По залу проносятся пустые, скользящие взрывы хохота. Задыхаясь и трясясь всем громадным телом, хохочет Геринг. Ерзает на сиденье Гесс, смеясь, как лакей из притона. Сдержанно выпускает свой смех Риббентроп: «Агрессия? Придумают же! Ха-ха!..»
И под этот тяжелый, нарастающий хохот сцена уходит во мрак.
Но смех этот долгим, нехорошим гнетом остается на вашем сердце.
Фашисты прикрывали этим циничным, лживым и подлым смехом угрозу войн, которые они в то время готовили. Ложь, обман, внезапность нападения и вдобавок тщательно разработанный план лжи, обмана, внезапности нападения — вот каков должен быть, по представлению фашистов, фундамент побед.
Они презирали человечество. Они уже давно поделили между собой чужие земли. Держа в одной руке лопату, изображая мирных людей, фашисты другой держали и прятали за спиной топор, которым оглушали вероломно ничего не подозревавшую или во всяком случае не ожидавшую нападения жертву.
Третьего февраля 1941 года состоялось тайное совещание у Гитлера. На этом совещании присутствовали многие из подсудимых, которые наконец-то нашли себе подходящее место на соответствующей их поступкам скамье в трибунале. Совещание это обсуждало, как осуществить «план Барбаросса», план агрессивного и долгожданного для фашистов нападения на СССР. Здесь, на совещании, с обычной своей высокопарностью Гитлер сказал: «Когда начнутся операции Барбароссы, мир затаит дыхание и не посмеет сделать никаких комментариев». Слова эти оправдались, но, как часто это случалось с Гитлером, совершенно с обратной стороны. Мир, затаив дыхание, следил довольно долго за тем, как русские армии били немецкие, а что касается комментариев, то они росли и как раз не в ту сторону, какой ожидали Гитлер, Геринг, Кейтель.
Кстати, о Геринге и Кейтеле. На Геринга возлагалось фактическое управление завоеванной Россией, видимо отчасти из тех соображений, что такую мощную тушу не сдуют даже и великие российские ветры. Кейтель уже десять дней спустя после заседания у Гитлера разработал детальный план военных операций, направленных против СССР, с основной целью захватить сразу, первым ударом, прибалтийские страны и Ленинград… Некоторое время спустя этот оперативный план получил дополнения, и 30 апреля 1941 года глава Совета обороны фельдмаршал Кейтель расписал до последней ниточки «план Барбаросса» и, с согласия Гитлера, установил день вторжения в СССР на 22 июня 1941 года.
«Масса русской армии, — говорится в документе, подписанном Гитлером и скрепленном инициалами Кейтеля и Иодля, — собранная в западной России, должна быть уничтожена смелыми операциями: танковые клинья должны быть вбиты глубоко вперед. Отступление боеспособных войск на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено. Быстрым преследованием должна быть достигнута линия, от которой русские воздушные силы будут не в состоянии совершать налеты на имперскую территорию Германии. Конечной целью операций является создание защитительного барьера против Азиатской России на общей линии „река Волга — Архангельск“.
Таким образом, если необходимо, последний индустриальный район в русских руках в Уральских горах может быть уничтожен воздушными силами».
Здесь в нескольких фразах написан весь план войны против СССР, которому германское командование следовало неуклонно и неутомимо.
Другое дело, что получилось из этого плана и как мы испортили фашистам этот тщательно разработанный и продуманный план.
Массы русских армий не были уничтожены в западных областях Советского Союза. Они отошли и с новых позиций, вооруженное новым оружием, ударили на врага с такой силой, что немцы никак не хотели верить, будто это те же самые армии. Немцы уверяли, что это другие войска, уже много лет тайно обучавшиеся где-то в Сибири, в таежных глубинах.
И танковые немецкие клинья были вбиты глубоко вперед. Так глубоко, что их не могли уже вытащить из этой глубины, которая оказалась глубже самого глубокого противотанкового рва, потому что это была глубина разгрома немецких армий.
Не оправдалась и надежда Гитлера и Кейтеля, что советские самолеты не смогут бомбить имперские земли Германии. Самолеты наши не только бомбили Германию с нашей территории, но пришло такое время, когда бомбили, базируясь на немецкую территорию.
Но вот все же фашисты достигли «конечной цели», так отчетливо и коротко обозначенной в «плане Барбаросса», — создания защитительного барьера на линии реки Волга. Уложив дорогу до Волги самыми доброкачественными завоевательскими трупами, немцы вдруг встретили на Волге такой барьер, при виде которого о собственном защитительном барьере и думать уже не приходилось. С этого барьера некоторое время спустя Кейтелю пришлось прыгнуть за тот самый дубовый барьер трибунала, где мы видим его сейчас вместе с другими его спутниками, с кем Кейтель и Геринг отыскивали на линии Волги защитительный барьер против Азиатской России, с тем чтобы бомбить оттуда индустриальные центры Урала.
Фашисты встретили барьер Сталинграда.
Когда трибуналу показывают фильм, изобличающий захватнические планы заговорщиков или их зверства при осуществлении их планов, свет в зале тухнет. Еле-еле сквозь тяжелые бархатные занавеси, свисающие с огромных окон, пробивается редкий луч дневного света. Но снизу, с пола, лица преступников подсвечиваются чуть видными лучами.
Я назвал их призраками как потому, что в них невозможно найти хоть малейшие черты человечности, так и потому, что соображения, по которым они замышляли и осуществляли агрессии, в сущности призрачны, неправдоподобны, чудовищно тупы. Однако как ни грубы, античеловечны и антиморальны замыслы гитлеровцев, они имеют свою почву хотя бы потому, что войны развязывались, агрессии осуществлялись. Значит, призраки эти источают яд и доныне. Да и верно. Стоит вглядеться в них, когда они смотрят какой-либо фильм. Чувствуют ли они раскаяние, содрогание или отвращение к тому, что они делали? Не думаю. Самое сильное впечатление произвел на них фильм о концентрационных лагерях, но только, разумеется, потому, что они отчетливо разглядели за ним виселицу. Недаром же самый активный из преступников, Геринг, поспешил вскоре дать интервью корреспонденту «Ассошиэйтед Пресс», в котором заявил, что хотя он, Геринг, действительно придумал концентрационные лагеря, но он к ним и к зверствам в них не имеет отношения, так как, видите ли, коварный Гиммлер, стараясь испортить Герингу карьеру, оттеснил его от управления лагерями… Они настолько пропитались ядом ненависти ко всему человечеству, что, когда смотрели фильм «Нацистский план», где показывались бесконечные фашистские парады в Нюрнберге, дурацкие факельные шествия, сожжение книг, идиотские выпады против культуры и гуманности, все показываемое на экране, по моим наблюдениям, не представлялось им вздорным, глупым, грубым, не возбуждало даже грустного настроения. Они глядели и как будто бы недоумевали: почему им это показывают? Впрочем, чего же, собственно, можно ожидать от плоских и бедных, как у насекомого, умов фашистов?
Это призраки, окостенелые в своей ненависти. Это призраки, до краев наполненные ужасным и отвратительным ядом, который они источают и поныне, и чем скорее освободится от него человечество, тем лучше. В сущности, перед вами наяву то, что народ называл упырями, вампирами, вурдалаками: существа, которые не могут жить без человеческой крови, которые ею наливаются. Разве вы не читаете во взглядах, что они бросают на вас: «Только бы мне волю! Только бы мне напиться кровушки! Ух, как бы я теперь, умеючи, высоко вознесся! Как бы я разрумянился, пополнел, окреп и каких бы разрушений теперь наделал! Какие б капиталы нажил!»
А капиталы хотелось нажить большие. За восемь месяцев до вторжения в СССР Геринг, крупный специалист по наживе, присоединяет к стратегическому «плану Барбаросса» и экономический план захвата России. Собственно, Геринг и будет заведовать экономическим грабежом СССР. Изучают наличие сырья, заводы, проектируют, куда и какого немецкого промышленника посадить, чтоб он управлял во славу фашизма русским предприятием. Создается Экономический генеральный штаб под кличкой «Ольденбург», с соответствующими экономическими инспекциями, экономическими командами, снабженными самыми широкими полномочиями.
Когда ты, колхозник Орловщины, Кубани или Дона, или ты, колхозник Украины, или ты, колхозник Белоруссии, смотришь на свой сожженный немцами двор, когда твоя жена вспоминает угнанный скот, когда ты со вздохом говоришь, какая у тебя в селе была великолепная школа, когда видишь сады твоего колхоза, вырубленные и вытоптанные танками, жалеешь свои тракторы, увезенные в Германию или взорванные, и, когда, наконец, ты рыдаешь над убитыми родственниками или друзьями, которые вместе с тобой сопротивлялись фашистскому вторжению, — знай и помни, что все зло, причиненное тебе, причинено вот этими мерзавцами, которые сидят ныне на скамье подсудимых в Нюрнберге. Крайний справа из них — бывший фельдмаршал Геринг, председатель рейхстага, тот самый, который хохотал 28 апреля 1939 года, когда справедливость стучала в дверь Германии, желая ее предупредить, и когда эту справедливость осмеяли. Этот фельдмаршал Геринг, что сидит ныне на скамье подсудимых в сером мундире, в этом же самом мундире подписывал приказы и требования, по которым разоряли, грабили и уничтожали нашу страну. Небрежно облокотившись о барьер, щуря глаза, с тщательно приглаженными черными волосами, он слушает, как защитник упрекает суд в тенденциозном подборе документов, по пути убеждая, что немецкое племя — а в особенности представители его, сидящие за барьером, — всегда отличалось гуманностью, и, горько улыбнувшись, вспомнишь ты тех зверски убитых женщин, стариков и детишек, кого закололи немецкие солдаты по приказу этих самых «немецких гуманистов».
И когда ты, рабочий Донбасса, Ленинграда, Харькова, Киева, Минска, восстанавливаешь сейчас в холод и непогоду разрушенные немцами корпуса заводов, университеты, музеи, дома; когда ты едешь мимо сгоревших железнодорожных станций, взорванных мостов, разве ты, глядя на эти разрушения, вспоминая погибших при этом разрушении товарищей, забудешь про Геринга и его дела, забудешь тщательно разграфленный им экономический раздел «плана Барбаросса», раздел, согласно которому предполагалось дотла уничтожить экономическую мощь Советского Союза, ту мощь, которую мы создавали столько лет с такими усилиями и любовью!
Но одно дело — предположить разрушить все дотла, а другое — разрушить.
Этому разрушению помешало одно обстоятельство: единство советского народа и вдохновение, охватившее его в борьбе с немецким фашизмом.
Если Геринг старается быть развязным, Гесс ерзает и готов ринуться в любые разглагольствования, лишь бы пустили его; если Кейтель изображает несправедливо обиженного служаку-солдата, то один из ревностных создателей и осуществителей «плана Барбаросса» Альфред Розенберг хочет остаться незамеченным. И костюмчик на нем под цвет дубовой скамьи, на которой он сидит, и по всей фигуре его видно, что он рад бы погрузиться в эту дубовую скамью, слиться с ней. Он прижимается к этой скамье изо всех сил, он глядит такими глазами, будто на него непрестанно надвигается острие штыка. Лицо у него сжатое, очки вспотели, и кажется, слышишь, как зубы его щелкают от страха.
Розенберг среди фашистов считался, так сказать, философом. Кроме того, будучи по происхождению каким-то прибалтийским подонком, он воображал себя знатоком России и «таинственной, загадочной» русской души. Исходя из этих соображений, его и назначили 20 апреля 1941 года имперским уполномоченным по вопросам, связанным с управлением восточными областями. Кейтель, как видите, указывал фашистским войскам, куда удобнее направить смертельный удар, который бы сокрушил СССР, Геринг должен был уничтожить или парализовать ее экономическую мощь, превратив СССР в задний скотный двор Германии, Розенбергу же надлежало главным образом вырезать мозги у советских граждан и вставлять в череп пластинку с несложной фашистской мудростью: «Смирно. Работать на Германию. Сознавай, что ты славянин, а значит, раб. Впрочем, если ты даже и не славянин, а просто подданный СССР, любящий свою родину, ты тоже раб. Германия и фашизм — бог, и нет бога выше Германии и фашизма». Такова вкратце философия Розенберга, которому особых красок от природы не было отпущено. Да и нужны ли ему эти особые краски, что он с ними будет делать? Вообще-то трудно подыскать даже определение Розенбергу, когда глядишь на него. Непонятно, то ли это кусок мочалы, то ли нечто вроде куста, ощипанного козами, то ли просто дрянь, скотски скучная, унылая и гадкая. Одно несомненно: призрак этот чрезвычайно, почти неправдоподобно прожорлив, вреден и подлежит несомненному уничтожению.
Ведь подумать только, что эта дрянь писала, печатала, а миллионы идиотов читали ее писания, верили им и маршировали по нашей стране с автоматами наперевес, убивая и грабя во имя подслеповатого соображения, что «Россия — историческая несправедливость» и что ради исправления этой несправедливости надо всех русских переселить на восток, за Урал, а все российские пространства до Урала заселить немцами… И, упоенный этой затхлой глупостью, самодовольный дурак восклицает, что решение это будет «одобрено Россией, хотя, быть может, и не скоро, через тридцать или сто лет». Какие масштабы!
Архивы этого одичалого мерзавца захвачены полностью, и трибунал слышал достаточно много доказательств и примеров этого на редкость полного умственного разложения. Тут вам и Балтийское море, рассматриваемое фашистами как внутреннее море «великой триумфальной Германии». Тут вам и планы, куда и как выселить из Прибалтики литовцев и латвийцев, «чтобы усилить германизацию на границах Восточной Пруссии». Тут вам и то великое соображение, что вот, мол, семь столетий назад германские «псы-рыцари» грабили Литву, да недограбили — их побили, — так теперь надо во имя этого поганого и низменного наследства взбесившимся ныне псам «третьей империи» довести оный рыцарский грабеж до подлинного конца.
«История, — по словам Розенберга, — приготовила для русских тяжелые годы». Он подразумевал под этим осуществление «плана Барбаросса». Не спорим. Победа досталась нам в тяжелой борьбе. Но вряд ли об этом, о нашей победе, думал Розенберг. Он думал о тяжести рабства, которую он хотел нам на столетия взвалить и удушить этим рабством нас.
Но не подумайте, будто один Альфред Розенберг набрасывал такие обширные планы удушения нашей страны. Все подсудимые трудились над «планом Барбаросса» сообща, и, хотя брали частные секторы, они ни на секунду не теряли из вида общих очертаний плана. Между ними в этом направлении существовало завиднейшее согласие. Все имперские министерства горячо обсуждают и страстно желают скорейшего осуществления «плана Барбаросса». Чтобы не упустить момент, не прозевать лакомый кусочек, между министерствами, с одной стороны, и Розенбергом — с другой, непрерывно ездят особые офицеры связи. Кейтель и Иодль ведут с Розенбергом частые переговоры и совещания. В документах то и дело слышишь эти имена рядом. Геринг, Функ, адмирал Реддер, Фритше — все они знают о том, что делает Розенберг, все помогают ему, и он всем помогает. Две недели спустя после вторжения немецких армий в СССР Розенберг, очевидно боясь, что его минует награда, пишет разоблачающий его махинации «отчет о подготовке работы в восточных районах». В отчете этом исчерпывающе описано, с кем он трудился по детальному уточнению плана вторжения и дальнейшего управления оккупированными областями СССР, к которым, по его словам, необходим «другой подход, чем к странам Западной Европы». Народы Советского Союза вскоре узнали, что это такое «другой подход», и трибунал приводит этому потрясающие доказательства, когда начинает говорить о том, как фашисты собирали в восточных областях рабочую силу и что творилось в концентрационных лагерях.
Документ «план Барбаросса» начинается так:
«Германские вооруженные силы должны быть готовы победить Советскую Россию в быстрой кампании даже до окончания войны против Англии. Армия должна использовать для этого все находящиеся в ее распоряжении силы, за исключением тех, которые необходимы для защиты оккупированных территорий от неожиданностей».
Геринг, Гесс, Кейтель, Розенберг, Риббентроп и другие, находящиеся ныне на скамье подсудимых, уверяют, что они только покорно следовали «плану Барбаросса». Документы с полной и абсолютно понятной очевидностью говорят и обличают. Нет. Подсудимые страстно желали появления и осуществления этого плана.