вот только сеятеля не нашлось, да и баржа в этой пашне оказалась мёртвым посевом, только чёрные, хорошо просмоленные рёбра чудовища и остались на виду.
За годы судоходства на великой сибирской реке более сотни пароходов и теплоходов, барж и плавкранов утонули, были выброшены на берег или сгорели. Жертвами речной стихии становились как новые суда, так и отслужившие. Часть из них до сих пор покоится на каменистом ложе, часть разбросаны по берегам.
Грустная картина.
По правому берегу тянулись ряды высоченных сосен, такие называют корабельными. А перед этим глаз радовали берёзовые рощи и обманчиво мрачные ельники. Исторически недавно в русском языке существовало много терминов для обозначения тех или иных лесов. Нынче многие из них подзабыты.
Стало нормой называть тайгой все густые северные леса с елью, сосной и лиственницей. Однако так называли дремучий лес лишь в Восточной Сибири, в центральных районах России его называли тайболой, а в Западной Сибири — урманом. Опушка леса — это раменье. И сосняки в разных лесах назывались по-разному. Сосновый лес в болотистой низменности — мяндач, а на сухой возвышенности — бор. Сосна, растущая в бору — конда. Это самое лучшее дерево для любого строительства: лёгкое, стройное, и на корню просмоленное. Вот только вызревают кондовые сосны долго, больше трёхсот лет.
С реками и болотами тоже были нюансы. Пойменные леса по берегам — урёмы. Там, где болото выходит на твердую почву, расположились березовни. Сухие хвойные чащобы посреди болот, полные всякого зверья, называли колки. Привычная всем роща — это сухой лиственный лес близ жилья. Леса на невысокой длинной возвышенности имели особо красивое название — гривы. Глухие, всегда тёмные, неприступные лиственные леса — дебри или дикие урманы. А самое их ядро, где никакому зверю не нравится, — калтусы. Увы, теперь всё это разнообразие и богатство мы, многое забывшие сегодня, называем одним скучным словом — лес.
Летевшая навстречу катеру мелкая зыбь нервно потрясывала корпус, но не настолько, чтобы возникали неприятные ощущения. Впереди показался старинный, словно из прошлого века, красный буксир с огромной белой трубой и обвешанный со всех сторон автошинами, который тащил за собой гигантский плот. Следом показался ещё один буксир, гораздо крупней и новей, этот шёл без состава. Увидев его Потапов довольно крякнул и легонько хлопнул пальцами по лбу, наглядно показывая, где именно зародилась некая гениальная мысль.
— Вот он-то нам и нужен, на ловца и зверь бежит! — радостно объявил он через плечо. — Дождь стихает, место вполне подходящее, без свидетелей. Предыдущий не годился, он старый, как Енисейск.
— Ты чего надумал? — с подозрением спросил Кромвель.
— Похоже, на абордаж сейчас пойдём, — смело предположил я, неторопливо дожёвывая кусок краковской колбасы.
— Быстро соображаете, товарищ младший матрос! — немедленно последовала похвала от капитана «Хаски».
— Абордажной сабли нет, мушкетона тоже, — быстро прикидывал я вслух, — поэтому возьму багорик. Сирень на кичу!
— Сарынь на кичку... — машинально поправил группер. — Ваня?
— Подзаправиться нужно. Местные часто берут топливо на буксирах и теплоходах. Дешево и сердито.
Какое-то время Кромвель помолчал, переваривая услышанное, и тихо спросил:
— Заправиться?
— Ну да! Потому и сказал, что предыдущий не подходит, он, похоже, до сих пор на мазуте ползает.
— Не понял тебя, — нахмурился Павел. — Ты же вчера докладывал, что залил баки по самые пробки!
— А потом он сам кому-то из деревенских слил! — заржал я. Ну, а что? Колбаса вкусная, настроение отличное. — Короче, парни, абордаж неизбежен.
— Командир, — вкрадчиво начал Потапов, — смотри, какая картина получается. Залился-то я по пробку... Но ведь часть топлива уже выработали, так? Так. Кстати, жрёт «Хаски» чуть побольше, чем было обещано продавцом. Прикатим в Ярцево, а там выяснится, что объект чухнул ещё куда подальше! На реку Сым, например, а она знаешь, какой длины? Кто знает, сколько нам ещё гоняться за этим зайцем. Беглив он больно. Дать бы ему, когда изловим...
— Не сыпь мне соль на нервы, — поморщился командир. — Лучше бы группе три Штуки поручили, чем одного такого Ложкина.
Контору интересуют не только люди — уникальные специалисты, учёные и носители важных государственных и коммерческих секретов. Не меньший интерес для «Экстры» представляю так называемые «Штуки». Собственно, оперативная деятельность «Экстры» и началась с извлечения Штук, а не людей.
А Штукой может оказаться любой предмет или несколько предметов: бумажные документы или носители любого вида с ценными данными, образцы продукции, плод технологий и сами технологии, приборы, узлы, материалы и вещества. Всего не перечесть. Как не перечесть и вариантов возникновения необходимости изъять и вывезти какую-либо конкретную Штуку. Бывает так, что в нашей реальности ценный прибор или образец был безвозвратно утерян. Сгорел в пожаре, утопили по недомыслию или просто пропал без следов. А здесь он сохранился в целости и сохранности. Лежит себе в архиве или на складе, на даче или в квартире, никому не нужен. Как выдирать ценный груз? Это проблема группера, она решается на месте. Покупкой, взломом, кражей или подкупом.
После образования группы «Сибирь» задачей первого и второго рейда было поставлено извлечение Особой Штуки. Что это было конкретно, парни до сих пор не знают, в данном случае Штукой оказался небольшой кейс с цифровым замком и пачками запечатанных конвертов. Кромвелю не пришлось использовать отмычки, отвлекать хозяев или охрану. Все решилось пачкой долларов, здесь вообще большинство проблем можно снять иностранной валютой. Очевидно, что со штуками работать гораздо легче, чем с Объектами. Штука не убегает, не уезжает на джипе неведомо куда, она не прячется и не меняет решения. Хотя провозились они изрядно, учитывая подготовительную работу.
А у нас тут... Какой-то нескончаемый сериал, где в каждой серии появляются новые лица и непредвиденные обстоятельства.
— Вот я и решил…
— Разумно, разумно, — пробормотал группер, пригладив ладонью волосы. — Дорого берут?
— Вдвое от АЗС. Вниз, конечно.
— Подходи, поговорю, — махнул рукой Павел.
Наш командир — отличный переговорщик. Он мгновенно устанавливает контакт с любым человеком. Павел умеет внимательно слушать, как профессиональный журналист, но может и заболтать, загипнотизировать, словно заправский экстрасенс. Что ж, на то он и группер.
По правому борту медленно ползущего буксира «Далдыкан», прижавшись спиной к нагретому металлу, на лавочке сидел матрос. Рядом стояла уставшая драить палубу швабра. Неторопливо затягиваясь сигаретой, матрос пережидал непогоду и с любопытством следил за приближающимся катером.
— Стенка тёплая, кайфует, — заметил Павел.
— Что ещё за стенка, пехота? — справедливо возмутился я.
Гражданскому человеку хочется назвать заднюю поверхность надстройки стеной, однако, это не так. Под надстройками понимают все сооружения на главной палубе, которые идут от борта до борта. С корпусом судна надстройки прочно связаны наружной обшивкой, внутренними выгородками и переборками. Носовая переборка называется фронтальной, кормовая — концевой. Фронтальные переборки, которые подвержены ударам волн и ветровой нагрузке, часто выполнены из листов потолще, а концевые переборки немного тоньше. На фронтальных и концевых переборках установлены вертикальные ребра жесткости, которые присоединены к палубному настилу. Так что никаких стен и даже стенок.
Терминология, принятая у речников и мореплавателей — образец непримиримого консерватизма. Корабль — военный. А вот суда бывают торговыми, пассажирскими, научными, специальными, вспомогательными, рыболовными, но только не военными. Однако и военные, и гражданские моряки частенько называют свой плавучий дом пароходом, — традиция такая, символ преемственности. И никаких компромиссов.
Если обычное слово можно заменить на необычное, то на флоте всегда стараются это сделать: не пол, а палуба; не стена, а переборка; не потолок, а подволок; не лестница, а трап. На корабле, как и на судне, поначалу вы непременно будете спотыкаться не о порог, а о комингс. Да не просто спотыкаться, а набивать ссадины и синяки повыше подъёма стопы, на самом болезненном месте, где кость прикрыта лишь кожей, вплоть до характерных шрамов у некоторых из особо удачливых. Потому что чёртов комингс поднят над уровнем палубы сантиметров на тридцать, чтобы вода, порой заливающая палубу, не проникала внутрь надстройки. И если вы не привыкли высоко задирать ногу, перешагивая через этот порог, комингсы быстро научат себя уважать. А если кто-то вздумает проходить в дверной проём, хитро наступая на комингс, то очень скоро так треснется головой о верхний край непривычно низкого проёма, что урок будет усвоен с первого раза, пригибаться он будет инстинктивно, на автомате.
Впрочем, даже одна и та же вещь в разных местах может называться по-разному. Например, в машинных отделениях употребляется термин не палуба, а настил. Он состоит из отдельных металлических рифленых листов, называемых пайолами, или просто решёток. Дело в том, что под ними проходит масса трубопроводов, скрываются различные клапана, вентили и нижние части многих механизмов. Требуется оперативный доступ.