Сейчас они оставались руками Хатхора Маата, но кто знает, как долго это продлится? И когда мятеж плоти распространится на весь организм?
Уже скоро, но, возможно, Маату хватит времени.
Здесь, в недрах Черного корабля, стены и палубу покрывали грубые, прямолинейные обереги. Не настолько мощные, чтобы лишить чернокнижника Тысячи Сынов его умений, но вполне способные держать несчастных псиоников в трюмах.
Нижний транзитный коридор «Озирис-Пантеи», частично освещенный мигающими люмен-полосами, тянулся на километр по прямой линии. По обеим его сторонам располагались камеры с пси-защитой, закрытые секционными ставнями. Звездолет перевозил живой груз из ведьм, мутантов и колдунов; Толбек хотел вышвырнуть их всех в пустоту, однако Ариман решил, что для псайкеров еще найдется применение.
Разумеется, звезда Азека клонилась к закату после провала в космической тюрьме. Погибли десятки воинов кабала, а спасти удалось только женщину-летописца с незначительной ментальной силой. Каллимака они не нашли, и Ариман даже умудрился потерять бывшего послушника, которого захватили Волки.
Главный библиарий редко приходил в ярость, но после незаметного побега на Черном корабле он бесновался уже несколько дней. До налета на станцию Азек был совершенно уверен, что найдет там один из осколков примарха.
Ариман уже четверо суток не выходил из каюты, где заперся с Афоргомоном и «Книгой Магнуса»: корвид старался определить, куда им плыть дальше. И, пока воины ждали распоряжений, плоть Хатхора Маата злоумышляла против него.
Следуя по коридору, он подмечал угловатые символы-коды, начерченные мелом на ставнях камер. Сестры Безмолвия прекрасно понимали, что в словах таится сила, поэтому обозначали степени угрозы, пси-ранги, процент заполнения и вероятный коэффициент выживаемости только примитивными пиктограммами.
Через полкилометра пути Хатхор увидел поврежденный ставень с именно той комбинацией обозначений, которую он искал. Набор символов указывал, что здесь содержатся опасные мутанты. Поднявшись в четвертое Исчисление, Маат заметил в нижнем углу секционной двери недавно вырезанный сигил, почти скрытый за направляющим желобом.
— Тутмос, — заинтригованно произнес воин.
Он для проверки дернул за цепь ставня и не удивился, когда створка с лязгом поехала вверх. Изнутри хлынула волна ментальной боли; Хатхор отшатнулся, почуяв зловоние человеческих отходов и безумия. С неохотой он поднял дверь до упора.
Прерывистый свет из коридора проникал во тьму грузового трюма только на десять метров. Дальше начинался почти осязаемый мрак, непроницаемая угольно-черная стена. Вдоль переборок сидели примерно девяносто смертных, закутавшихся в длинные покрывала. Когда Маат вошел, все они отвели взгляд; в их позах читалась униженная покорность.
Опустив глаза, Хатхор увидел на пороге еще несколько защитных сигилов магистра Тутмоса. Здесь их уже не пытались спрятать.
— Кто-то не хочет, чтобы посторонние узнали о происходящем здесь. — Голос легионера звучал так громко, что по отсеку раскатилось эхо. — Почему?
Из темноты выступил мечник со снежно-белыми волосами и лицом, которое Маат сделал прекрасным.
— Люций? — удивился павонид. — Что привело тебя сюда?
— Увидишь, — сказал сын Фулгрима. — Обещаю, тебе понравится.
— Я знаю, что ты не мог начертить Знак Тутмоса, — сказал Хатхор. Он расширил зону восприятия, но ощутил только новые очаги боли, телесной и духовной. — Так кто же еще здесь?
— Тот, кто способен помочь тебе, — ответил Афоргомон, возникая из мрака. При его появлении узники корабля вжались в стены. Заметив их ужас, Люций ухмыльнулся, и даже красота Фулгрима не скрыла гнусности воина.
— Помочь в чем?
— Ну же, тут нас никто не услышит, — произнес демон, подойдя ближе. — Тебе не нужно утаивать свою патологию.
— Нет у меня никакой «патологии».
Как только автоматон вышел на свет, Маат понял, что на его эмалированном корпусе прибавилось меток: звезд из перекрывающихся стрел, по-змеиному извилистых спиралей, что притягивали взор, и формул, написанных исключительно иррациональными числами. Эфирное пламя в яйцеобразном черепе ёкая мерцало, словно искажаясь в треснувшей линзе.
— Знаешь, на секунду мне отчетливо показалось, что у тебя в голове пылают два огня.
— Ты ошибаешься, — возразил Афоргомон.
— А ты лжешь.
— Как и ты.
Хатхор Маат развернулся на пятках.
— Все, я ухожу.
— Подожди, — вмешался Люций. Мечник грубо поднял с пола испуганного юношу в лохмотьях, симпатичного по меркам смертных. — Выслушай эту штуку. Я знаю, на что способен демон; у него впечатляющий дар.
Обернувшись, Хатхор с сожалением взглянул на Люция.
— Ты что же, теперь на побегушках у «этой штуки»? — поинтересовался Маат и усмехнулся, видя, как помрачнел мечник. Тот крепче сжал пальцы, и подросток захныкал в его хватке.
— Ты оказал мне услугу, — напомнил Люций. — Я возвращаю долг.
— Как?
— Смотри, — велел мечник. Сорвав с узника тряпье, воин передал его автоматону. — Потом решишь, уходить или нет.
Хатхор скривился: красивым у юноши было только лицо. Его тело покрывали шишковатые хрящи и вздувшиеся наросты, симптомы какого-то недуга обычных людей.
Потом одна из опухолей зашевелилась.
Над грудью паренька поднялась уродливая голова, в разбухших глазницах которой вращались незрячие слезящиеся буркалы. Другие кисты оказались бесформенными конечностями или органами чувств на разных стадиях неестественного развития.
Афоргомон провел по ним металлизированными руками, как будто извлекал сведения о жизни узника из структуры его плоти.
— Это Дориан, — начал демон, приложив ладонь к колеблющемуся животу юноши. — На тринадцатую годовщину своего прихода в бытие он впервые уловил мысли окружающих. Сначала потекла струйка шепотков — случайное раздумье там, истовое желание здесь, но вскоре она усилилась до оглушительно ревущего потока.
Ёкай зажал пареньку уши.
— Можешь представить, каково это — внимать каждой глупой мыслишке и бездумному бормотанию в тупых головах смертных? Бедный Дориан ничего не знал о братстве Атенейцев, не понимал, что с ним творится. Думаю, он немножко сошел с ума, но… с людьми точно не скажешь. Чем больше слышал мальчик, тем заметнее перерождалось его тело, и однажды происходящее с ним открылось. Сородичи, конечно же, испугались способностей Дориана и донесли о нем ведьмознатцам. Когда Безмолвное Сестринство пришло за юношей, он уже превратился в настоящее чудище.
— Лучше бы мать вытравила его из лона, — произнес Хатхор Маат, с отвращением взирая на уродства Дориана. — Таких монстров и тех, кто их породил, ждут одни лишь страдания.
— Возможно, — сказал демон, — но не обязательно.
Погрузив кисть в живот паренька, Афоргомон сжал и повернул кулак. Дориан завопил и попробовал вырваться, но ёкай держал его крепко. Из тела автоматона хлынула беспримесная энергия варпа; проникнув в юношу до мозга костей, она разрушила кошмарные искажения плоти.
Гротескные опухоли и жуткие выросты рассосались один за другим, и скверна мутации покинула мальчика. Однако за исцеление пришлось заплатить.
Дориан избавился от безобразия, но с ним ушли молодость и красота. Узник одряхлел и высох: его тело очистилось от порчи ценой утраты всех жизненных сил. Он испустил дух, и, когда ёкай разжал хватку, на палубу рухнул обтянутый кожей скелет.
— Ариман заявляет, что справится с перерождением плоти, но он лжет, — заключил Афоргомон. — Такое подвластно лишь мне.
Рассмеявшись, Хатхор Маат указал на груду мощей.
— Твой метод не годится, — заявил воин. — Я найду иной способ.
— Ах, это? — отозвался демон. — Просто демонстрация моих умений. Я покажу тебе, как использовать смертных в качестве гомункулов, живых хранилищ для жутких проявлений твоей хвори. Благодаря моим знаниям ты снова станешь цельным.
— И чего же мне будут стоить твои знания? — уточнил павонид.
— О, сущей мелочи, — пообещал ёкай.
Менкауру содержали на самой незначительной из взлетных палуб «Аретузы». Облаченный только в простой балахон для тренировок, он стоял, разведя в стороны увитые мышцами руки. Туго натянутые адамантиевые цепи приковывали пленника к двум крепежным кольцам, предназначенным для фиксации сверхтяжелых боевых танков. Еще десяток цепей отходили от надетого на воина нуль-ошейника с резными оберегами.
Сняв с Менкауры шлем сенсорной депривации [83], сестра Цезария встала позади легионера и направила ему в затылок мелта-пистолет. Окружавшие их вораксы активировали молниевые орудия и ударили себя плоскостями силовых клинков по грудным отделам. Над головами присутствующих носились сервочерепа, которые записывали изображение и звук пиктерами и вокс-ворами.
Колдун быстро заморгал, ослепленный яркими прожекторами, и болезненно вздохнул — энергия, излучаемая парией, лишила его псайкерского дара.
Дион и Бёдвар наблюдали за тем, как чернокнижник озирается по сторонам, изучая спартанскую обстановку палубы, ее автоматические орудийные установки и боевых роботов. Опустив взгляд, Менкаура прищелкнул языком: Бъярки разложил вокруг его ступней птичьи черепа, кости животных, меховые талисманы и племенные амулеты.
— Серьезно? — поинтересовался узник.
— Осторожность не повредит, — влажно рыкнул фенрисиец.
Сын Магнуса хотел обернуться к Лавентуре, но ошейник и цепи не позволили ему даже взглянуть на парию через плечо.
— Из-за ее мутации вы в той же мере, что и я, лишены связи с Великим Океаном, — произнес Менкаура, — но, учитывая тему нашей беседы, это, вероятно, к лучшему.
— Зачем воины Тысячи Сынов прибыли в Камити-Сону? — начал допрос Пром.
Чернокнижник внимательно посмотрел на него. Хотя дар пленника ослаб, под его испытующим взором у Диона забегали по коже мурашки. Он ждал, что ощутит в Менкауре ненависть или желание отомстить Космическому Волку, но корвид казался совершенно спокойным.
— Сразу к делу, без многословия, прямолинейно, просто и эффективно — как и все, что связано с Тринадцатым, — прокомментировал Менкаура. — Скажи мне, главный библиарий Пром, почему ты отказался от цветов примарха Жиллимана? А ты, Бёдвар Бъярки, рунный жрец Тра, как относишься к тому, что больше не увидишь Фенрис?
— Откуда он знает вас обоих? — требовательно спросила Цезария.
— Он — один из их готи, — ответил рунный жрец. — Тех, кто читают еще не прожитый вюрд.
— Мы называем себя корвидами, — вставил колдун.
— Но мое имя известно ему по другой причине, — сказал Дион.
Бёдвар покосился на него с таким видом, что бывший Ультрамарин вспомнил: порой Волки исполняют обязанности палачей Астартес.
— Ты не рассказал им, что участвовал в Никейском Совете? — широко ухмыльнулся Менкаура. — Не поведал про то, как выступал в защиту Алого Короля?
Бъярки повернулся к соратнику.
— Это правда?
— Да, — кивнул тот.
— Именно так, Пром поддержал Таргутая Есугэя из Белых Шрамов и других братьев по Библиариуму, — продолжил чернокнижник, наслаждаясь моментом разоблачения. — Услышав речь, в которой ты требовал не наказывать нас, я преисполнился гордости.
— Может, тебя приковать рядом с ним? — спросил Бёдвар у Диона.
— Ну, попробуй.
Рунный жрец посмотрел Прому в глаза, и тот встретил суровый взгляд Волка. Пауза затянулась, но затем Бъярки медленно кивнул.
— Ты понял свою ошибку и постарался ее исправить. Кроме того, Магнус обманул великое множество людей поумнее тебя.
Стараясь не обижаться на небрежно брошенное оскорбление, Дион снова повернулся к Менкауре.
— Зачем воины Тысячи Сынов прибыли в Камити-Сону? — повторил он.
Вздохнув, корвид покачал головой.
— Говори! — приказал Бёдвар. Подступив вплотную, он ударил пленника кулаком в лицо.
Хрустнули кости, зубы со стуком рассыпались по палубе.
Менкаура поперхнулся и обильно сплюнул кровью.
— Если ты собираешься задавать вопросы, на которые уже знаешь ответ, то твой Волк прикончит меня раньше, чем ты услышишь что-то полезное.
— Отвечай на вопрос! — велел Пром.
— За тем же, зачем и вы! — резко произнес Менкаура. — Найти Махавасту Каллимака, бывшего писца Магнуса Красного.
— Для чего?
Склонив голову набок, колдун перевел взгляд с Диона на Бъярки.
— Так вам еще не известно… — пробормотал он себе под нос.
— Что именно? — вмешался Бёдвар.
— Скажи, магистр Пром, зачем туда прибыли вы?
— Чтобы остановить вас.
Чернокнижник горько усмехнулся, что прозвучало нелепо из уст человека, скованного цепями и нуль-ошейником.
— Вы ничего не понимаете, верно? Вы отправились туда, исполняя команду, а не потому, что догадались, в чем дело. Разве вам неясно, что самый главный вопрос всегда звучит одинаково: «Почему?» Все прочие — «что?», «когда?», «как?» — просто мишура. Обязательно спрашивайте: «Почему?»
Корвид посмотрел на Бъярки.
— Ответь, рунный жрец, знаешь ли ты вообще, почему вас отправили на Просперо? Представляешь ли, почему вы истребили мой легион?
Дион заметил, что теперь Менкаура испытывает настоящие эмоции — подвластные рассудку, поглощенному раздумьями о возможных вариантах будущего, но тем не менее. При этом колдун не чувствовал ненависти к врагам, только досаду наставника, ученик которого никак не ухватит вроде бы очевидную концепцию.
— Малефикарум, — произнес Бёдвар.
— И всё? — злобно бросил провидец, когда фенрисиец не стал продолжать. — Вот так ты обосновываешь сожжение планеты и убийство всех ее жителей? Одним словом?!
— Главной проблемой твоего легиона всегда было многословие, — парировал фенрисиец.
Менкаура взглянул на Прома так, словно ожидал увидеть, что воин настолько же ошеломлен кратким доводом Бъярки в пользу геноцида целого мира.
— Тебе нужно нечто большее? — спросил Дион. — Понимаю тебя. Мне тоже требуется узнать, почему происходят некоторые события, поэтому один раз я сыграю роль оратора. Я назову тебе истинную причину гибели твоего легиона. Вы сгинули, потому что ваш господин нарушил клятву, данную Императору, и решил, что это сойдет ему с рук. Ваш повелитель и наставник посмотрел в глаза своему сеньору и солгал Ему. Солгал всем нам.
Повернувшись к Бёдвару, бывший Ультрамарин продолжил:
— И знаешь почему? Можешь догадаться, как он объяснял и оправдывал такой поступок? Учти, Магнус даже не отрицал, что странствовал по запретным краям. Нет, он гордо отстаивал правильность своих деяний, говоря: «Все в порядке, все просто превосходно — мне ведь лучше знать». Вот все его доводы и отговорки — ему лучше знать.
Ему лучше знать, потому что он так эрудирован, так ментально развит, так безупречно разбирается в сложных космологических нюансах чародейских искусств. Ему лучше знать, потому что Магнус просвещеннее всех, а мы недостаточно развиты, чтобы узреть истину. Мы не видим Вселенную так, как он, не воспринимаем нюансы ее существования. Мы слишком тупы, чтобы понять общее положение дел!
Пром отступил на шаг и развел руками, нарочито изображая благостное смирение и великодушие.
— Но все правильно. Ему лучше знать. Он настолько многоумен, что готов узнавать все за нас, а нам нужно лишь верить, что ему ведома истина. В общем и целом он говорит следующее: «Я разбираюсь в этом лучше, чем кто-либо из вас, включая Императора». Императора, который приказал ему остановиться. Он вынес прямой запрет, но… Магнусу было лучше знать!
Прервав диатрибу, Дион опустил голову и медленно кивнул.
— Хуже всего здесь то, что он, возможно, прав. Возможно, Магнусу действительно лучше знать. Не зря ведь утверждают, что ему с рождения предначертано видеть дальше, чем всем нам. Но мы верим только сотворившему нас Императору, с которым никто не сравнится в могуществе. Он понимает, насколько мрачен, адски чудовищен и вековечен Имматериум; если Он говорит, что есть места, где даже Ему опасно появляться, и есть шаги, которые даже Ему опасно предпринимать, с этим должны согласиться мы все. Любой из нас.