— Попробую достать из бутылки резину, не вынимая пробки, — сказал он и поставил склянку на стол.
Я протянул ему щипцы. Он продел концы большого и указательного пальцев правой руки в правую пару рукояток, пальцы левой руки таким же образом продел в левую пару и начал медленно приводить в движение механизм, служивший для превращения движения в четырехмерном пространстве в соответствующее движение по направлению, перпендикулярному к нашим трем измерениям.
Как я ни был подготовлен к самому неожиданному зрелищу, но я был как громом поражен, когда щипцы по частям как бы начали таять в воздухе, так что, наконец, на виду остались только рукоятки.
Управляя инструментом исключительно наугад, доктор приблизил его к склянке настолько, чтобы невидимые губы щипцов пришлись как раз внутри нее. Затем он сблизил обе пары рукояток. Как по волшебству, внутри бутылки появились губы щипцов, но они казались висящими в воздухе без всякой видимой связи между ними и рукоятками. После этого нетрудно уже было придать рукояткам надлежащее положение, чтобы захватить щипцами резинку. Раздвинув снова обе пары рукояток, доктор заставил резинку совершенно скрыться из вида, после чего он отдернул щипцы к себе и вторично сблизил рукоятки. В течение нескольких секунд резинка была вынута сквозь сплошную стенку бутылки и брошена на стол!
— Удалось! удалось! удалось! — кричал профессор пронзительным голосом. Он вскочил и принялся подпрыгивать на кровати; преуморительна была его фигура, когда он чуть не кувыркался в своей фланелевой ночной сорочке.
Доктор Мейер тоже был вне себя от восторга. Он хлопал в ладоши и приговаривал: «Вот это да! вот это да!»
— Не можете ли вы оперировать меня сейчас же? — было первым вопросом профессора, когда он пришел в нормальное состояние.
— А что? Или боли настолько усилились?
— Нет. Говоря по правде, сейчас мне кажется, что они даже совсем превратились. Но я никак не могу дождаться, чтобы вы поскорее попробовали сверхщипцы на мне.
— Поскольку дело не идет еще о жизни и смерти, я предпочту предварительно произвести ряд проб и приобрести побольше практики раньше, чем приступлю к операции над вами, — сказал доктор с присущей ему осмотрительностью. — Мне теперь хотелось бы извлечь какой-нибудь невидимый для меня предмет, вроде орехового ядра.
— У меня есть каленые орехи, — сказал я.
— Как раз то, что мне нужно! — сказал доктор.
И сверхщипцы заработали снова. На этот раз процедура извлечения отняла несколько больше времени — доктору Мейеру необходимо было действовать ощупью, пока он не почувствовал, что ядро зажато губами щипцов. В конце концов ему это удалось, и он положил ядро перед нашими глазами на стол.
Я, как «Фома неверный», не удовлетворился, пока не осмотрел совершенно нетронутую скорлупу и не потряс ее возле уха. Нет, ничто не болталось внутри, легкость оболочки служила вторым доказательством, что чудо извлечения ядра без нарушения целости наружной коры осуществилась блестяще.
— Теперь произведем опыт над живым существом, — воскликнул доктор. — Пойдем ко мне в лабораторию. Сейчас мы произведем интереснейший эксперимент над моим пациентом.
Профессор Баннинг накинул на себя купальный халат, надел туфли, и мы отправились в лабораторию. «Пациент» доктора Мейера оказался «Вильгельмом» — тоггенбергским козлом, которого он предназначал для некоторых медицинских опытов.
— Вот прекрасный случай проверить ходячее мнение об универсальности козлиного аппетита, — шутливо приступил к делу Мейер. — На этот раз воспользуемся моими икс- лучевыми окулярами. Вы их видали?
Мы покачали головами.
— Ничего особенного в них нет. Тот же принцип, что и в флуоресцирующем экране, только для удобства системе придана форма наглазников. Я пользуюсь ими, когда работаю за этим специального устройства операционным столом. Вот здесь, видите, пристроена рентгеновская трубка, расположенная так, что Х-лучи проходят сквозь тело, лежащее на столе.
Доктор поднял Вильгельма, перенес его на стол и привязал ремнями. Потом он включил контакт, приводивший в действие рентгеновскую трубку, и надел окуляры. А чтобы и мы могли наблюдать опыт, он снабдил и нас такими же флуоресцирующими наглазниками.
Мы сразу увидели, что в желудке козла были какие-то посторонние предметы. Доктор Мейер взял сверхщипцы и начал манипулировать рукоятками. Инструмент снова исчез из глаз, за исключением рукояток. Но на этот раз доктору Мейеру, по-видимому, не так-то легко удалось придать щипцам надлежащее положение.
— Вот странно! — воскликнул он. — Какое-то совершенно особенное ощущение. Точно наталкиваешься или на легко уступающую среду или, напротив, на сильный встречный поток воздуха или воды. Посмотрите — вот в этом направлении движение совершается совершенно легко. Но мне приходится напрягать все свои силы, чтобы сообщить щипцам движение в обратную сторону.
Рядом самых осторожных манипуляций, при значительной затрате мускульного труда, доктор добился, наконец, того, что сверхщипцы приняли надлежащее положение. Тогда он сомкнул обе рукоятки — и в этот момент губы щипцов появились на экране в роли трехмерного предмета в желудке козла. Затем он по очереди извлек следующую коллекцию: железный болтик, три гонтовых гвоздя, вентильный колпачок от автомашины, мраморный шарик и две французских булавки. Во время всей операции козел не переставал выводить свое «мэ-ээ! мэ-э! мэ-э!». Но, очевидно, не испытывал никакой неприятности, когда четырехмерные щипцы копошились в его внутренностях.
— Ну вот — какое вам еще нужно доказательство, что щипцы действуют без отказа, — сказал после этого профессор Баннинг. — Теперь остается только испробовать их на моих печеночных камнях. Я голосую за то, чтобы мы сделали это сейчас же.
Доктору Мейеру, видимо, тоже не терпелось приняться за самый решающий опыт.
— Да будет так, — согласился он. — Но только надо послать за моим братом. Хоть я и не опасаюсь никаких осложнений, а все-таки лучше, если при операции будет присутствовать и второй хирург.
Доктор Джулиус Мейер пришел сразу же. Он уже раньше достаточно подробно слышал от брата про четырехмерные щипцы, и дополнительные объяснения поэтому заняли самое короткое время.
— Не надо ли каких-нибудь особых приготовлений? — осведомился пациент.
— Едва ли в этом есть необходимость. Но, конечно, я должен стерилизовать сверхщипцы. Кроме того, держите наготове банку с эфиром, Джулиус, — на всякий непредвиденный случай. Впрочем, судя по тому, как вел себя козел, я уверен, что нам и это не понадобится.
Профессор Баннинг, как был, в сорочке и халате, улегся на операционный стол. Доктор Пауль Мейер включил Х-лучи и вооружился флуоресцирующими окулярами.
Приступив к управлению сверхщипцами, он опять указал на трудность, с которой инструмент передвигался в одном определенном направлении, в то время как в других направлениях манипуляции совершались без малейшего труда. Однако, ему удалось ввести губы щипцов внутрь тела пациента, где мы могли отчетливо видеть их при помощи наших икс-лучевых очков. После неоднократных попыток он водворил конец щипцов внутри желчного пузыря, где смутно вырисовывались коварные желчные камни. Все это время профессор вполне сознавал все происходившее.
— Чувствуете боль? — спросил хирург.
— Никакой.
— Какое-нибудь особенное, необычное ощущение?
— Пока — ничего. Ой-ой! вот сейчас кольнуло. Впрочем, не слишком сильно.
— Да, я слегка ущипнул вашу печень, — объяснил доктор.
Вот тут-то и случилось ужасное. Внутренности профессора Баннинга, которые мы все время наблюдали посредством X-лучей, вдруг как будто растаяли. Еще несколько секунд — и ребер его не стало видно. В то же мгновение доктор Мейер вскрикнул с отчаянием:
— Меня что-то тянет!
Я сбросил окуляры и подскочил к нему.
— Не могу ли я помочь вам?
— Нет — отойдите подальше! Что это?., посмотрите на мои руки!
У меня кровь застыла в жилах! Его руки были как будто отрезаны до локтей. Остальная часть рук исчезла вместе с рукоятками щипцов!
Кинув взгляд на профессора Баннинга, я к ужасу своему увидел, что последние остатки очертаний его тела растаяли, как облако.
Тем временем, и плечевые части рук доктора Мейера, так же, как и часть его груди, «растаяли». Брат кинулся к нему и обхватил его около пояса, как будто хотел оттащить его назад. Но это было все равно, что ловить руками клубы дыма. Последние слова, сказанные доктором Паулем Мейером, были: «Умоляю!., пустите, не поможет!..» Со стоном отчаяния брат выпустил его из своих объятий. Еще секунда — и не осталось и следа ни от доктора П. Мейера, ни от профессора, ни от сверхщипцов…
Мы с Джулиусом Мейером смотрели друг на друга, оцепенев от ужаса. На его лице я читал отражение тех же ощущений и потрясений, которые так мучительно переживал я сам, — скорбь, недоумение, тревогу и — сильнее всего — чувство животного страха.
Он первым прервал молчание.
— Что же теперь делать?
— Надо дать знать полиции, — пробормотал я.
— Нет! Не делайте этого. Может быть, это еще преждевременно. Посмотрим, не сможем ли мы своими средствами чем-нибудь помочь. Вы лучше меня знакомы с обстоятельствами этой злополучной четырехмерной затеи. Посоветуйте что-нибудь.
— Может быть, они все еще в этой комнате, но только стали невидимками, — предположил я.
На основании этой гипотезы мы обошли всю комнату, ощупывая каждый ее уголок. Не ограничиваясь этим, мы поставили стул на снабженные колесами носилки, на которых обычно доставляют в операционную больных, и я тщательно обследовал потолок, между тем как Мейер транспортировал меня с места на место.
Я должен был знать всю бесполезность этой процедуры, так как существо, проникшее в пространство четырех измерений настолько, что оно перестало быть видимым, конечно, делалось столь же недосягаемым, сколь оно было невидимым. Но все-таки в подобном страшном и критическом положении лучше было предпринять хоть что-нибудь, чем оставаться бездеятельным. Промучившись около часа, мы должны были признать свою беспомощность. Теперь нам понятны были чувства моряка, который знает, что на многосаженной глубине под килем его корабля тридцать храбрецов медленно умирают ужасной смертью в выведенной из строя субмарине — и совершенно бессилен помочь им.
Наконец Джулиус Мейер потерял всякую надежду.
— Мне кажется, — сказал он, — теперь ничего больше не остается, как сообщить в полицию. Но чувствую, как трудно нам будет объяснить обстоятельства исчезновения моего брата и профессора Баннинга.
— Раз дело принимает официальный оборот, — сказал я, — то пойду хоть переоденусь.
Действительно, на мне еще была моя обычная спецодежда — блуза и рабочие брюки.
Предоставив Джулиусу Мейеру заботы о формальном извещении «властей», я отправился в мастерскую, где остался мой выходной костюм.
Как только я вошел в помещение, где я в совместной работе с старым профессором провел столько незабвенных недель, меня охватило какое то странное чувство боязни — вроде того ощущения, которое испытывает суеверный человек, внезапно увидевший перед собою кладбище. Во мне пробудилось какое-то таинственное сознание, что кто-то, кого я не могу ни видеть, ни слышать, находится в комнате.
Вдруг мое внимание остановилось на происшедшей необычайной перемене. С лампой, служившей нам во время вечерних и ночных работ, произошло что-то необъяснимое: провод, на котором она висела, оказался отведенным в сторону, так что он принял почти горизонтальное положение, а стеклянный шар с абажуром висел в пространстве вопреки всяким законам тяготения. Ища глазами объяснение этого чуда, я вдруг увидел как бы прилепившийся к проводу предмет, в котором я сейчас же узнал кончик сверхщипцов!
Если раньше я был достаточно напуган, то тут меня охватил поистине несказанный ужас. Мурашки забегали у меня по телу и волосы взъерошились, как «злого дикобраза плащ колючий».
Первый мой порыв был малодушен — конечно, он был внушен всеобщим, но зачастую вовсе не благородным инстинктом самосохранения. Я хотел бежать, звать на помощь… взвалить на кого-нибудь другого опасную задачу спасения этих двух людей, которые в эту минуту висели в сверхпространстве, держась за две тонких нити электрического провода, который один только связывал их с землей.
Не могу в точности сказать, что заставило меня остаться, но думаю, что причиной было мое искреннее чувство привязанности к профессору Баннингу. Во многих отношениях он держался со мной, как отец с сыном, и для меня, никогда не знавшего родительской ласки, это уже было очень много.
Что надо действовать быстро и что я не успею никого позвать на помощь, было слишком очевидно. Легко было заметить, что провод ежесекундно может оборваться от такого чрезмерного натяжения, и уже зловещий треск предупредил меня, что один из винтов, которым арматура была привинчена к потолку, начал сдавать.
Человеку, никогда не претендовавшему на такие достоинства, как храбрость и присутствие духа, надо было сосредоточить всю свою волю, чтобы сделать то, что я сделал. Мог ли я быть уверен, что меня не постигнет какая-нибудь ужасная судьба, как только я ухвачусь за щипцы? И хватит ли у меня силы втащить этих двух людей в наше пространство или же я сам буду увлечен в вечность подобно тому, как доктор Мейер был унесен на моих глазах?
Была не была! Не имея иного выбора, я вскочил на верстак, чтобы достать рукой до щипцов. У меня хватило предусмотрительности крепко уцепиться левой рукой за кожух большого механического дриля, а другую руку я протянул к сверхщипцам.
Едва я успел ухватиться за щипцы, как выскочил последний винт арматурной розетки, и не знаю, как у меня в руке не порвались сочленения, когда натяжение всей своей силой внезапно передалось мне. Но я выдержал, и немного погодя натяжение слегка ослабело. Мне казалось, что я держу бечеву огромного змея, пущенного при очень сильном ветре. Мало-помалу все большая и большая часть щипцов становилась видимой. И хотя я вполне предвидел, что должно было произойти в следующий момент, однако и сам я почти не верил своим глазам, когда увидел отдельную человеческую руку, крепко стискивавшую рукоять щипцов и как будто висевшую в воздухе. Сначала показалась только кисть руки, потом локоть, вся правая рука, плечо, торс и часть ноги… Я продолжал медленно, но упорно тянуть щипцы к себе. Вот, наконец, и голова доктора Мейера, он весь предстал передо мной, за исключением левой руки, которая продолжала оставаться невидимой.
Через некоторое время доктору Мейеру удалось зацепить ногой тиски, привинченные к верстаку, и эта добавочная точка опоры значительно облегчила мою напряженную мускульную работу. Вскоре мы совместными усилиями втащили в наше пространство и профессора Баннинга, которого доктор крепко держал за руку.
Нужно ли говорить, как они были рады избавлению от ожидавшей их страшной перспективы и с каким ликованием я встретил этих двух путешественников, вернувшихся из таинственной страны сверхпространства!
Я, конечно, засыпал профессора Баннинга вопросами. Он ответил мне приблизительно следующее:
— Насколько я понимаю, часть «сверхщипцов», находившаяся в пространстве четырех измерений, была подхвачена потоком космической силы, настолько мощным, что не только весь инструмент, но и я вместе с доктором Мейером были увлечены нм.
Конечно, мне придется затратить некоторое время, чтобы выработать строго научное объяснение всех этих обстоятельств, но на основании некоторых данных я пришел к предположению, что как только мы для вас исчезли из глаз, мы начали терять свою способность притягивать землю. Я потому так выразился, что, как вам известно, не только каждый предмет притягивается землей, но и притягивает ее.
Мы потеряли не всю свою силу притяжения, а только часть ее. Если бы мы потеряли ее совершенно, мы под действием центробежной силы вылетели бы в пространство, как камни, брошенные гигантской пращой. Пожалуй, наше положение можно было бы сравнить с состоянием куска железа, который сначала находился прямо против полюсов магнита, а затем был отодвинут несколько в сторону, так что линии магнитных сил расположились под другими углами и сами магнитные силы стали меньше.