Судорожно сглотнув, Парвати неохотно подняла голову.
— Нет, — прошептала она и наконец встретила взгляд летописца.
— Нет, — подтвердил черноглазый монстр. — Лемюэль избавил мальчика от долгих лет духовных и телесных мук, а его мать — от тягостных забот о мелком хнычущем негоднике, который разрушил ее жизнь самим своим появлением на свет. О, бедная малышка Чайя! За твое спасение заплатили смертью бесполезного сопляка, которого ты презирала. По-моему, девочка, неплохой вышел размен.
— Я не презирала того ребенка.
— Не лги. — Гамон издал гнусный, булькающий смешок, и Парвати едва не вырвало. — Убеждай себя сколько угодно, но мне известно все, что знает Лемюэль, — все, что ты говорила ему за спиной у Камиллы. Ты ненавидела мальчика, поскольку он каждую ночь ревел и мешал тебе предаваться миленьким уютным фантазиям о лучшей жизни и более приятных местах. Ты ненавидела его за то, что каждую секунду каждого дня он напоминал тебе о кошмаре, который поглотил тебя по твоей же вине.
— Нет, все не так… — По щекам Чайи ручьями текли слезы.
— Лгунья!
— Да! — закричала Парвати. — Я ненавидела его, но не желала ему смерти!
Осколок Магнуса рассмеялся.
— А я знаю, что желала. Когда чудовища ушли, Лемюэль ощутил, что тебя переполняет облегчение. Ты испытала его, осознав, что ребенок мертв. Еще Гамон почувствовал, как ты обрадовалась тому, что вместо тебя погиб кто-то другой. Здесь нет ничего постыдного — в тебе говорил инстинкт самосохранения, развившийся у твоих предков-приматов еще до того, как они перестали опираться на кулаки при ходьбе. И вообще, мы все в свое время желали кого-нибудь прикончить, разве нет?
— Нет, я никогда…
— Но тебе хочется убить меня, правда?
Какое-то время Чайя сидела молча.
— Да, — наконец прошептала она.
— Что ты сказала?
— Я сказала «да»! Я хочу, чтобы ты сдох за то, что ты натворил! Я хотела, чтобы ты сдох, еще когда Волки захватили нас возле Просперо! Я хочу, чтобы ты сдох вместо того мальчика! Я хочу, чтобы ты сдох, ублюдок!
Как только от переборок отразился хохот Лемюэля, женщина вскочила со стула и рванулась к пленнику, но уже на втором шаге мясистая ладонь тисками обхватила ей запястье. Ямбик Сосруко покачал головой, крепко удерживая Парвати.
— Назад, — приказал он. — Сейчас же.
— Отпусти, чтоб тебя!
— Назад. Сейчас же.
— Делай, как он говорить, — посоветовала гадалка, не поднимая глаз от карт. — Очень плохо есть нарушить круг, который вырезать Раквульф. Очень плохо совсем. Магнус желать ты нарушить его. Может, тогда он выбраться. Я такое не хотеть. Думаю, ты не хотеть тоже.
Опустив взгляд, Чайя увидела, что промежуток между ее левой ступней и внешней линией рунических узоров меньше ширины пальца.
— Может, ты сесть, да? — предложила госпожа Веледа, стряхнув сигарный пепел на палубу. — И пока не говорить, лады?
Кивнув, Парвати отошла от круга и робко опустилась на сиденье.
— Ты использовал свой дар, чтобы заставить женщину убить ее ребенка, — все же произнесла Чайя. — Что за человек способен на такое?
— Человек, который хочет жить. — Гамон хотел пожать плечами, но клетка помешала.
— Ты не говорить, я сказала! — резко произнесла карлица. — Сиди. Ямбик Сосруко нальет нам попить из особый чайник Нагасены. Свежий отвар я сделать, успокоить нервы. Может, тебе нужно сейчас?
— Да, — согласилась Парвати.
Протяжно и напряженно выдохнув, она съежилась на стуле. Мигу меж тем стянул с сервиза муслиновый платок, открыв фарфоровый кувшин и чашечки изящной работы. По окружности сосудов тянулись картины из жизни героев, нарисованные тонкими бледно-голубыми штрихами. Чайя никогда не видела столь прекрасных вещиц.
Великан поднял со столика еще один керамический предмет сероватого цвета, ранее скрытый под тканью, и Парвати прищурилась.
Сосуд был знаком женщине, но здесь выглядел неуместно.
— Зачем вы принесли ее? — спросила Чайя.
Нагасена увидел предмет одновременно с ней. Изумленно распахнув глаза, агент схватился за рукоять Ао-Шуня.
Пром обернулся к нему.
— Что такое, Йасу?
— Уводи их оттуда, — приказал Нагасена, разворачиваясь к выходу с поста управления. — Немедленно.
— В чем дело? — вмешался Бъярки. — Что ты заметил?
— Трон! Как же я мог проглядеть?.. — Агент уже мчался к двери.
— Проглядеть что?
Задержавшись на секунду, Йасу наполовину вытащил меч.
— На борту «Аретузы» не один осколок души, а два, — сказал он.
Мигу держал бледно-серую урну с прахом Каллисты Эриды. В громадных руках Ямбика Сосруко сосуд казался до нелепости маленьким, но великан сжимал его так же бережно, как Лемюэль со дня смерти девушки. Парвати разглядела вазу только сейчас — до этого она терялась среди горшочков сервиза.
— Ямбик, ты что делать? — обратилась к нему гадалка.
Похоже, гигант сам изумлялся тому, что взял урну со столика. Морща лоб с толстыми надбровными выступами, он сосредоточенно всмотрелся в сосуд. Его корона синаптических усилителей зажужжала помехами.
Склонив огромную голову набок, Сосруко медленно кивнул.
И разбил урну кулаком, похожим на валун.
Чайя изумленно прикрыла рот ладонью.
Телохранителя заволокло клубящееся облако переливчатого праха. Оно мерцало, как алмазная пыль в свете звезд, и не оседало на палубу, а обвивалось вокруг мигу, будто разумный туман.
Сияющий прах хлынул в Ямбика, наполняя его светом. Выгнув спину, великан завопил от боли: из глаз и рта у него вырвались струи огня. Сосруко трясся всем телом, пока скрывавшийся в урне осколок души связывался с новым живым носителем.
— Малефикарум! — воскликнул Свафнир Раквульф, ринувшись на гиганта с нуль-копьем наперевес. Он вонзил гарпун в живот мигу, но лишь согнул древко оружия — острие не пробило упрочненный панцирь и плитообразные мускулы под ним.
Боковым ударом наотмашь Ямбик отбил копье в сторону и выбросил ногу вперед, словно поршень; Свафнир, не успев увернуться, отлетел к переборке отсека. Гирлотнир Хельблинд, шагнув вплотную к мигу, с протяжным ревом обрушил ему на руку крестовидный щит — конечность безвольно обвисла. Пригнувшись, Волк стремительно и мощно махнул топором понизу.
Клинок впился в бедро, и гигант охнул от боли. Гирлотнир выдернул секиру; из раны брызнула струя крови, при виде которой Парвати взвизгнула от страха. Ямбик попытался достать Хельблинда ударом кулака, однако фенрисиец успел отскочить.
Он зашел к мигу со спины.
Развернувшись на четверть оборота, Сосруко встал лицом к нему.
Чайя на четвереньках отползла от рычащих противников. Горький запах крови вызывал у нее тошноту, но жажда сбежать, оказаться как можно дальше от схватки, наполняла мышцы адреналином.
Раквульф, поднявшись с палубы, вновь кинулся в драку. Он опустил копье, будто равнинный охотник перед атакой на исполинского зверя, проревел фенрисийский клич и всадил гарпун в мясистую подмышку Ямбика. Зазубренный наконечник погрузился в тело великана; Свафнир надавил на оружие, как на рычаг, и Сосруко завыл от мучительной боли.
— А ну хватит дурить! — рявкнула госпожа Веледа, крохотная по сравнению с приемным сыном.
Мигу замер, услышав голос гадалки.
«Неужели в Ямбике сохранился клочок прежнего сознания, и он вспомнил ее?»
Воспользовавшись тем, что гигант отвлекся, Гирлотнир изо всех сил ударил его топором в боковую часть колена. Раздался омерзительный хруст ломающейся кости, но Сосруко не упал: его грубая, рудиментарная нервная система не успела сообщить в мозг о калечащей травме.
Копьеносец Волков выдернул гарпун из плеча мигу. По пути наклонные зубцы раздробили суставы, разорвали мышцы и связки; такая рана никогда не исцелится полностью. Хельблинд резко шагнул в сторону, обходя великана с тыла.
Увидев, что легионер заступил в круг из резных рун, Парвати тревожно крикнула:
— Стой, ты так…!
Ее слова заглушил рык Лемюэля из клетки-дыбы. Будучи уроженкой Просперо, Чайя обладала шестым чувством, хотя и притупленным, и потому ощутила всплеск эфирной энергии.
— Убей сучью карлицу! — взревел Гамон.
Развернувшись, Ямбик захромал к госпоже Веледе.
Гирлотнир с Раквульфом развили наступление: гигант уже не пытался защищаться, и легионеры все глубже вонзали в него клинки. Но, сколько бы смертельных ран ни получил Сосруко, они не замедляли мигу.
— Сказать тебе хватит! — заявила гадалка.
Решительно стоя перед великаном, она выставила вперед ладонь. В другой руке Веледа держала какую-то карту рубашкой к Парвати.
Ямбик навис над приемной матерью, глядя на нее без всякой любви. На глазах Чайи он поднял карлицу с палубы так же легко, как ребенок хватает с пола любимую игрушку.
Из живота гиганта вырвалось острие копья Свафнира. Хлынул фонтан крови, и алая влага, попавшая внутрь рунического круга, зашипела, будто на раскаленной сковороде.
— Поставь меня! — приказала госпожа Веледа мигу, который завывал, пока Волки рубили его на куски.
Испустив предсмертный рев, Сосруко взмахнул гадалкой, словно дубиной, и размозжил ее тело о дыбу Лемюэля. Все кости карлицы раскололись, как стеклянные.
— Нет! — вскрикнула Парвати.
Веледа бесформенной грудой плоти рухнула на палубу у основания смятой клетки. Чайя поползла к ней, сознавая, что уже не поможет гадалке, но не желая бездействовать. Над кожей старушки поднимался дымок, в широко распахнутых глазах читались потрясение и отрицание происходящего. Как ни поразительно, карлица была еще жива: она протянула Парвати окровавленную карту.
— Дочь Просперо… — из последних сил взмолилась госпожа Веледа. — Глянь. Пойми…
Чайя рассмотрела изображение на листке, но не догадалась, что оно означает, поэтому сохранила рисунок в памяти. Почти тут же карта вспыхнула и рассыпалась пеплом.
Свафнир и Хельблинд по-прежнему рубили труп Ямбика Сосруко. Зажав уши ладонями, чтобы не слышать глухого влажного стука, Парвати зажмурилась и расплакалась.
Раздался скрежет, потом треск металла. В посадочном отсеке взвыли сирены и завращались аварийные лампы, омывающие стены бликами янтарного сияния.
Женщина завопила, чувствуя, как ее накрывает волна огня, который пылал холоднее самого лютого мороза. Рыдая от боли и горя, она подняла голову и разглядела сквозь слезы, что окровавленная дверца клетки-дыбы болтается на сорванных петлях.
По отсеку пронесся мучительный рык.
Перекатившись на другой бок, Чайя открыла глаза и увидела нечто необъяснимое.
Раквульф завывал, стоя на коленях: его броня плавилась, раскалившись докрасна, а плоть на половине лица пузырилась и стекала вниз, как воск по горящей свече.
Гамон без труда держал на весу исполинского Гирлотнира, погрузив руку по запястье в нагрудник Волка. Световое облако, ранее завладевшее Ямбиком, выплыло из трупа мигу, взметнулось языками золотого пламени и влилось в Лемюэля. Тело бывшего летописца задрожало и вздулось: внутри него воссоединились два осколка души примарха.
Существо выпустило частицу вновь обретенной силы в воина Фенриса. Космодесантника объял вихрь пепла и огня, закружившийся внутри доспехов. Непокорно завыв напоследок, Хельблинд сгинул, поглощенный эфирным жаром.
Лемюэль бросил на палубу обугленные латы, выжженные изнутри. Дымящаяся броня с лязгом развалилась на части, из сочленений и горжета высыпался прах.
Вместилище Магнуса развернулось к Парвати. Его глаз ярко пылал, словно ядро обреченной звезды, и казался огромным блистающим шаром.
— Я же говорил, что убью вас всех, — напомнил Гамон.
Перескочив через поручень, Йасу приземлился на три точки.
Он уже понял, что опоздал. Летописец возвышался над женщиной с Просперо, у его ног валялись двое Волков и госпожа Веледа. Внутри Лемюэля извивалась беспредельная мощь, и при взгляде на него агент различил два подрагивающих образа, которые накладывались друг на друга в границах одного тела.
Ао-Шунь с шелестом покинул ножны, на клинке блеснули ультрамарские изречения. По звукам сзади Нагасена понял, что Бъярки спрыгнул вслед за ним, ловко и грациозно, как леопард.
В отсеке оглушительно завыли сирены. Йасу понадеялся, что они не извещают о начале разгерметизации: агент разрешил Диону прибегнуть к такому варианту, но рассчитывал, что библиарий только в самом крайнем случае выбросит все содержимое отсека в пустоту.
— Иди влево! — рыкнул Бёдвар, быстро обогнав Нагасену.
Кивнув, Йасу бросился в сторону, создавая разрыв между собой и рунным жрецом. Несмотря на громадный доспех, воин с легкостью опережал агента.
Они стремительно преодолели небольшой отсек. Нагасена замедлил бег, увидев, что слившиеся ипостаси Магнуса заставили Гамона повернуть голову к имперцам. Лемюэля переполняли силы, слишком могучие для смертного тела, и его растянутое лицо застыло, как посмертная маска.
Даже Бъярки сбился с шага, когда на него обратила внимание сущность внутри летописца. В тот же миг Йасу обернулся, услышав, что в правой переборке открываются взрывозащитные двери. Из них грузно выступил магос Аракс, машинную душу которого недавно переселили в новый корпус. Техножрец сжимал в руках массивный адамантиевый шест с закрепленным на конце зазубренным ошейником-капканом из нуль-металлов. Следом на палубу вбежал Ольгир Виддоусин.
За фенрисийцем ковыляла сестра Лавентура. Пария стоически переносила муки от многочисленных ран и отказывалась от обезболивающих снадобий, опасаясь, что они ослабят ее дар, сдерживающий приливы имматериума.
«В прошлый раз мы захватили Магнуса лишь чудом… Как же остановить примарха теперь, если его сила удвоилась?»
Однако нового кровопролития не последовало.
Сущность в теле Гамона осторожно опустилась на колени и положила руку на затылок.
— Я не стану биться с вами. Сдаюсь.
— Сдаешься?! — взревел рунный жрец. Прокрутив в ладони инеевый клинок, он направил меч острием к сердцу Лемюэля. — Ты прикончил двух моих бойцов и думаешь, что тебе разрешат сдаться?
— Убил я только одного, — возразил тот. Он указал кивком на стонущего Свафнира: — Вот этот еще жив. Но скоро умрет, если им не займутся медике.
— Бёдвар?.. — неуверенно произнес Нагасена, видя, что на лице Бъярки написано неистовое желание сразить Гамона. В душе воина боролись фенрисийская свирепость и благородство, но последнее все же взяло верх.
— «…которого ты кормишь»! — прорычал легионер сквозь сжатые зубы.
— Что? — не понял Лемюэль.
— Не говорите с этим, — предупредила Цезария.
При звуках ее голоса рунный жрец вздрогнул и в омерзении приподнял верхнюю губу, ощутив нестерпимое для него поле пси-подавления. Как известно, при появлении нуль-сестер даже самые великие Псайкеры утрачивали связь с эмпиреями.
«Но хватит ли присутствия Лавентуры, чтобы сдержать мощь примарха?»
Магос Аракс подошел к летописцу со спины и, защелкнув ошейник-капкан, безжалостно дернул руками-поршнями за шест, заставляя бывшего летописца подняться. Тот застонал — струившийся с его кожи рассеянный свет померк — и, вставая, скривился: из-под ошейника потекла кровь.
Виддоусин, с разбегу проехав сабатонами по палубе, остановился возле Раквульфа. Изуродованное, сожженное лицо Свафнира буквально стекало с костей жирными ручейками. Волк поднял товарища на руки вместе с его длинным гарпуном, который тот так и не выпустил, и без лишних слов унес раненого брата из отсека.
— Мы должны прикончить это существо, — заявила Цезария.
— Не знаю, возможно ли вообще умертвить его, — возразил Йасу.
— Я могу попробовать, — предложил Бёдвар.
— Убейте его, — попросила Чайя. Она плакала, прижимая к груди искалеченное тело госпожи Веледы. — Убейте его за все, что он сотворил, за все, что случилось с нами по его вине.
— Никогда не думал, что соглашусь с отпрыском Просперо, — сказал Бъярки.