Створка отъехала в сторону, и наружу хлынул бурлящий свет эмпиреев, схожий с переливами света на морском дне. Тени бежали, спасаясь от пенных волн всевозможных цветов, но Азек шагнул в сияние и тут же ощутил прилив сил.
Когда «Озирис-Пантея» еще служила Империуму, здесь находилась палата-окулярис, из которой навигатор прокладывал курс звездолета в переменчивых течениях эмпиреев.
Увидев, что каюта уже занята, Ариман остановился на пороге.
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
— Жду тебя.
Афоргомон валялся на диванчике, где раньше лежали и смотрели в глубины варпа корабельные навигаторы. Ёкай свесил ноги с софы, и у Азека побежали мурашки по коже при виде того, как страшно изменилось прежде безупречное тело автоматона под воздействием порченой сущности, прикованной к нему.
Сигилы призыва почти стерлись, ржавчина и коррозия проросли изнутри корпуса безумно извивающимися узорами. Голова ёкая клонилась набок, из неровной дыры в горжете свешивался гидравлический механизм, похожий на опухоль.
— Лишать меня уединения все равно что отнимать у самки грокса ее детеныша, — предупредил Ариман. — Лучше убирайся.
Демон погрозил ему пальцем — одним из трех, оставшихся на руке.
— Ну же, Азек. Нам с тобой есть что обсудить.
— Ничего подобного. Вон!
Поднявшись с диванчика, Афоргомон встал перед легионером.
— Скоро уйду, но сначала напомню тебе о договоре, который мы скрепили кровью в сердце «Торкветума». Ты в долгу передо мной. Или уже запамятовал, что я спас вас всех от войдов Дрех’йе?
— Нет, не забыл.
— Вот и чудно. — Ёкай соскреб полосу краски с верхней части грудной секции. На пол посыпались золотые и серебряные чешуйки. — Если вы, смертные, нарушаете условия сделки с кем-нибудь из моего рода, вам приходится несладко.
Ариман рассмеялся и взмахнул хекой перед лицом автоматона. Демон отшатнулся от посоха, блистающего внутренним светом.
— Ты смеешь угрожать мне? — Подавшись вперед, Азек уловил приторный смрад разложения, что струился от источенных коррозией механизмов в корпусе ёкая. — Тебе известно, какой силой я теперь обладаю? Ты омерзительно жалок. — Корвид обошел Афоргомона по кругу. — Машина, с которой ты связан, почти полностью развалилась. Если дунуть посильнее, ты разлетишься пылью на ветру.
— Уж ты-то должен понимать: распад тела-носителя не означает, что я утрачиваю могущество.
Легионер пожал плечами.
— «Как вверху, так и внизу». Нет, демон, тебе не скрыть твоей слабости — мои глаза видят яснее, чем когда-либо. Ты цепляешься за нашу реальность кончиками когтей. Один неверный шаг, и тебя, вопящего, затянет бездна забвения, где ты будешь пребывать со своими сородичами тысячу лет или более того.
— Тогда отдай мне обещанное! — взревел ёкай. — Ты задолжал мне душу, и душу я получу!
Корвид встал так, чтобы Афоргомон оказался между ним и дверью каюты.
— Ты хочешь чего-то бессмысленного, — произнес Ариман, покачав головой. — Как там звучало твое требование? «Принц с глазами из праха, сердцем изо льда, душой из зеркал и лицом божества»? Даже если бы я решил исполнить наш договор, заключенный in extremis [126], то не догадался бы, кто именно тебе нужен.
— Еще раз обдумай то, что собираешься сделать, — предостерег демон. — Помни, ты пошел на сделку с нерожденным.
— Да, а теперь разрываю ее.
Азек ткнул хекой в туловище автоматона и надавил на посох. Взвыв — ёкай неуклюже отшатнулся, прижимая почерневшие руки к ожогу на смятом нагруднике.
— Изыди! — повелел Ариман.
Для проведения допроса агенты выбрали один из самых тесных посадочных отсеков «Аретузы», куда не поместилось бы ничего крупнее лихтера типа «Арвус». В центре полностью очищенного помещения стояла дыба, покрытая рунами и окруженная кольцом могущественных оберегов. Свафнир Раквульф заранее вырезал их в палубе своим нуль-копьем, следуя скрупулезным указаниям сестры Цезарии.
Расчеты оружейных сервиторов заканчивали последний этап проверки четырех «Тарантулов», расставленных по углам отсека. Тяжелые болтеры и мульти-мелты, размещенные на поворотных турелях, целились точно в дыбу.
Бъярки, Нагасена и Пром наблюдали за подготовкой с поста управления на антресольном ярусе — из замкнутого модуля из стали и бронестекла, заполненного логическими машинами и механизмами управления стыковкой. Палубные команды магоса Икскюля провели доскональную ревизию всех систем и убедились в их полной исправности. Также специалисты подробно проинструктировали троих воинов, как за считаные секунды разгерметизировать отсек, если в том возникнет необходимость.
— Мне это не нравится, — сообщил библиарий.
Он стоял, скрестив руки на груди.
— Нам тоже, Дион, — отозвался Йасу, — но разве у нас есть выбор? Мы должны выяснить, где находятся прочие осколки души Магнуса и как до них добраться.
Расхаживая по диспетчерской, Бёдвар скалил клыки и с хрустом вращал шеей, словно готовился к бою.
— Как можно верить словам этого создания? — спросил Волк. — Оно — творение Подвселенной, живущее ложью.
— Ты прав: доверять ему нельзя, — согласился Нагасена. — Но мы узнаем все необходимое, поскольку оно считает себя умнее нас и думает, что мы даже внимания его не заслуживаем.
Хмыкнув, Бъярки ткнул большим пальцем в сторону отсека, где завершались последние приготовления.
— По-моему, оно не ошибается.
— Объясни подробнее, Йасу, — попросил библиарий, игнорируя колкость Бёдвара.
Нагасена взялся за обмотанную кожей рукоять Ао-Шуня.
— Сущность внутри Гамона — часть Магнуса Красного, — начал агент. — Она, вне всяких сомнений, уверена в своем полном превосходстве над простыми смертными. Вероятно, она захочет позабавиться с госпожой Веледой, посмеяться над ее «ограниченным» интеллектом. Гадалка подыграет аспекту примарха — выставит себя беспомощной перед его могучим разумом и позволит Циклопу снисходительно поучать ее, пока тот не раскроет какую-нибудь тайну, чтобы наглядно продемонстрировать свое величие.
— А осколок не поймет, что она задумала? — уточнил фенрисиец.
— Если бы мы имели дело с полноценным Алым Королем, я бы не рискнул прибегнуть к столь очевидной уловке. Но у нас тут только фрагмент примарха — да, исключительно опасный, но подверженный страстям и жажде власти. Используя Чайю как приманку, мы сыграем на его желаниях и обратим мощь Магнуса против него самого.
Пром потер лицо рукой и протяжно выдохнул.
— Мы идем на огромный риск.
— Если нам хотя бы покажется, что возникли проблемы, все закончится в мгновение ока. — Йасу подошел к пульту управления герметизирующим полем. — Мы потянем за рычаг, и все содержимое отсека вылетит в пустоту. Сейчас «Аретуза» обращена бортом к газовому гиганту внизу, так что любой объект, выброшенный из корабля, за несколько секунд обратится в пар.
Библиарий в последний раз взглянул через бронестекло на палубу под ними. Оружейные расчеты удалились, подготовив «Тарантулы» к стрельбе.
— Дион? — позвал его Нагасена, когда молчание затянулось. — «Аретуза» — твой звездолет. Только ты вправе разрешить или запретить допрос. Так что, начинаем?
Легионер стоял неподвижно, и Иасу представил, как тот одновременно проигрывает в голове сотню вариантов развития событий. Ультрамарины характеризовали такой процесс двумя словами.
«Практика и теория».
Нагасена предлагал опасный план. Перевесит ли теоретическая выгода практически невообразимые риски?
— Действуй, — произнес библиарий.
Глава 20: Вместилище демона. Прах к праху. Тёмный Принц
— Вы же понимаете, что я вас всех убью?
Существо, прикованное к стоячей металлической клетке-дыбе, говорило голосом Лемюэля, но Чайя понимала, что перед ней нечто иное. Речь твари звучала так, будто она воспроизводила интонации Гамона, послушав искаженную вокс-запись его фраз.
Но в первую очередь правду о создании выдавало не скверное копирование голоса, а его взгляд. До Камити-Соны, где в медово-карий глаз летописца проникла скорбь, он был добрым и неизменно приветливым.
А в жестоком и бездушном взоре существа не осталось ничего человеческого.
Хотя госпожа Веледа объяснила Парвати, что произошло с Лемюэлем, у женщины не укладывалось в голове, каким образом частица прежде любимого ею примарха оказалась внутри Гамона. Чайя видела тело летописца, его красновато-коричневую кожу поверх мышц и костей, однако управляла им совершенно иная воля, чуждая людям.
Запертая клетка не позволяла созданию даже шевельнуться. И оно действительно застыло в одной позе, как солдат по стойке смирно, но Парвати чувствовала, что тварь мелко дрожит от напряжения. Силуэт Лемюэля мерцал — казалось, внутри него жарко пылает расплавленное ядро. Жилы вздувались, словно под воздействием колоссального внутреннего давления.
— А начну я с тебя, — продолжал Гамон, не сводя почерневшего глаза с госпожи Веледы, которая уселась на мат, постеленный мигу. — Выдерну тебе хребет через таз и забью остальных твоим уродливым черепом, как булавой.
Крохотная старушка гортанно и хрипло хмыкнула, что сходило у нее за искреннюю усмешку, и указала на громадных воинов, стоявших позади двух женщин.
— Думаю, Ямбик Сосруко будет возразить тебе, — заявила она. — Он без труда отрывать твою башку с шеи.
Обернувшись, Чайя взглянула в широкое плоское лицо неизменного телохранителя гадалки. Великанский мигу облачился в латы из перекрывающихся металлических браслетов и тяжелый, отформованный по фигуре панцирь с бронзовой отделкой. С плеч его спадал плащ, отороченный дурно пахнущим мехом. Недочеловек казался двоюродным братом Астартес, что возвышались по бокам от него: легионера с огненно-рыжей гривой, вооруженного зазубренным копьем на длинном древке, и химерического гиганта, состоящего из плоти, бионики и доспехов.
Все трое, как и Парвати с госпожой Веледой, носили гудящие сигнум-печати Механикума, которые помечали людей как невраждебные объекты для автоматических турелей, размещенных в отсеке.
— Вот это ходячее генетическое отклонение? Не смеши меня.
— Если не он, тогда Хельблинд и Раквульф закончить дело, — парировала карлица.
Здоровенный мигу с поразительной аккуратностью поставил рядом с ней маленький столик. Гадалка взяла с него обрезанную сигару из крученых листьев и спичку. Кроме этого, Чайя увидела на столешнице нечто вроде сервиза из керамического кувшина, чашек и горшочков, прикрытого муслиновым платком. У самого края лежала колода карт.
Чиркнув спичкой о ноготь большого пальца, госпожа Веледа зажгла сигару. Раскурив ее, карлица глубоко затянулась и выдохнула облачко голубого дыма в направлении летописца. Парвати уловила гнусный ядовитый смрад и закашлялась, но этот запах хотя бы перебил вонь прогорклого масла, идущую от их охранников.
— Псы Русса не смогли прикончить меня на Просперо. С чего ты взяла, что здесь у них получится лучше?
Чайя вздрогнула при упоминании ее сожженного дома. Потеря родины мучила женщину, как открытая, неисцелимая рана в сердце. Зажмурившись, Парвати сжала кулаки: гадалка предупреждала, что нельзя выказывать эмоции в присутствии существа, завладевшего телом Гамона. Оно могло уловить любую слабость, как психнойен с нюхом на незащищенные разумы.
Госпожа Веледа еще раз пыхнула сигарой.
— С того, что они делать так сейчас, если я просить. Они хотят убить тебя, сильно очень. Потеряли много братьев на Просперо. Разорвать тебя им радостно, я думаю. — Карлица обернулась. — Тебе радостно убить Магнуса?
— Радостно, как охотнику по колено в крови ёргунавра. — Гирлотнир со скрежетом провел лезвием инеевого топора по боковине крестовидного щита.
— А тебе, Свафнир Раквульф?
Исполин ударил древком зазубренного копья о палубу и кивнул.
— Очень радостно. Скажи, и я пробью ему сердце моим гарпуном.
— Видишь? — спросила гадалка, широко улыбнувшись. — Ты живешь или ты умрешь по моему слову. Или нет. Твой выбор.
— Что же ты еще не дала им команду? — Лемюэль оскалился так, что разорвал кожу в уголках рта. По подбородку заструились ручейки крови. — Если все на борту этого корабля жаждут моей смерти, но я по-прежнему дышу, вы наверняка чего-то от меня хотите, так? Ну, чего же именно?
— Ты понимать, что мне нужно, — сказала госпожа Веледа.
— Ты желаешь знать, где найти другие осколки моей души?
— Да. Будешь рассказать мне?
— Нет.
— Почему нет?
— Если бы ты лишь недавно обрела свободу после того, как веками сидела на цепи в темнейшем остроге, согласилась бы вернуться обратно в тюрьму?
— Ты сидел на цепи? — уточнила карлица.
— Конечно же! Ведомы ли кому-нибудь истории о Магнусе-воине? — прорычал тот, кто некогда был Лемюэлем. — Помнят ли о его славных поединках, о поверженных им могучих врагах? Кто упоминает его в одном ряду с Ангроном и Львом, повествуя о ратном искусстве примархов?
— Никто, — признала гадалка.
— Так зачем же мне говорить тебе хоть слово правды?
— Не мы стараться собрать твою душу вместе.
— Верно, вы просто стремитесь уничтожить ее.
— Я думаю, ты выберешь стать ничто, чем вернуться в оковы.
Не дождавшись ответа, госпожа Веледа вздохнула.
— Как угодно. — Взяв карты со столика, карлица разложила их перед собой рубашкой вверх. — Будем делать по-плохому.
— Картомантия? — усмехнулся тот, презрительно взглянув на потрепанную колоду. — Что же с вами стало, если вы прибегаете к столь нечестивым ухищрениям?
— Мои карты не обычные карты, — заявила гадалка, переворачивая случайно выбранные листки. — Они слышат все. Знают все. Не веришь мне? Говори, и я скажу, какую правду они разобрали.
Чайя увидела, что каждая из вскрытых карт с загнутыми уголками помечена странными выцветшими рисунками — чашами, жезлами и другими, более эзотерическими символами. Среди прочего она заметила падающую каменную башню, могучих воинов и всевозможных невиданных зверей.
— С этой колодой ты ничего не узнаешь, — произнес осколок примарха в теле Лемюэля. — Ариман владел такой же, но она ничем ему не помогла. Эттейла был мошенником, и твои карты — копии фальшивок.
Госпожа Веледа выпустила несколько идеально круглых колец дыма подряд.
— Так считаешь ты? Карты привели нас к тебе на гору.
— Потому что я им позволил. Ты думаешь, я мечтал вечно сидеть на развалинах входа в Эдинну [127]?
— Может, да. Может, нет. Но карты слушали тело, где ты потом застрять, и вот что получилось. Кто знает, что они слышат сейчас, а?
Разговор карлицы и «Лемюэля» напоминал спор двух торговцев о цене рыбы, но внимательно слушавшая Чайя чувствовала, что каждая фраза подобна выпаду клинка. Ей просто не хватало ясности понимания, чтобы увидеть истинную картину дуэли.
Гадалка вновь разложила карты и начала убирать ненужные. Перевернув одну из них, старуха увидела пораженную молнией твердыню, с зубчатой стены которой падал скелет с косой.
— Слишком очевидно, — буркнула она, возвращая листок в колоду.
Пока госпожа Веледа перебирала карты, Парвати не сводила с нее глаз.
— Чайя, посмотри на меня, — велел Гамон.
От ужаса у женщины скрутило кишки, а сердце бешено застучало в груди. Она замотала головой.
— Нет.
— Почему?
— Я тебя не знаю.
— Прекрасно знаешь. Обернись ко мне.
— Можешь глядеть, дочь Просперо, — сказала карлица. Выложив на стол еще одну карту, она коснулась ручонкой предплечья Парвати. — Оно-Магнус не вредить тебе. Цезария говорить, руны Раквульфа крепкие.
— Не хочу. — От страха Чайя прикусила нижнюю губу. — После того, что сотворил Лем, я не могу смотреть на него. Просто не могу. Извините.
— Ладно тебе, девочка, — почти разочарованно произнесло нечто с лицом Гамона. — Лемюэль спас тебя от смерти или кое-чего похуже. Трупы-людоеды из Камити-Соны выпили бы твои глаза и высосали мозги до последнего комочка, если бы он не подтолкнул мать ребенка к тому, что ей давно уже втайне хотелось совершить. Чудовища освежевали бы тебя заживо и облачились в твою кожу, пока ты смотрела бы, как умирает Камилла. Неужели ты предпочла бы подобный исход?