Благодать.
Правда, Шкеня от этакой благодати готовый был на стены лезть, но терпел, унимал строптивую свою натуру. Небось, у старого Мороза не забалуешь. Про него еще тогда, на каторге, когда Шкеня в поход зимний намылился, упредили, что Мороз не за так с собою молодняк тянет, что приглядится и, коль по нраву будешь, то возьмет в ватагу, а нет... мясо в тайге никогда не лишнее. Тогда ему удалось и к Морозу прибится, и коровой не стать. Правда, о том недалеком по сути времени Шкеня старался не вспоминать, и тайком даже в церкву заглянул, поставил свечу за упокой душ... надеялся, поможет.
...а Мороз знай себе, ворочает кочергу, думает...
...и на что подписались?
Ребята, когда Мороз уходил, шептались, что будто бы дело-то простое, пошуметь, народец попужать, а после пустить огоньку в купеческие кварталы, благо, и огонь им выдадут такой, чтоб полыхнуло знатно... и уже там, когда пойдет гулять петух да огненный, никто спрашивать не станет, пустыми дома горели или как еще...
Шкеня сперва обрадоывался, а после... не даром еще старый городовой, светлой ему памяти, пока жив был, то и весь участок свой в порядке держал, и Шкеню тоже, говорил, будто бы у Шкени чутье крысиное. Сперва-то обидным казалось, а после понял, это ж самая что ни на есть похвала.
Крыса - зверь осторожный.
И ныне чутье твердило, что не будет все так ладно, как им расписали. И пусть уплочено задатку по три рубля, да пропиты они и забыты давно. Прочие-то сидят спокойненько, лопают кашу, жиром заправленную, да добычу делят, еще не добытую, про приметы позабыв.
А Шкене неспокойно.
- Что? - Мороз протянул яблочко, которое Шкеня взял не без опаски. С него бы сталось и кочергою по руке загребущей огреть. - Неспокойно?
И улыбается себе в бороду.
- Неспокойно, - не стал отпираться Шкеня. - На дурное подписать хотят... на... не знаю... только от тут, в грудях, свербится...
- Уйти хочешь?
А яблочко наливное, с бочком полосатеньким, чуть придавленным. И крошки табачные прилипли. Шкеня поспешно головой замотал: знал он, как от Мороза уходят.
- От и верно... держись рядышком. И другим языком не трепи...
- Значит...
- Уговор есть уговор. Подрядились, надобно делать, а то ж честные люди не поймут, - Мороз протянул руки к огню. Поговаривали, что в первый свой побег с каторги он по молодости померз крепко, еле-еле магики откачали. Небось, знали бы, кем станет, сами б добили. Как бы то ни было, тепериче Мороз мерз даже в самую летнюю жару, вона, в шубейку старую укутался, только нос и торчит. - Запомни, дуралей, как бы оно ни повернулось, а заказы отработать надобно.
Шкеня кивнул, в яблоко вгрызаясь.
Отработает.
Только... в гущу самую лезть не будет, лучше уж без добычи остаться, чем без головы.
- И... когда? - осмелился спросить он, раз уж у Мороза настроение разговорное случилось, то грех было не воспользоваться.
- Скоро... вот, почитай, как наследника поздравлять станут, так самое и оно...
Шкеня подавил вздох.
В политику лезть не хотелось бы. Политические - народец дурной, бесноватый, можно сказать, и никогда не поймешь, чего у них в головах творится. Да только разве ж спросит кто, чего там Шкене охота?
Определенно.
Отлынивать он не станет, но и вперед не полезет... ни за какие такие яблоки.
Мороз, будто догадавшись про этакие, вора честного недостойные, мысли, лишь головой покачал: мол, что с тебя, дурня, взять.
Верно.
Ничегошеньки.
Стрежницкий к гостье отнесся настроженно.
- Живой? - поинтересовалась Авдотья для порядку.
Стрежницкий кивнул.
И глаз потер.
- Все-таки по рукам дам... - она устроилась в единственном креслице, огляделась и сказала: - Как-то тут... неуютно.
- Тюрьма же.
- И что? Тюрьма тюрьмой, а половички могли б и вытряхнуть. Картину повесить какую...
- Стрелецкой казни?
- Все шутишь? - с легкою укоризной произнесл она. - Небось, как самого на эшафот поведут, тут тебе не до смеха будет.
- От когда поведут, тогда и заплачу, - Стрежницкий ногу за ногу закинул, что далось нелегко. И то ладно, он хотя бы сидит, а не на карачках ползает или в перинах помирает, как в прошлый раз.
Вот чего он не любил, так это выглядеть жалко.
- Она тебя убить пыталась, - Авдотья разглядывала его и не морщилась, и только от внимания этого становилось слегка не по себе. - Девица эта. Иначе зачем тебе ее убивать?
- Может, оттого, что я сволочь кровожадная?
- Это тебе кто сказал?
- Это все говорят.
- Не верь, - она отмахнулась и мягко спросила: - Очень чешется?
- Очень, - Стрежницкий даже руки за спину убрал, потому как после этого вопроса зуд сделался вовсе невыносимым. И главное, свербела не глазница, а внутри, и потому хотелось неприлично сунуть палец в дыру и почесать, что было бы не только неразумно, но, и как он подозревал, довольно-таки опасно.
- Терпи.
- Терплю.
Она поднялась и подошла, и встала рядом, осторожно коснулась волос. И это прикосновение было до того неожиданным, совершенно неправильным, что Стрежницкий замер.
- Я целитель так себе... но могу позвать Одовецкую. У нее наверняка что-то есть, чтобы не зудело. Хочешь?
- Хочу.
А она с места не сдвинулась.
Красивая.
Пожалуй, прежде он не замечал, до чего она красивая... да и вовсе не смотрел на нее, как на женщину, благо, иных хватало, попроще...
...понятней.
А тут дочка старого приятеля... диковатая, по столичным меркам и вовсе чистая варварка. Верхом носилась по пустошам местным, женского седла не признавая.
Лис пугала.
Тетеревов стреляла. Она вовсе стреляла отменно, вспомнилось вдруг, как Пружанский хвастался, что без промаху бьет... он сына хотел, вот и вырастил. Правда, в женском обличье.
Слишком уж женском.
- Бестолочь ты, - вздохнула Авдотья. - Помираешь и помираешь... помер бы, я бы, может, и успокоилась бы... а так... никаких нервов не напасешься.
И за волосы дернула.
И отступила, будто дразня.
Надобно гнать этакие мысли дурноватые... Пружанский не простит интрижки, а на больше... ей кто-то другой нужен, чтобы и деньги, и титул, и совесть, что важнее. А Стрежницкий, как был паршивой овцой, так ею и останется, теперь уже не переделаешь.
- Помру, - пообещал он зачем-то. - Когда-нибудь...
- Только попробуй, - Авдотья показала кулак и всхлипнула. - Я папеньке пожалуюсь. И он тебя... он тебя с того свету достанет!
Зная Пружанского можно было сказать, что и вправду достанет.
Почему-то это вдруг успокоило.
...с Весницким, как выяснилось, получилось до невозможности глупо. Димитрий, перелистывая страницы, не мог отделаться от мысли, что нелепость этого случая достойна того, чтобы войти в учебники. Был Весницкий весьма охоч до девиц определенного поведения, причем по извращенному вкусу своему предпочитал он вовсе не молоденьких, но таких, которые постарше и подурней. Что уж влекло его в изъеденных франкской хворью шлюхах, Димитрий понять не мог, как ни пытался, однако же, как после выяснилось, Весницкий был завсегдатаем в прибрежных тавернах, где собирался самый цвет городского дна...
Пил.
Играл.
Выискивал себе развлечение на ночь. И платил щедро, это да... в тот раз что-то пошло не так. То ли опиум оказался крепче обычного, то ли яду в ром плеснули, главное, когда потасовка началась, Весницкий не использовал силу, за что и был наказан: небось, череп и магу проломить могут, не посмотрят, что сильный и рода древнего.
Тело нашли у воды, раздетое, разутое, лишенное даже белья. И опознать-то опознали по родовому клейму, а там уж завертелось. Виновных нашли и даже казнили, а род предпочел сделать вид, что ничего-то особого и не было...
...как не было в роду и девиц, ни по имени Катерина, ни по какому другому. Вернее, имелась, конечно, супруга Весницкого-младшего, а у нее две сестры, но обе пребывали в холодных стенах дорогого пансиона.
Его, конечно, проверят, но Димитрий подозревал, что ничего проверка эта не покажет.
- И что у нас есть, - Лешек перекатывал меж пальцев полупрозрачный белый камешек, будто молока капля застыла. - Есть моя тетушка, некогда чудом выжившая, а после сгинувшая. Она от престола отказалась, а книга утверждает, будто детей у нее нет... хотя матушка говорила, что она была в положении, но, видать, не сложилось.
Камень замер, а лицо Лешека исказила гримаса.
- Книге стоит верить. Из других родичей только самые дальние остались. У них, может, крови и хватят, только наши не примут бритта... а они бритты и есть.
Димитрий раскладывал на столе карточки с именами.
Ужковские, которые, помнится, не раз писали письма, требуя вернуть их роду Волынские вотчины, потерянные при Смуте, а после волей императора получившие новых хозяев. Тогда-то Ужковских полагали исчезнувшими, кто ж знал, что они при франкском троне убежище нашли, чтобы после с претензиями вернуться. И сейчас при дворе оживились. Женщин, правда, отослали, с ними и внук Ужковского на воды отправился... воды в нынешнем году зело популярны стали. Сам старик с двумя сыновьями в Арсинор прибыл, но во дворец не явился, сказался больным. И не иначе, как для оплаты целителей снял со счета сорок тысяч рублей золотом.
Патриаршие, еще одно почтенное семейство, крепко новыми порядками недовольное. Пусть не из древних, но все одно родовитые, а государь с этой родовитостью считаться отказался. И Сеньку Патриаршего за буйный нрав и кабацкую драку, в которой он умудрился человеку череп раскроить, судили, и приговорили к ссылке...
Эти во дворец являются, а еще привели с собой отряд наемников-австров, мол, личная гвардия и безопасности ради...
Куверецкие, Шамыржины...
...челобитная от почтенного купечества, на свои деньги нанявшего охрану подворьев, правда, вышло ее без малого несколько тысяч человек... купцы - народец ушлый, опытный, и знают, что если полыхнет Арсинор, то и слободу их тихую заденет.
- И получается, что...
- А если незаконнорожденный? - поинтересовался Димитрий. - Их твоя книга видит?
- Видит. Кровь - она кровь и есть, а все эти штуки с законностью придумали люди. Так отец сказал.
Ясно.
Вернее не ясно. Что бунт зреет, так тут оно понятно, и когда бунтовать станут, и даже имена крикунов, которые должны толпу поднять, выяснили. Только вот одно не ясно, кто их нанял... то есть, платили те же Ужковские с Патриаршими и прочими сочувствующими, но сами собой они бы не посмели.
Кто-то нашел недовольных.
Сумел договориться.
Вложил в дурноватые их головы мыслишки о бунте... и ведь поверили. Вон, Ужковские, уж на что осторожны, прежнюю смуту пересидели, только в землях ущерб претерпевши, а тут влезли по самое не могу. Стало быть, убедителен был тот, кто дело это затеял.
- Понятно... - Димитрий поскреб переносицу. - А если ее прячут?
- Кровь? - камешек в Лешиковой руке растекся лужицей, а после собрался.
- Ее самую... смотри, ты знаешь, что книга есть. Если имеется другой наследник, он тоже знает, что книга есть. И тебе достаточно спросить...
- Если бы это было так просто...
Лешек потемнел лицом.
- Непросто, - согласился Димитрий. - Но и не невозможно. Он знал, что ты спросишь. Так мог ли знать, что она ответит?
Лешек задумался.
Он сел на ковер, скрестивши ноги, и принялся разминать камешек. Он то вытягивал его каменною нитью, то скатывал ее, то сплющивал...
Вздыхал.
И наконец, покачал головой:
- Не знаю... я теперь понял, что не знаю многого. Отец ведь не должен был становиться императором. Он и до взрослых лет чудом дожил... и его не учили. А он, стало быть, не смог научить меня. И я просто не могу представить себе способ укрыться от нее. Она ведь на крови сделана, с кровью связана... и если бы способ был, неужели тетушка им не воспользовалась бы?
Он обернул каменную полоску вокруг мизинчика.
- Но с другой стороны... она женщина, ей тоже далеко не все рассказывали. Я думаю, что если бы она родила ребенка и спрятала его, то... почему не спряталась сама? А вдруг бы отец решил проверить? Вдруг бы он к книге спустился? Решился бы на то, что сделал я...
Димитрий молчал, не мешая другу. А тот, задумчивый, продолжал:
- Но книга не ответит просто так. Она требует платы... и одно дело платить за империю, а другое - за собственное любопытство... нет, это лишено смысла. Если прятать, то и мать, и дитя. И она ведь жива сейчас. Правда, где-то в Северных колониях обретается, полагаю, давно, да... и нет, книге не важно расстояние...
Димитрий чуть наклонил голову.
Если бывшая цесаревна, не поверив, что братец не станет искать ее, сбежала в колонии, где, как известно, отыскать кого-то презатруднительно, то... что получается?
Ничего.
Детей у нее нет или она их спрятала... а смысл, если она и без того в колониях прячется?
Не выходит, и все-таки... все-таки что-то мешает поверить, будто нет других наследников. Должны быть... кто-то, кто пребывает рядом... небось, выходец из колоний привлек бы внимание, значит, это кто-то другой... связанный и с Ветрицким, который что-то да знал...
- А что с Брасовой?
- Ничего, - Лешек моргнул. - А ведь и вправду... ничего... она жива... во всяком случае, книга уверена в этом...
Хорошо это или плохо? Не понятно пока.
- И как она... увидела?
- Венчание. Мы венчаемся на крови, а эту связь так просто не разрушить. Книга знает. Она не вышла замуж вновь. Живет в Арсиноре...
...и детей не имеет.
Или же...
- А что, если... - дурная мысль крепко освоилась в голове Димитрия, - спрятать можно лишь младенца? Сразу после рождения... если провести обряд... если...
- Зачем?
- А затем, что прятаться было безопасней... смотри, сперва Смута. И твоего дядьку убивают... его убивают, а ей позволяют уйти? Почему? Остальных-то не пожалели, ни старых, ни молодых, всех вырезали, кто хоть как-то к вашему роду относился, а вот она укрылась. Пересидела, переждала. Сама она вполне могла и имя сменить, и внешность подправить. Затеряться... все ж ваша кровная метка слишком слаба, чтобы кто-то, кроме книги смог ее отыскать. А вот дитя - дело другое. Простейший обряд на родство и, пожалуйста, на них бы вышли. Полагаю, сперва она хотела спрятать ребенка от бунтовщиков, а после, то ли испугалась, что твой отец захочет убрать угрозу, или что-то иное... не смотри так, я пытаюсь выдвинуть хоть какую-то теорию...
Лешек кивнул, соглашаясь, что теория, даже хоть какая-нибудь, это очень и очень хорошо, просто-таки замечательно.
- Но ее кто-то нашел... или она кого-то нашла? По воспоминаниям твоего же отца, она была не из тех женщин, которые могут просто взять и затеряться, разве что им самим это нужно. Если даже взять от обратного. Допустим, нет у нее никакого ребенка, тогда... она не появилась уже после смуты, исчезла, будто ее и не было. Почему? Зачем ей скрываться? Напротив, она могла рассчитывать на покровительство твоего отца. На его сочувствие. И участие в жизни. Она не принцесса крови, чтобы бояться, что ею торговать станут. Напротив, она почтенная вдова, которую отец твой взял бы на содержание, не говоря уже о причитающемся ей наследстве. Думаешь, отказалась бы?
Из камня Лешек вылепил зайчика. Крохотного, с ноготок. И поди ж ты, вышло как-то, хотя у самого пальцы толстые, с виду неуклюжие. Даже лепленный зайчик в них бусиною смотрится.
- Сила, - пояснил Лешек, вытягивая полупрозрачные уши и окрашивая их в розовый. - Тренирую контроль.
Дело благое, но...
- И ты прав... ты всегда как-то умудряешься посмотреть не так, как я.
У зайчика прорезался крохотный нос.
И рот возник.
- Просто, для одной лишь личной мести это все... для личной мести мятеж не нужен, а значит, и денег пошло бы куда меньше, - Димитрий потер переносицу, потому что голова наполнилась болью, а ему еще с родителями покойной встречаться, убеждать, что милая их крошка не так уж мила, а Стрежницкий не виновен. Поверят ли? Вряд ли, скорее уж решат для себя, что Димитрий приятеля выгораживает.