— Ладно? — спросил Федя.
— Ладно, — кивнула она, а потом, решив проявить благоразумие, спросила: — Мне прямо сегодня и заплатят?
Андрей бросил осторожный взгляд в сторону коридора и мотнул подбородком. Федя понимающе кивнул и прикрыл двери. Олеся насторожилась.
— Если честно, мы за кастинг вообще не платим, — сказал Андрей. — Там вон еще две девки сидят, так им, чует мое сердце, не обломится ничего, рожей не вышли, и фигуры так себе, третий сорт. Нет, мы их, конечно, отснимем, но вряд ли пустим в производство. Разве что в массовку. Ты — другое дело. Не знаю, как там выйдет на видео, но, в конце концов, мы на «Оскара» не претендуем. Наш зритель и так схавает. Поэтому тебе я заплачу. Даже если ты больше не придешь.
То, что Андрей сразу угадал ее планы, выбило из колеи. Олеся, заранее решившая, что этот поход будет единственным, промолчала. От страха у нее тряслись коленки.
— Будешь сниматься?
Она закивала.
— Молодец. Тогда сейчас мы все быстренько отрепетируем… Федя, иди сюда… Олеся, запоминай: Федя входит в комнату. Ты лежишь на кровати и листаешь журнал. Он подходит ближе, вы целуетесь, он снимает майку с себя, с тебя, ты расстегиваешь ему штаны…
Олеся кивала китайским болванчиком, ложилась, вставала, делала вид, что расстегивает Феде штаны, щупала его напряженную плоть, целовалась, ложилась… Одежда, которую она еще не сняла на репетиции, жгла огнем. От ужаса сводило скулы, и улыбка не получалась, что приводило ее в отчаяние. Наконец, Андрей встал за камеру и сказал:
— Сейчас начнем. Олесь, я прошу, главное — не смотри в объектив. Но если посмотришь — ничего страшного. И не напрягайся так. Впрочем, Федя тебе поможет.
— Федя поможет, — согласился тот.
«Если все будет ужасно, я сбегу, — подумала Олеся. — Дотянусь до лампы, стукну Федьку по башке, а потом, одежду в охапку и в окно. А, может, и не придется бить. Не станут же они меня силой заставлять?»
Она ждала, что кто-нибудь скажет «Мотор», в кадре возникнет девушка с хлопушкой, пусть даже это противная Катя, но ничего такого не произошло. Приникший к камере Андрей махнул рукой, и Федя начал двигаться к Олесе от дверей, вальяжно повиливая бедрами, а она, перелистнув онемевшей рукой страницу журнала, нашла силы ослепительно улыбнуться.
Народу в студии было мало. Охранник скучал в своем предбаннике, читал книжку и время от времени пялился в маленький телевизор, на котором, вопреки репертуару компании, крутилась не порнуха, а вполне смотрибельный боевичок. На вошедшую Олесю охранник покосился без особого интереса, скупо кивнул и вновь уткнулся в книжку. Олеся толкнулась в дверь Андрей, но та была заперта. Закрыта была и дверь в студию, но, судя по звукам, там, под ритмичное уханье и аханье, вовсю шел процесс съемок. Олеся хмыкнула, пошла в крохотную кухню, выудила из холодильника апельсин и бутылку пива, уселась на стульчик, и приготовилась ждать.
После того, самого первого и самого страшного опыта она снялась в трех картинах. В двух ее роли были весьма незначительными, буквально несколько сцен, в которых она соглашалась делать с собой, что угодно. В третьей картине Олесе впервые доверили быть центральной фигурой.
Порнография, которую снимал Андрей, в определенной степени претендовала даже на какую-то художественность. В фильмах даже некий сюжет присутствовал, и актеры, способные связно произнести пару фраз, ценились гораздо выше. Олеся перед камерой не тушевалась, фразы произносила отчетливо и даже вполне естественно.
Съемки, которые поначалу казались такими страшными, совершенно перестали пугать. Более того, Олеся находила их забавной и приятной игрой.
Больше всего ее смешил оператор, в роли которого частенько выступал сам Андрей. Камеры и микрофоны на длинной палке то и дело оказывались в самых неожиданных местах, лезли между ног, нависали над грудью, лицом, и тут было важно не расхохотаться, поскольку смех моментально выбивал из себя всех: актеров, оператора, режиссера. Со стороны это выглядело дико: голые люди, сидящие верхом друг на друге, всхлипывают и подвывают в истерике, им вторит парочка людей одетых, и это безумие порой длится до получаса. Гиганты секса сдуваются, и потом никак не могут завершить процесс, потому что партнеры вызывают совершенно не те эмоции.
Еще смешнее было, когда в процессе секса под актерами ломалась мебель. Олеся, во время съемок второго фильма, испытала это на себе, когда вместе с Федей рухнули на пол. Стол, на котором по замыслу режиссера, Олеся ловила кайф, не выдержал мощного натиска и сломался. И хотя обоим было очень больно, они хохотали минут пять. Несколько раз Олесю роняли с кровати, а уж случаев, когда сперма партнера летела не на ее лицо и тело, а на физиономию обалдевшего от такого счастья оператора, было не перечесть.
Потом они приходили на озвучку, старательно охали и ахали, постанывали и покрикивали, изображая страсть, которой не чувствовали ни тогда, ни сейчас. «Подавая голос» Олеся почти не смотрела на экран, довольно быстро уяснив, что гораздо проще отгораживаться от него стеной собственных мыслей.
После команды: «Стоп, снято!», которой Андрей подражал большому кинематографу, все они частенько сидели голыми в студии, пили пиво, коньяк или даже чай, с горящими лицами, лениво перебрехиваясь дежурными, часто матерными, шутками, звонко шлепали друг друга по влажным задницам, словно иллюзия кипевшей на экране страсти еще не отпускала их из сладких объятий. Валяясь в кровати, они болтали о чем угодно, только не о съемках, членах, грудях и вагинах.
Передружившись со всеми, Олеся быстро узнала, что в закадровой жизни аморальные и раскрепощенные актеры часто и много пьют, а также сидят на героине и кокаине. Добыть это зелье в Москве было проще, чем дома. Несколько раз «нюхнуть коксу» предлагал Федя, совершенно неутомимый после очередной дозы, но она терпела и отказывалась, борясь с соблазном попробовать.
Сказать, что новая работа устраивала ее полностью, Олеся, тем не менее, не могла, и часто, готовясь к съемке, думала: сегодня — последний раз. Завтра я просто не приду.
Просто не прийти значило отказаться от денег. Каждое утро она боролась со своим нежеланием, но все равно собиралась и шла, стараясь не думать о плохом.
Неприятностей хватало. Хуже всего были съемки на заказ, когда фильм делали под того или иного клиента, но в этом ужасе ей, по счастью, не приходилось участвовать. Об этом, под рюмочку, рассказывали другие актеры, содрогаясь и морщась, хотя, казалось бы, уже прошли все на свете. Фантазии извращенцев не знали пределов. Но Андрей берег новую фаворитку, выгодно выделяя ее из общей массы, что не могло не раздражать остальных. К счастью Олеси, камера ее действительно «любила», отчего большинство сцен получались достаточно легко, гораздо легче, чем другим, даже более опытным девушкам, частенько захлебывающихся в собственной рвоте в кульминационные моменты. Помогала и спортивная растяжка. Никто из девушек Пряникова не мог так лихо растопыриться в шпагате: хоть продольном, хоть поперечном, задрать ногу вертикально полу, бесстыдно обнажая потаенное место. И этим Олеся очень гордилась.
Иногда съемочные дни проходили особенно тяжело, особенно, когда приходилось иметь дело с незнакомцами. Она успела привыкнуть к дюжине мужчин, постоянно снимавшихся в фильмах Пряникова, но порнография постоянно требовала новых лиц. Дважды в неделю Олеся снималась с кем-то новым, мужчиной, женщиной, заново привыкая к прикосновениям, часто содрогаясь от отвращения и морща нос от резкого мускусного запаха их тел.
Однако самым опасным элементом в этой вакханалии была Катя.
Внутри студии Олеся почти со всеми нашла общий язык. Да и в самом деле, глупо собачиться с человеком, с которым через пять минут ты будешь заниматься сексом. Она быстро уяснила, что физический контакт с неприятным человеком перенести будет тяжелее, оттого инстинктивно старалась всем угодить. Практически единственной, с кем контакта не получалось, была Катя, усердно третировавшая Олесю, и не обращая внимания на всех остальных.
В титрах фильмов Катерина значилась как Огненная Кати, и имела у зрителей определенный успех, однако в последнее время ее слава начала увядать. Для прежней категории зрителей Кати не годилась: она постарела, и даже твердокаменные силиконовые груди не спасали ее от потери былой привлекательности. Андрей же постоянно привлекал на съемки молодых девиц, с которыми сам спал без всякого стеснения, прямо у всех на виду, объясняя это «рабочими моментами». Олеся «рабочих моментов» тоже не избежала, хотя никаких объяснений в процессе она так и не получила. Однако Андрею это явно понравилось, и он несколько раз оставлял Олесю после съемок для «шлифовки».
Сразу после этого, во время съемок лесбийской сцены с Огненной Кати, Олесю едва не вырвало от омерзения. Кати за минуту до съемок наелась чеснока. Смрад из ее хорошенького накрашенного ротика был невыносим. Съемка была сорвана и перенесена на другое время. Спустя два дня на съемках, во время римминга, Катя пукнула Олесе прямо в лицо…
Издевательства продолжались во время каждой совместной сцены, и без того не всегда приятных. Причины такого поведения были тривиальны. Вне кадра Катя была женой Андрея Пряникова, и потому предпочла не церемониться с конкуренткой. Однако, в последнее время Андрей проводил с Олесей гораздо больше времени, оставлял ночевать в съемных квартирах, делал подарки, и она решила воспользоваться ситуацией, чтобы положить пакостям Кати конец.
Роль фаворитки начала утомлять ее довольно быстро.
Это у всяких там французских Людовиков Луизы де Лавальер и мадам де Монтеспан занимали при дворе важное место и едва ли не управляли государством, не говоря уже о том, что получали от королей титулы, бриллианты и поместья. В качестве короля Пряников был жалок, не говоря о том, что в качестве любовника был почти беспомощен, особенно на фоне заряженных виагрой актеров. Однако даже такого наполеончика требовалось держать в узде, прикармливая с руки.
Учитывая, что почти ежедневно Андрей торчал на съемках, где ему то и дело предлагали себя раскрепощенные актрисы, удивить его собственной сексуальной готовностью было трудно, и Олеся это понимала прекрасно. Откажет она раз, откажет два, глядь, а на место постельной феи вскарабкается другая, вытолкав Олесю из-под одеяла.
Катя будет только рада низложению соперницы, и, прежде чем переключиться на другую, выпьет всю кровь. И что ей останется? Кое-какие цацки, не самые дорогие, кстати, новый айфон, коротенькая, считай игрушечная, шубка, в которой на морозе было невероятно холодно — вот, собственно и все. И деньги от съемок.
«Нет, — зло подумала Олеся. — Деньги я честно заработала. И Пряников тут совсем ни при делах. За это его благодарить я не обязана».
Она как обычно приехала на съемную квартиру раньше него, выгрузила из пакета фрукты, бутылку коньяка и попыталась соорудить на дешевеньком столике подобие сервировки, увиденную в ресторанах, но в итоге из салфеток получилась какая-то смятая дешевка, которая только портила эффект. Ананас чистился неровно, а из апельсиновой кожуры вырезать ажурную снежинку так и не получилось. Наплевав на эстетику, Олеся вывалила остаток фруктов в вазу, улеглась на диван и стала ждать, мрачно уставившись в телевизор.
Обычно, перед тем как встретить Андрея, Олеся обшаривала квартиры, снимаемые на сутки, обнюхивала каждый угол, старательно представляя, что все это — ее. Случалось, что под шкафом или диваном находились разные приятные мелочи. Один раз она нашла даже тоненькое обручальное кольцо, которое без всякого стеснения сдала в ломбард. Но сегодня ей не хотелось даже шевелиться. Квартира оказалась неудачной. Несмотря на чистоту и вполне пристойную мебелишку, здесь оказалось неуютно и холодно. И от этого неуюта в голову лезли только плохие мысли.
Поначалу она еще верила в то, что, будучи моложе, свежее Кати, сможет отвоевать Андрея или хотя бы заставить плясать под свою дудку, но потом выбросила эти мысли из головы. Состоявшийся тридцатипятилетний мужик, коим был Пряников, повидал на своем веку столько баб, что удивить его чем-то было весьма проблематичным. Тогда Олеся решила не в пример супруге быть покладистой, покорной и заботливой, что тоже получалось не ахти. Андрей ее трогательной заботы не замечал, а змеища-Катька ядовито фыркала, когда видела, как Олеся подсовывает Пряникову бутерброд или яблоко, или гладит по руке, или подает сдобренный коньяком кофе.
— Пупок не надорви от стараний, — усмехалась она, а Олеся зло сжимала губы.
Андрей явился через час, торопливо чмокнул ее в губы, схватил яблоко и убежал в ванную.
— Представляешь, у меня родилась потрясающая идея, — крикнул он оттуда. Затем послышался шум воды и невнятное: — Бу-бу-бу!
— Что?
— Иди сюда, говорю!
Олеся вошла в ванную, увидев его, стоящего в душевой кабинке с распахнутыми дверцами, голого, с намыленной мочалкой в руке.
— Говорю: иду мимо ГУМа, а там, в витринах, манекены, наряженные в бельишко. И тут меня осенило! Это будет не фильм, а бомба!
— Неужели? — саркастически усмехнулась она.
— Серьезно. Представь: дом, там сидит мужик, и тут ему привозят ящик. Он расписывается в квитанции, открывает, а там — кукла. В человеческий рост, ручки растопырены, ротик приоткрыт. Он, значит, ее достает, бельишко сдергивает, и начинает иметь во всяческих позах. Потом дружбанам звонит, те тоже приезжают, и, стало быть, пускают куклу по кругу. А потом, натрахавшись, он снова запирает куклу в ящик. Как тебе?
— Потрясающе, — равнодушно ответила недогадливая Олеся. — И в чем прикол?
— Как в чем? Куклой, естественно, будешь ты. Я все придумал, пока ехал. Намажем тебя тональником, и еще какой-нибудь хренью, чтобы был пластиковый блеск, соски тоже закрасим, а на сгибах: шеи, руках, ногах, нарисуем черные полоски и что-то вроде шурупов. Здорово?
— Угу, — апатично буркнула она. Андрей прикрыл дверцу и открыл воду. В пластиковые стенки ударили струи воды. Минуты через две, он вывалился наружу, в облаках пара, с готовым к бою достоинством и сальным блеском в глазах.
Будь Олеся чуть глупее, она бы подумала, что все это предназначается ей, но изрядно изучив Пряникова, она прекрасно понимала: сейчас он хочет не ее, а ту куклу из ящика, которая скачет перед его воображением.
Против его фантазий она была бессильна. Нечего и пытаться.
— Самое интересное, что от тебя здесь не требуется никаких усилий, — с воодушевлением сказал он. — Наоборот: полная неподвижность, и широко распахнутые глаза.
— Что-то есть в этом от некрофилии, — хмыкнула она.
— Думаешь?
— Ну да. Неподвижное тело, которое имеют во все щели. Хотя я прекрасно понимаю, сколько на это есть охотников. Помнишь, мы снимали две сцены, где трахали спящую девушку?
— Разумеется, помню, — хвастливо сказал Андрей. — Знаешь, откуда это идет?
— Нет.
— Темнота. Это же извечное мужское желание, основанное на старинных легендах. Вспомни, хотя бы «Спящую красавицу». Между прочим, в оригинале, принц вовсе не разбудил ее поцелуем.
— Неужели она проснулась от того, что ее поимели? — хихикнула Олеся.
— Нет. Вообще принц ее, конечно, оттрахал. Красавица залетела и, так сказать, не выходя из комы, родила двух близнецов. Детишки сосали ее грудь, а потом один случайно сполз ниже и вместо груди стал сосать палец. Отравленный шип вышел, и красотка очухалась на радость родне.
— Она же сто лет спала, — напомнила Олеся. — Какая родня?
— Да? А, действительно… Кстати, это неплохая мысль. Можно отснять фильм по мотивам старых сказок, всяких там Золушек и Красных Шапочек… Ну, пойдем уже в постельку, давай-давай, сама-сама-сама…
В этом «сама-сама-сама» чуялся флер какого-то старого фильма, часто показываемый под Новый год, ни разу не досмотренный Олесей до конца. Было там что-то про вокзальную официантку, и вшивого интеллигента, отставшего от поезда. Официантка периодически встречалась с проводником поезда в купе, и тот, торопя, сдергивал с нее юбку, требуя поторопиться с этими самыми словами. В реальной жизни актер, игравший этого проводника, был главным режиссером всея Руси, богатеем и почти единственным, кому позволялось ездить по встречной с включенной мигалкой. На его фоне Пряников выглядел достаточно бледно.