— Пока вы задаете мне эти легкомысленные вопросы, Эдвард Бартон, израненный четырьмя головорезами, отдан на милость чужих людей. В последнем письме он даже ни словом не обмолвился о Мерри Боунсе [14]…
— Ирландский прохвост! — с внезапной яростью перебил Грей-Джек.
— Ирландцы такие же христиане, как мы, друг мой, — мягко заметила Анна.
Но попробуйте переубедить истого англичанина! Джек сжал кулаки, лишь заслышав имя Мерри Боунса, который был всего-навсего лакеем Эдварда Бартона.
Этот Мерри Боунс, прозванный «Веселым Скелетом», заклятый враг старины Джека, немного напоминал охапку хвороста. Он был сложен из прочных, больших костей, но на них почти не было плоти, а когда он смеялся, рот его разрезал лицо от уха до уха. Ах! веселый малый! У него был роскошный правый глаз и крошечный левый, казавшийся сынком первого. Шляпа не держалась на кудрявой шевелюре; он заплетал волосы в косицу, как заплетают конские хвосты в Чикаго. Когда-то он служил матросом, но истинным его призванием была работа «наковальней» в одном из кабачков лондонского Уайтфрайарс [15].
«Наковальнями» называют ирландцев, которые согласны за полшиллинга предоставить свои черепа для пробы крепости кулаков и тростей джентльменов. За использование дубинки они требуют шиллинг. Если гости желали, Мерри Боунс готов был за полкроны подставить голову под удар сабли.
Корабль бросил якорь в Остенде и оттуда отправился в Роттердам. Глядя на побережье своеобразной и знаменитой страны, наша Анна невольно задумывалась о великих исторических событиях, связывающих прошлое Англии и Голландии; но по мере того, как корабль поднимался на север, минуя зевы каналов, на первый план выступали события настоящего.
Уже темнело, когда корабль вошел в устье Мааса; в порт Роттердама пришли в полной темноте. В те дни гостиничные комиссионеры уже досаждали путешественникам, хотя и были не так назойливы, как сегодня. На все призывы и уговоры наша Анна отвечала:
— Я не хочу останавливаться в городе. Может ли кто-нибудь мне сказать, где расположен пригородный трактир под названием «Пиво и Братство»?
Люди, толпившиеся на пристани, вдруг замолчали.
Потом чей-то голос сказал:
— Нехорошо вам, молодая дама, отправляться ночью в такое место!
И, точно все языки одновременно развязались, поднялся общий гул, в котором можно было только различить:
— Почему именно трактир, где ранили англичанина?
То была мирная фламандская картина, хоть речь и шла о смертоубийстве. Фонари, в манере Рембрандта, освещали дюжину гостиничных маклеров с добропорядочными физиономиями. В центре их круга стояла Она, завернувшись в плащ и опираясь на руку Грей-Джека. В нескольких шагах галиоты тяжело покачивались на водах Мааса.
Она холодно повторила:
— Может ли кто-нибудь указать мне путь к этому зловещему месту, именуемому «Пиво и Братство»?
В тишине, наступившей вслед за ее решительными словами, послышалось сухое покашливание, напоминавшее хихиканье.
— В чем дело? — спросила наша Анна, не теряя бесстрашного спокойствия.
Ее собеседники перекрестились.
— Ветер все воет с тех пор, как ранили англичанина…
— Бога ради, юная чужестранка, избегайте сегодня дороги в Гельдр, не то накликаете несчастье!
— Вчерашний прилив прорвал дамбы.
— Дорогу залило более чем в десяти местах.
— Не проехать ни в карете, ни верхом.
— Вы слышите, мисс? — воскликнул Джек. — Ни в карете, ни верхом! Одумайтесь!
— Я отправлюсь в лодке, — сказала наша Анна.
— На канале большой оползень. Никакая лодка не пройдет.
— Я пойду пешком, — сказала Она. — Никакие преграды не заставят меня свернуть с тропы долга. И если один из вас согласится отвести меня в трактир «Пиво и Братство», я заплачу любую цену.
Люди молчали, лишь слышалось отдаленное эхо того же смеха, что уже прозвучал в ночи.
В это время кто-то растолкал слушателей, и в кругу света неожиданно появился крестьянин из Эйсселмонде [16] в коротких панталонах и белой полотняной куртке. На нем была большая фламандская шляпа, надвинутая на глаза. Свет фонарей пытался проникнуть под ее широкие поля, но черты крестьянина было не разобрать. На месте лица не было ничего, совсем ничего! И это — как бы яснее выразиться? — ничто вызывало дрожь.
— Кто это? — зашептались вокруг.
Никто не отвечал.
Крестьянин пересек круг и взял саквояж из рук Грей-Джека, стучавшего зубами.
— Договорились, — сказал он голосом, который наша Анна так и не смогла описать. — Я пойду впереди; следуйте за мной!
И он устремился вперед, шагая скованно, как каменный гость, но удаляясь на глазах.
Она последовала за ним, несмотря на мольбы Грей-Джека.
Ночная тьма окутала берег, и лишь вдалеке, в бледном сиянии, виднелись крестьянин, наша Анна и старый Джек, продвигавшиеся с огромной быстротой.
Свечение, казалось, исходило от крестьянина; оно было зеленоватым. Гостиничные маклеры почувствовали, как мурашки забегали по их спинам, и разлетелись во все стороны, словно стая испуганных уток.
Крестьянин шел, не оборачиваясь, пересекая каналы и перебираясь через изгороди, и хорошо еще, если там были мосты. Нашей Анне дело виделось простым: она шла по его следам, а за ней следовал Грей-Джек.
В мгновение ока Роттердам остался позади.
Они вышли из города с восточной стороны через Альт-Ост-Тор. Земля и вода сменяли здесь друг друга и даже смешивались в невообразимом хаосе, но путешествие не составило никаких трудностей. Безусловно, препятствий было в достатке: каналы, речки и заливы мелькали повсюду, спутанные, как нечесаные волосы, но имелась, надо полагать, превосходная система мостов, так как везде можно было пройти, не замочив ноги.
Спустя несколько минут все вокруг изменилось. Я прошу вас напрячь воображение и представить себе трех путников, которые в неверном свете звезд пробирались сквозь почти непроницаемый саван мрака. Поднимался густой туман, скрывая и небо, и землю.
В тумане крестьянин слабо засветился, будто его натерли фосфором. С первого мгновения пути он не произнес ни слова. Он шагал, как заведенный.
Он шел. Фламандская шляпа исчезла с его головы, и ветер развевал его волосы, высекая искры.
После вокруг внезапно прояснилось. На небе ярко светили звезды. Дорога, сколько хватал глаз, бежала вперед прямо и ровно меж лугами, усеянными лужами, блестевшими, как зеркала.
Откуда мог раздаться звук колокола в этой местности, где не было ни часовни, ни приходской церкви? Отчетливо прозвучали двенадцать полуночных ударов. С двенадцатым волосы крестьянина погасли, и в воздухе послышалось хихиканье.
— Помогите! — горестно воскликнул Грей-Джек.
Земля вдруг разверзлась и поглотила их, оправдывая тем самым недобрые предчувствия нашей Анны. Если вам трудно поверить, что под ногами путников мгновенно сформировалась пропасть, я с радостью приведу мнение самой Анны, которая сочла, что обвал произошел ранее и был связан с высокими приливами новой луны. Главное очарование истории наподобие нашей — в ее правдоподобии. Кроме того, в дальнейшем мы столкнемся с немалым количеством гиперфизических явлений.
Она любила это слово, каковое для нее, я думаю, означало явления сверхъестественные.
На дне пропасти клубилась чернильная тьма, и вся она была заполнена морским илом, издававшим удушающий, едкий запах. Наверху, на краю, вырисовывался темный силуэт, кривляясь в жестокой радости; саквояж низвергся вниз, взметнув потоки грязи.
Грей-Джек, который был, в конце концов, самым обычным человеком, воспользовался этим случаем, чтобы обратиться с горькими упреками к своей молодой госпоже.
— Хорошенькое дельце, мисс! Меня не вините, я-то дал вам добрый совет. Я был уверен, что этот негодяй-крестьянин — не кто иной, как сам господин Гоэци или, по крайней мере, кто-то из его родни. А теперь мы погибнем в этой клоаке!
В тишине ночи снова заскрежетало демоническое хихиканье, но так далеко, что его едва можно было различить — тем более, что буквально в тот же миг послышались совершенно иные звуки.
В воздухе разнеслись ноты нежной деревенской музыки, смешиваясь с веселыми возгласами и смехом. В первый момент наша Анна не могла поверить своим ушам, а Грей-Джек решил, что испытывает предсмертные галлюцинации.
Но вскоре все сомнения рассеялись. Шум шагов, лошадиных копыт и деревянных колес становился все громче, и все ярче разливался свет.
Наконец, на противоположном краю пропасти возникло видение самого очаровательного свойства. Вначале показались украшенные цветами голландские девушки в праздничных одеждах, сиявшие улыбчивой красотой в свете множества факелов. За девушками следовали примерно равные им по численности юноши. Потом появился представительный человек в одежде священника — не в сутане пастырей-папистов, а в строгом, столь благородном и достойном платье священнослужителей нашей англиканской церкви.
Последним выступал молодой аристократ, я имею в виду, представитель английской знати, а следовательно, наивысшей в мире аристократии.
Этот светловолосый и белокожий незнакомец с розовым румянцем и голубыми, как лазурное небо, глазами был положительно божественен.
Она не знала, разумеется, кем были предки достопочтенного Артура***, вплоть до Евы и Адама, но все же сразу распознала в нем, во-первых, англичанина, ибо англичанин, как говорится, бросается в глаза повсюду, где вы можете иметь счастье его встретить, словно Венера, в чьей поступи на каждом шагу раскрывается божественная природа; во-вторых, джентльмена, ибо каждая категория цветов издает свой аромат; и в-третьих, отпрыска титулованной фамилии, ибо только слепые лишены счастливой возможности систематизировать звезды по их лучам.
Лорд путешествовал инкогнито, намереваясь расширить свое превосходное военное образование посредством изучения полей достославных баталий в Голландии и Германии.
Молодые девушки, украшенные цветами, и юноши в лучших одеждах довольно растерянно уставились на пропасть, говоря друг другу:
— Вот тебе и раз! Мы опоздаем на свадьбу!
Пастор спокойно и безмятежно приблизился к своему ученику.
— Будьте добры, — сказал он, — внимательно осмотреть местность. Все в жизни должно служить лучшей цели. Завтра утром вы представите мне полный чертеж моста, каковой потребуется для удобной переправы через эту лагуну армии из тридцати тысяч пехотинцев, восьми тысяч кавалеристов и семидесяти двух артиллерийских орудий различных калибров в сопровождении санитарных и провиантских обозов ad libitum [17].
Неизвестный юноша тотчас склонился над пропастью, освещая ее факелом.
Наша Анна готова была бы всю жизнь созерцать это поистине милое зрелище, но более грубая натура Грей-Джека, уставшего стоять по пояс в грязи, от нетерпения возмутилась.
— Эй! — крикнул он. — Вы так и оставите нас здесь, черт побери?
Услышав его крики, крестьяне заволновались. Пастора и нашу Анну посетила одинаковая мысль, и они укоризненно сказали в унисон:
— Нет нужды так выражаться.
Затем священник повернулся к молодому человеку и добавил:
— Будьте любезны, милорд, тщательно обдумать мой вопрос. Учитывая положение, в каковом оказалось неизвестное количество людей, попавших в беду там, внизу — как я предполагаю, в результате несчастного случая — чем бы вы воспользовались, чтобы поднять их на твердую почву, если у вас имеется веревка, но отсутствует шкив?
— Я бы достал свой кошелек, — ответил юноша, подкрепляя слова жестом, — и сказал этим храбрым людям: вы получите десять серебряных французских пистолей, если доставите ко мне этого старика и эту молодую даму в целости и сохранности.
Не знаю, какой успех имел бы этот ответ на военном экзамене в Итоне, но мужчин из числа свадебных гостей подгонять не понадобилось. Они мигом попрыгали вниз с края обрыва и вытащили наших друзей на дорогу.
Здесь Она увидала запряженную чудесными лошадьми берлину, на которой молодой дворянин и его уважаемый наставник прибыли из Неймегена, направляясь в Роттердам. Свадебные гости, также застигнутые врасплох обвалом, вызвались показать кружной путь. Но, поскольку для этого им требовалось вернуться обратно, богоподобный молодой незнакомец галантно предложил Анне место в карете и расстался с нею у самых дверей трактира, известного под странным названием — «Пиво и Братство».
Глава четвертая
Трактир представлял собой огромный и совершенно черный дом на сваях, расположенный на пересечении четырех дорог. Вокруг не было ни деревьев, ни ограды, и строение казалось затерянным среди пустыни. Вывеской заведения служил погасший фонарь, раскачивавшийся над дверью на ночном ветру.
Она с горечью взялась за дверной молоток, подумав: «В этих стенах, вдали от родины, мой друг детства Эдвард Бартон испустил, должно быть, свой последний вздох».
О Грей-Джеке я ничего не могу сообщить, помимо того, что он был покрыт грязью до подмышек, трясся от страха и был в отвратительном настроении.
Хотя в трактире было темно, дверь отворилась при первом же стуке. Наша Анна и Грей-Джек оказались в низком зале, пропахшем застоялым трубочным дымом.
Посреди красовался длинный стол со скамейками, уставленный кувшинами и кружками, чьи донышки купались в лужах пролитого пива. Зал перегораживала высокая стойка, приподнятая на три ступени и защищенная, как крепость, а у стены стояли часы в коричневом деревянном футляре, инкрустированном позолоченными узорами. Стрелки на увенчанном тощей птицей циферблате показывали без двух минут час.
Нигде не было видно ни горящей лампы, ни свечи, и тем не менее, все предметы были освещены, словно где-то в этой комнате с закрытыми дверями и окнами прятался лунный луч. То было тусклое и кристально чистое свечение, проходившее, казалось, сквозь зеленое стекло.
Под часами недвижно застыла группа фигур. В центре находился толстяк, у которого вместо лица была только рамка, то есть волосы и борода. На его плече восседал длиннохвостый попугай. Справа от него скверный на вид мальчишка опирался на обруч; слева стояла, прочно опираясь на четыре расставленные лапы, чудовищная собака телесного цвета, близко напоминавшая очертаниями человека.
Наконец, за стойкой спала, похрапывая, лысая и очень тучная женщина. Ее резкие всхрапывания и необычайно гулкое тиканье часов были единственными звуками, нарушавшими тишину трактира.
Она ощущала какое-то неопределенное чувство, но не страх. И знаете, что было странно? Наряду с этим давящим чувством, Она испытывала уверенность, что все люди и животные в трактире, скорее всего, являлись аксессуарами маятника, частью механической системы, как фигурки на страсбургских часах.
— Прошу, — сказал Грей-Джек, — разведите огонь, чтобы мы могли обсохнуть, и подайте хлеб, говядину и эль!
Хотя просьбы Грей-Джека были вполне резонны, Она строгим жестом заставила слугу замолчать и в свою очередь промолвила:
— Мы требуем немедленной встречи с английским подданным Эдвардом С. Бартоном, эсквайром, который проживал или проживает в этом заведении. Если же, к несчастью, он умер естественной или насильственной смертью, что будет установлено органами правосудия, мы требуем выдать нам его тело, дабы мы похоронили его по-христиански.
Никто не отозвался, как и в ответ на просьбу Грей-Джека. Все молчали. Но в этой тишине и неподвижности откуда-то издалека, из внутренних помещений трактира, не то сверху, не то снизу, раздался голос, гремевший боевым кличем ирландцев:
— Я вырву твою душу и съем твое сердце! musha! arrah! begorrah! [18] Мерзкий паук! Решил, что сумеешь высосать кровь парня из Коннахта, как у англичанина? Погоди у меня!