Роман первым вырыл яму и, нырнув в нее, очутился на другой стороне, даже не подумав помочь Олесе. Она мысленно отметила это, но обижаться не имело смысла. Игра такая, каждый за себя. Яма была уже достаточно глубока, чтобы протиснуться в нее, и Олеся полезла, обдирая о стволы бамбука спину, отчаянно дергая ногами. В яме было тесно, но копать глубже не было времени. Поднатужившись, сломав два ногтя, она вылезла наружу, с яростью увидев, что ее опередило сразу несколько человек. Спотыкаясь, Олеся бросилась в лабиринт.
Разобраться в переплетении ходов оказалось несложно. Собственно, ход был всего один, но поскольку стены не были монолитными, люди тыкались в них головой, недоумевая, куда идти дальше. Всхлипывая от боли в ободранных коленях, Олеся ползла по ходу, отодвигая руками болтающиеся веревки, пока не наткнулась на чей-то откляченый зад. Торопившаяся покинуть лабиринт певица Рита Овсова запуталась в сетке ногой и теперь отчаянно дергалась, стараясь избавиться от неожиданной помехи.
— Уйди с дороги! — прошипела Олеся. Рита бросила на Олесю злобный взгляд и неожиданно пнула в плечо свободной ногой. Олеся ойкнула и отлетела к хлипкой стенке, едва не вывалившись наружу. С яростным хрипом, она рванула вперед, переползая к выходу практически по голове Риты, не обращая внимания на рассеченные ладони.
И операторы молодцы! Наверняка засняли момент. Фиг тебе, Рита, а не зрительский иммунитет!
Выкатившись на песок, Олеся притормозила перед бассейном из жидкой грязи, где уже барахтались трое участников, среди которых блестела угвазданная лысина Ромы. Размышлять было некогда, и Олеся прыгнула. Жирная, вязкая жижа на короткий момент показалась ей раем, так в ней было хорошо и прохладно, однако спустя мгновение Олеся поняла, что это, пожалуй, самая тяжелая часть испытания. Грязь вытягивала все силы. Проваливаясь почти по шею, она с трудом шевелила враз отяжелевшими руками и ногами, пока не сообразила, что для успешного прохождения препятствия надо не идти, а ползти, как это делали другие. Будучи довольно легкой, она не проваливалась так глубоко, как рослые мужчины и довольно быстро догнала их у финиша. На подкашивающихся ногах, Олеся добежала до кромки воды, оценивая последнюю часть полосы препятствий.
Опередивший ее адвокат Алексей Шишкин опрометчиво прыгнул на пластиковый лист кувшинки, и тот моментально перевернулся. Шишкин рухнул в воду. Добежавшая до этой зыбкой дорожки Олеся притормозила, а потом, раскинув руки, словно крылья, сделала осторожный шаг вперед.
Лист опасно накренился вправо, и она торопливо перенесла вес на левую ногу, добрым словом вспомнив свою работу, где приходилось держать равновесие буквально в любой позе. Покачнувшийся лист замер. Затаив дыхание, Олеся сделала шаг на следующий.
Теперь круглый лист пластика качнулся вперед, и Олеся быстро перенесла на него вторую ногу, придавив оторвавшийся от воды край. Позади раздался короткий вскрик ярости, и Шишкин вновь полетел в воду. На освободившийся лист прыгнул грязный Рома, но и он, не удержавшись, нырнул в воду. Вдохнув, Олеся шагнула на предпоследний лист.
Выбравшаяся из лабиринта и благополучно преодолевшая грязевую ванну Рита выбрала ту же дорожку, что и Олеся и благополучно удержалась на первом плотике. Рома, решившись не задерживаться на плотах, бросился вперед, намереваясь пролететь их одним махом, но, с трудом удержав равновесие на втором листке, на третьем не удержался. Поднятая его падением волна сбила с плотика Риту, ухнувшую в воду с матерным воплем. Олеся держалась. Задержав дыхание, она перебралась на последний листок, и, едва задержавшись на нем, прыгнула на большой плот, где уже ждал Егор.
— И у нас есть победитель! — громогласно крикнул он. — Но состязание на этом не заканчивается. Мы боремся до последнего участника.
Рыдая от радости, обессилевшая Олеся опустилась на толстые стволы бамбука и, черпая ладонью воду, смыла с лица грязь. С трудом переводя дыхание, она с вялым любопытством дождалась конца состязания, без сожаления дождавшись объявления результата. Застрявшая в грязи Людмила оказалась последней и должна была покинуть остров.
— Какая ты у меня молодец, — с восхищением сказал Рома и чмокнул ее в щеку.
— Олеся, — ровным голосом произнес Егор, — на сегодняшнем этапе вы оказались лучшей. Вот ваш заслуженный приз. Скажите, что вы с ним сделаете?
«Сожру одна, — хотелось сказать Олесе. — Никому не дам даже косточки!»
Столпившиеся вокруг участники проекта смотрели на индейку с животным голодом диких павианов, только что глаза не светились. Олеся поняла, что отказ будет стоить ей дорого, и потому милостиво улыбнулась.
— Конечно же, я разделю ее со своим племенем.
— Это благородно, — кивнул Егор, а Рома, стиснувший ее плечо, тихо сказал:
— Ну и дура.
Выигранная в честной борьбе и поделенная между соплеменниками индейка не улучшила отношения к Олесе, хотя отлично пропеченную птицу смолотили минуты за две, давясь и облизывая жирные пальцы. Олесе, как победительнице, досталась ножка и изрядный кус белого мяса. Вторую ножку урвал Рома, громко и безрезультатно требуя добавки.
Пока соплеменники ели, в адрес Олеси летели только дифирамбы, закончившиеся вместе с едой. А следом за ними пришла настороженность и подозрительные взгляды. До сего момента никто не воспринимал ее всерьез. Да и как? Маленькая, худенькая, безынициативная, скрывающаяся за спиной властного и жесткого Романа. И тут, плетясь в арьергарде, с легкостью обскакала взрослых сильных мужиков. После ее победы Рома раздулся от гордости и достаточно недвусмысленно стал намекать, что власть в племени, как в деревне Малиновке, скоро вновь переменится, чем вызвал среди робинзонов скрытую агрессию. Стоило Роме и Олесе подойти к шушукающимся соплеменникам, они замолкали, как захваченные врасплох партизаны, делали многозначительные лица и расходились с независимым видом.
— Красные приходят — красные грабят, белые приходят — белые грабят, — равнодушно сказала в пространство Рита Овсова в ответ на Ромкину тираду. Несмотря на то, что певица вроде бы ни к кому не обращалась, смысл поняли все.
— Если она доживет до объединения племен, надо будет ее слить, — прошептал Рома. Олеся кивнула и мрачно подумала: при таком отношении не факт, что их самих не сольют. Но эта мысль так и не закрепилась на подкорке, усыпленная сытным ужином и мыслью, что теперь все будет хорошо.
Вечером Рома, выпросив у Черского разрешение, вновь уволок ее в Хижину стонов, хотя по идее, это она, как королева амазонок, должна была выбирать мужчину. Но в данный момент она не имела ничего против. Любвеобильный Роман был предсказуем в своей жесткости, и вполне понятен. Его тяжеловесной прямолинейности не хватало гибкости, маневренности.
В хижине, где специально для парочек были созданы относительно люксовые условия, они завалились на подстилку и первые пару минут лениво обнимались, слишком усталые даже для секса. Олеся даже подумала, что остров напоминает тюрьму. Даже для уединения надо спрашивать разрешения у надзирателя. В хижине Ромка оставался прежним, отчего сразу становилось понятно: наличие камер никак не влияет на его характер, а вот Олеся продолжала играть в ранимую девочку, не способную на поступок.
— Слушай, — произнес Рома полушепотом, — а ты думала, что будет потом?
Олеся сделала вид, что не поняла, хотя подобные мысли посещали ее частенько.
— Когда — потом?
— Ну, потом. После проекта. Я думаю в Москве остаться. Москва, — мечтательно протянул он, закинув обе руки за лысую голову, — город ба-альших возможностей. Правда?
— Правда, — подтвердила Олеся. — Если бы я не уехала, наверняка стала бы… ну, не знаю… Парикмахером, или, может, пошла бы учиться в какой-нибудь техникум, железнодорожный, например. Или стала бы, как моя одноклассница, стюардессой. Мы летели вместе сюда. Помнишь ее? Высокая такая, рыжая. А ведь она собиралась чуть ли не в Газпром идти работать, училась лучше всех, и тут — бац — стюардесса.
— Да, — вздохнул Рома. — Беда. Наверное, думала, что жизнь по-другому сложится. А в школе, наверняка, тебя гнобила, да? Нос задирала, думала, что она — белая кость, аристократия… А теперь кто она, а кто ты, правильно?
— Правильно, — ответила Олеся и вдруг помрачнела.
Несмотря на все гадкие слова в адрес Карины, она понимала, что та устроилась в жизни лучше, пусть даже ее мечта стать крупным маркетологом или финансовым аналитиком не осуществилась. Тем не менее, одноклассница твердо стояла на своих стройных ногах и в поддержке кровожадных соплеменников не нуждалась. Более того, ей не было стыдно за свою деятельность, и она не пыталась ее скрывать, в отличие от Олеси Перкиной, начинающей порноактрисы, которой даже до славы Чиччолины было расти и расти, поскольку Олеси приходят и уходят, а Чиччолина остается. И внезапно Олеся стала противна сама себе.
Чтобы задушить плюхнувшуюся на сердце жабу, она выскользнула из ставших чрезмерно свободными шорт и забралась на Романа, мгновенно сцапавшего ее за попку. Покрывая поцелуями его небритое лицо, Олеся стала опускаться все ниже, проводя влажным языком по его шее, груди и поросшей курчавой дорожке на животе, стараясь не думать о плохом.
Катастрофа произошла на вечернем подведении итогов, хотя будь Олеся попрозорливее, она бы наверняка почуяла неладное раньше. Во время дневных съемок, участников племени одного за другим отводили в сторону редакторы и о чем-то беседовали. После разговора все возвращались с ошеломленными лицами и глядели на Олесю выпученными глазами, ничего не говоря и шарахаясь от нее как от зачумленной. Роман, победивший в метании копья, куда-то пропал. Чувствуя на себе жадные шарящие взгляды, Олеся почувствовала себя одинокой, как никогда.
Роман прибыл только к вечернему состязанию, злющий, как Дьявол и немедленно потащил Олесю на побережье, подальше от людей и камер. Плюхнувшись на песок, он долго и напряженно молчал, а потом вытащил из кармана смятые бумажки и, не глядя, протянул ей.
— На, посмотри.
В его словах, произнесенных довольно тихо, было столько ярости, что у Олеси с перепугу затряслись коленки и руки. Она осторожно развернула сложенные вчетверо листки и тут же почувствовала, как в груди все оборвалось. Олеся выпустила смятые бумажки из рук, и их потащило ветром в сторону джунглей. Пронзительно-голубое небо Сиамского залива заволакивала черная туча, надвигающаяся на берег стеной дождя и яркими вспышками молний.
«Будет буря», — с тоской подумала Олеся.
— Почему ты мне не сказала? — тихо спросил Рома.
Олеся беспомощно посмотрела на него, улыбаясь растянутой умоляющей улыбкой, а потом перевела взгляд на черно-белые листки, с убойным компроматом, улетающие все дальше. Ветер с моря гнал их в сторону лагеря, и возможно, скоро островитяне увидят документальное свидетельство ее падения.
Боже, какая стыдоба… Теперь все узнают: и подруги, и знакомые и, что самое ужасное, родители. Как им в глаза смотреть? Она чувствовала легкую обиду, словно вор, пойманный на месте преступления, и бессильную злость, но что поделать? Она нисколько не сомневалась, кому обязана этим внезапным разоблачением.
«Пряников — урод! — пронеслась в голове Олеси здравая мысль. — Больше некому».
Скандал, связанный с псевдо-актрисой Олесей Перкиной разразился в считанные часы, когда на форуме телеканала появились ссылки на порно-ролики, размещенные в сети. Неизвестный доброжелатель не удовольствовался только ссылками, обильно разбавив свои сообщения фотографиями с фотосессий, постеров из обложек к фильмам и раскадровкой, даже не стараясь прикрыть интимности сердечками или кружочками. Услышав о пикантной подробности из жизни участницы проекта, зрители стали дружно кликать по ссылкам, с восторгом или отвращением узнавая в развратной девахе скромницу Олесю. Форум захлестнула волна откликов, подбрасывая рейтинг проекта вверх к небывалым высотам и принося новую, дурно пахнущую славу.
— Так почему ты мне не сказала? — повторил Рома.
Олеся зябко передернула плечами, хотя воздух был горячий и влажный, как в сауне. Она не знала, что сказать. По берегу прохаживались мерзавцы-операторы, снимавшие трогательную и печальную сцену последнего объяснения с разных ракурсов. Звериные рыльца камер были направлены на застывшую на берегу парочку. Олеся подумала, что говорить правду нельзя ни в коем случае. Слишком многое зависело от того, что она произнесет. Слишком многие прильнут к экрану, слушая ее признание. И если она чему-то научилась в своей короткой телевизионной жизни, так это умению врать на камеру.
— Я боялась, — просипела она.
— Чего? Или кого? Меня?
В этот момент Олеся почему-то вспомнила мадам Голубеву, не поверившую ей на вступительных экзаменах. Зажмурившись, Олеся постаралась выдавить слезы и дрожащим голосом произнесла:
— Рома, я боялась, что ты не поймешь.
— Чего я не пойму? Что ты в порнухе снималась? Тут как раз все понятно…
— Нет, я не о том. Я очень хотела стать актрисой, очень, но не смогла поступить, а тут это… Ты можешь презирать меня и ненавидеть, я все понимаю. Я глупая: думала, никто не узнает… Нам обещали, что видео уйдет за границу, и никто никогда здесь его не увидит.
— Миром правит Интернет, — фыркнул Рома, но по его голосу было понятно: ему совсем не весело. Олеся шмыгнула носом.
— Я же человек, — жалобно пробубнила она. — И в какой-то момент осталась совсем одна в большом городе. Денег нет, связей нет, а жить надо.
— Конечно, — согласился Рома ледяным тоном. — Только я тоже человек, живой, с чувствами и желаниями. Ты понимаешь, как я себя сейчас чувствую?
Она скорбно покивала, мол, понимаю, а он, не замечая ее раскаяния, не унимался.
— Я бы много чего смог простить, только не вранье. Теперь я понимаю, почему тебя даже уговаривать не пришлось. Думал, что нравлюсь по-настоящему, а тебе, оказывается все равно с кем.
«Все равно с кем»?
Вот теперь ей было действительно обидно. Злость отступила в сторону, оставив место панике и страху.
— Что ты говоришь, а? Ну что ты такое говоришь? — закричала она, вскакивая, уже не заботясь о том, что ее голос звучит отвратительно визгливо. — Я, по-твоему, кто? Шлюха, да? Проститутка с Ленинградки? Да, я снималась в порно, и что? Это значит, что у меня нет никаких принципов? Думаешь, я любому дам, только попроси?
— Да, — холодно сказал Рома, поднимаясь с места и отряхивая песок с шорт, — именно так я и думаю. И не потому, что ты в порнухе снималась, а потому что ты — сука по жизни.
Она схватила его за руку, но он вырвался и пошел прочь, зло пиная песок босыми ногами.
— Рома! — жалобно воскликнула она. Рома пнул песок, угодил пальцем в камень и, взвыв от боли, запрыгал на одной ноге.
— Пошла ты… — крикнул он, не поворачиваясь.
Олеся сползла на песок и зарыдала.
Она просидела на песке больше двух часов, рыдая и размазывая по щекам слезы, пока редактор робко не напомнила ей о необходимости ехать на вечерний совет. Ураган подкрался к берегу почти вплотную, грозя обрушиться на берег всей своей мощью. Олеся встала и побрела к лагерю, думая, что сейчас, с опухшими глазами и красным носом, она выглядит уродиной.
Как, интересно, умудряются красиво плакать голливудские дивы, что у них и слезы текут вполне натуральные, и нос не краснеет?
В лагере все шарахались от нее, а Ромку — она видела это — демонстративно хлопали по плечу, поддерживали так сказать. Значит, уже все в курсе. Так что даже гадать не стоит, чем кончится сегодняшнее голосование…
Она заставила себя расплавить плечи и сесть на свое обычное место, рядом с Ромкой, который не смотрел в ее сторону. Ожидая Черского, Олеся попыталась взять Ромку за руку, но он отдернул ее, словно ужаленный.
Черский явился в положенное время, для разнообразия одетый во все черное, уселся на свой тростниковый трон и долго ждал, пока ему прицепят микрофон и «ухо», мазнут пуховкой по блестевшему от пота носу. Гримеры работали, боязливо оглядываясь на небо, а операторы вытаскивали дождевики и пленку, готовясь укрыть камеры. Черский оглядел свой костюм и крикнул, чтобы ему принесли зонт на всякий случай.