Алый Король с грустью покачал головой.
— Нет, сын мой. У ваших поисков иная цель.
— Какая же? — требовательно спросил воин.
— Следи за своим тоном, Ариман, — предупредил Амон, взявшись за рукоять хопеша.
Магнус вскинул ладонь, призывая советника успокоиться.
— Я предполагал, что ты уже понял, — сказал Циклоп. Переписчики в капюшонах возобновили работу, и по залу Амун-Ре разнесся скрип перьев. — Вы трудитесь на благо самого знания. Ради сохранения накопленной мудрости я собираю здесь всевозможные истины, ибо то, что я изведал однажды, не должно забыться никогда. Мы обязаны сберечь информацию для грядущих поколений, ибо в ней кроется надежда на светлое будущее для всего человечества.
Примарх вел Азека все дальше по лабиринту столов, дотрагиваясь до лежащих на них пергаментов. Там, где его пальцы касались чистых листов, растекались строчки воплощенного знания и просвещения. Но никто из писцов не поднимал глаз от своей работы, что неожиданно и глубоко обрадовало Аримана.
— Будущее? — переспросил он. — Наш легион на краю гибели. Если вы не поможете мне спасти Тысячу Сынов, мы не увидим грядущего!
Вскипев от раздражения, он смахнул с ближайшего стола кипу пергаментов. Страницы рассыпались по мраморному полу.
— С ведением хроник можно подождать до окончания войны между Императором и Хорусом! Тогда у всех остальных будет достаточно времени, чтобы отстроить разрушенное и заново изучить утраченное!
— Остальных, говоришь? — Магнус щелкнул пальцами, и разлетевшиеся листы вернулись на место. — И кому же среди моих братьев или граждан Империума ты доверишь столь судьбоносный труд? Льву? Да, в душе он ученый, но слишком любит тайны. Он начнет делиться знанием выборочно, оставляя важнейшие сведения в секрете от простых людей. Робаут? Слишком консервативен, чтобы признать пользу неограниченной свободы познания. Ни Рогал, ни Джагатай, ни Корвус не разделяют моих идей. Вулкан слишком прочно врос в землю и камень, чтобы поднять взор к звездам. Прежде я дал бы шанс Сангвинию, однако ныне он ступает по дороге, что ведет к кровопролитию и безумию.
— Вы перечислили только наших врагов, — указал Азек. — Тех, кто желает уничтожить нас.
— К сожалению, да. — Циклоп остановился рядом с одним из переписчиков. — Хорус вступил в союз с заблудшими и сломленными братьями. Разве подобных существ интересует познание?
Ариман безмолвно наблюдал за тем, как перо писца мечется по странице, выводя пугающе знакомые фразы. Он сам много лет посвятил изучению этих текстов, что хранила висевшая на поясе Алого Короля книга.
— Кто эти создания? — спросил воин. — Что они пишут?
— Незабытые осколки моей сути, — объяснил Магнус. — Каждая часть меня вспоминает здесь книги и послания, прочтенные мною на Просперо. Все, что я увидел и изучил, по-прежнему остается со мной. Сведения нужно записать до того, как сядет солнце и забудется все, что составляет меня.
— Нет, — буркнул Азек, заметив, что писец поднимает взгляд. — Я не хочу видеть его.
— Ты должен, ибо примириться с нашей бедой для тебя важнее, чем для прочих моих сынов.
Легионер покачал головой:
— Нет.
— Смотри, — приказал Циклоп, и Ариман повиновался.
Откинув капюшон, переписчик открыл свое лицо, во всем схожее с лицом Магнуса Красного, но опустошенное и исхудалое, лишенное жизненных сил. Создание в обличье отца Азека бездумно воззрилось на воина единственным немигающим глазом. С трудом оторвав взгляд от чудовищного призрака-двойника, Ариман увидел, что и остальные существа в зале сбросили маскировку. За столами сидели ипостаси расколотой души Алого Короля.
От картины разбитой на куски сути примарха, когда-то прекрасной и божественной, у Азека разрывались сердца.
— Мне нужно вспомнить все, — произнес Магнус. В его голосе отдавалась усталость, укоренившаяся в глубине души. С каждым вздохом она звучала все громче. — Пока я еще жив.
Тишина.
Обычно атенейцы не испытывали ничего подобного. На любого телепата каждую секунду каждого дня обрушивалась какофония блуждающих мыслей. Величайшим адептам удавалось вычленять из подобного месива значимые отрывки, не сходя при этом с ума — по крайней мере, окончательно.
Тут, в кристаллическом лесу, царило нечто очень близкое к безмолвию. Именно поэтому Санахт возвел здесь свою башню, грациозный шпиль с рифлеными стенами из жемчуга и слоновой кости, похожий на рог нарвала.
На вершине цитадели плясал синий огонь, и среди блистающих деревьев у ее основания резвились тени. Тонкие стволы из лучистого стекла качались на певчих ветрах, мелодично бренчавших прозрачными ветвями. Среди сучков прыгали хихикающие искорки ignis fatuus [49] — безмозглой мелочи, пси-отголоски которой жужжали в сознании атенейца.
— Ты серьезно надеешься спрятаться от меня? — выкрикнул Санахт.
Мечущиеся духи разнесли его слова по лесу, но ответа не последовало. Впрочем, мечник его и не ждал.
Люций был слишком хитер, чтобы попасться на столь очевидную уловку.
— Твои мысли выдают тебя, мечник, — продолжил атенеец. — Я слышу, они ревут в твоем черепе. Как ты выносишь такой шум?
Легко ступая между деревьев, Санахт держал мечи у бедер остриями вниз. За парными клинками, черным и белым, тянулись светящиеся полосы разрядов. Заросли расступались перед воином, облегчая ему путь, тогда как перед его добычей ветви смыкались.
Перемещаясь, атенеец сохранял идеальное равновесие и бдительно выискивал в лесу подозрительные мелочи. Он пристально глядел вперед, но и боковым зрением мог уловить любое движение.
В прошлой дуэли мечников победу одержал Люций. Способность Санахта читать мысли оказалась бесполезной против нечеловеческого проворства его оппонента. Ариман вмешался в поединок, не позволив отпрыску Фулгрима убить атенейца, но спор их клинков остался неразрешенным.
Возможно, он закончится сегодня?
По зарослям прошуршала волна веселья. Раздался злорадный смех. Кто это — Люций или какой-нибудь своенравный дух? Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, Санахт неторопливо поднял клинки и направил свое восприятие в глубину леса.
«Вон там. Впереди и слева».
Зазубренный шип стремления отнять жизнь. Сознание, настолько приспособленное к убийствам, что само превратилось в клинок. Люций мастерски истреблял врагов, но при этом излучал колоссальное высокомерие, замешанное на эгоизме, нарциссизме и любви к смерти.
— Попался, — прошептал атенеец.
Он задышал реже, повел плечами и мысленно поднялся в третье Исчисление. Некоторые легионеры выбирали для схваток восьмое, однако Санахт предпочитал ясность, даруемую нижними ментальными уровнями. Окружающий мир тут же стал болезненно контрастным, каждая его деталь — до крайности четкой и реальной.
Атенеец оценил иронию происходящего.
Тонкие, как волос, ветви превратились в смертоносные моноволокна из крошечных твердых фракталов — перекрывающихся геометрических плоскостей. Легионер увидел, что каждый его выдох приводит к бесконечно сложным изменениям в микроклимате этого участка леса. Пылинки, кружащие в лучах света под деревьями, потащили за собой кометные хвосты вытесненных фотонов.
— Я и не прячусь от тебя, — донеслось из зарослей.
Казалось, голос звучит сразу со всех направлений, из ниоткуда. Приняв боевую стойку, Санахт продолжил идти вперед. Разворачиваясь на пятках, он выискивал среди деревьев признаки присутствия мечника — всё, что могло указать ему местоположение Люция.
— Я хочу, чтобы ты нашел меня.
— Тогда покажись, и покончим с этим, — отозвался атенеец.
— Показаться? — Люций рассмеялся. — У меня предложение получше. Ты хотел заглянуть мне в голову, так давай же!
Его кошмарные мысли врезались в разум Санахта, сминая и раздирая его образами раскаленных ножей, острых крючьев и изуродованной плоти. Перед глазами атенейца пронеслась кавалькада извращений, маскирующихся под чувственную страсть. За ней последовали гротескные, ободранные до костей твари — злобные чудища, что уродовали сами себя и наслаждались новым обличьем. Их сопровождали картины адских ужасов, которые прежде считались омерзительными, но теперь виделись приятным разнообразием на фоне унылого бытия.
…женщина со скрытыми шрамами…
…осколок стекла, полосующий лицо мечника…
…освежеванные создания, упивающиеся своими муками…
…изумрудно светящиеся призраки из обреченного мира чужаков…
…воин на крыльях ворона, вонзающий клинки в его тело…
Боль, принесенная последним видением, заставила Санахта рухнуть на колени. Два копья невыносимого жара, миновав ключицы, вошли ему в грудную полость.
— Как ты выжил? — прохрипел атенеец. — Мечи Ворона должны были прикончить тебя!
Поднявшись в Исчислениях, он закрылся от тошнотворных прикосновений искаженного рассудка Люция.
— Я затем и пришел сюда, чтобы разобраться!
Выпрыгнув из яркой дымки за спиной Санахта, отпрыск Фулгрима взмахнул серебристым мечом по дуге. Обезглавливающий удар.
Надменный и претенциозный.
Увернувшись, атенеец вскинул парные клинки, поймал ими, словно лезвиями ножниц, меч неприятеля и крутанул его в сторону. Отскочив вбок, Люций удержал оружие и уклонился от ответного выпада.
— Отлично, — похвалил Санахт. — Ты почти достал меня.
— Тебе понравилось увиденное? — спросил тот, отшатываясь. Соперники закружили среди деревьев.
— Весьма… поучительное зрелище. Что произошло с твоим легионом? Я насмотрелся такого…
— Долгая история. — Испещренное шрамами лицо легионера подергивалось в свете деревьев.
— Ты ведь сам порезал себя, верно?
— Да, — признал Люций, выписывая мечом восьмерки. — В тот момент это показалось мне хорошей идеей.
— Почему?
— Поверишь, если я отвечу, что из-за женщины?
— Той художницы?
— Верно.
— Потом ты убил ее?
— Ты же видел мое прошлое, так что найди ответ сам.
Чужое скверное воспоминание всплыло в сознании Санахта, и он тряхнул головой.
— Тебе не пришлось: она уже готова была покончить с собой.
— Что тут скажешь? Вот так я действую на…
Атенеец не дал ему договорить. Он бросился вперед, направляя Шакала к шее Люция. Тот шагнул в сторону и заблокировал черный кристаллический клинок. Крутнувшись на пятке, Санахт с треском впечатал локоть в скулу противника.
Сын Фулгрима пошатнулся; не давая ему опомниться, атенеец отбил меч соперника вбок и с размаху ударил его в лицо крестовиной своего оружия. Раздался хруст костей.
Отпрыгнув назад, Люций обильно сплюнул кровью и, ухмыльнувшись, облизнул заостренные зубы раздвоенным языком. Но атенеец еще не закончил. Он не собирался обмениваться солдатскими подначками между выпадами — только не сейчас. Развивая успех, Санахт проник в рассудок неприятеля, стер грязь осознанных мыслей и изучил низкоуровневые рефлексы, управляющие телом неприятеля.
Когда они скрестили клинки в прошлый раз, атенеец недооценил соперника. Больше такого не повторится.
Люций отступал — проворство и самоконтроль не помогали ему справиться с отточенным натиском Санахта, который дополнял свое мастерство фехтования псайкерскими навыками. Пока еще сын Фениксийца отражал выпады темного и светлого мечей, но вечно так продолжаться не могло.
Закончилось все очень быстро.
Шакал вонзился Люцию в бок. Тут же Санахт подсек противника ногой под колено, и легионер Третьего рухнул навзничь, не успев сгруппироваться. В следующий миг атенеец навалился на соперника, прижал его правую руку одним наколенником и надавил другим ему на шею.
Санахт поднес клинок к горлу Люция так близко, что силовое поле обожгло кожу.
— Говорил же, что одолею тебя.
— Если ты тоже умрешь, это засчитают как победу? — уточнил отпрыск Фулгрима.
Опустив взгляд, атенеец увидел, что острие серебристого меча упирается ему в самый тонкий участок доспеха, чуть ниже ребер. Стоило Люцию нанести удар, и клинок вышел бы из глотки, пробив по пути сердца и легкие.
— Ну что, Санахт, погибнем вместе? — спросил легионер Детей Императора, давя на рукоять меча. — Однажды я уже умер, но вернулся обратно. Повезет ли тебе так же?
Атенеец выпрямился, прокрутил клинки и убрал их в ножны. Вскочив на ноги, Люций потер опаленную кожу на шее.
— Итак, один-один, — заключил он.
Санахт не ответил. Он смотрел ввысь, где с расколотого неба спускались сквозь облака три исполина, похожие на готические соборы. Их серповидные носы окутывало варп-свечение, а сигилы, вырезанные на бронированных бортах, пылали эфирным огнем.
— «Фотеп», — произнес атенеец, едва осмеливаясь верить своим глазам. — «Анхтауи» и «Киммерия»…
— Знакомцы твои? — поинтересовался Люций.
— «Фотеп» был флагманом Алого Короля, — пояснил Санахт. — Его отослали с Просперо перед нападением Волков.
К трем боевым баржам присоединялись все новые корабли: ударные крейсеры, фрегаты, эсминцы, целые стаи «Грозовых птиц» с красными корпусами и вставками оттенка слоновой кости — геральдическими цветами Тысячи Сынов.
— Потерянные флоты вернулись, — заключил атенеец.
Магнус и Амон наблюдали за снижением легионной армады с балкона мастерской советника у вершины его механической пирамиды. Десятки звездолетов с полнокровными боевыми ротами Пятнадцатого прорывались через грозовые тучи, уверенно держа курс на Обсидиановую Башню.
— Никогда не думал, что увижу нечто столь прекрасное, — сказал Амон.
— Я тоже, друг мой, — отозвался Циклоп. — Я тоже. Советник вопросительно посмотрел на примарха.
— Разве не вы призвали их?
— Нет. Я здесь ни при чем.
— Тогда как они оказались здесь?
Алый Король не ответил. К удивлению Амона, он отвернулся от кораблей и ушел в мастерскую. Немного задержавшись на балконе, советник пересчитал боевые космолеты и прикинул, сколько космодесантников вернулись к собратьям.
Как минимум три тысячи. Возможно, даже пять.
Оторвав глаза от славной картины возрожденного флота легиона, Амон последовал за Магнусом.
Хотя покои советника состояли из эфирного вещества, измененного псионическими силами, все в них было не менее реальным, чем любой объект материального мира. Для каждого чувства здесь имелся стимул, пробуждающий воспоминания: текстура латунных поверхностей, тиканье за отформованными медными панелями, запахи и вкусы алхимических составов.
С наклонных стен свисали чародейские гороскопы, соседствующие с переполненными книжными полками, печатными астрономическими таблицами и противоречивыми схемами наблюдений за девятью солнцами. На верстаках в беспорядке валялись сломанные астролябии, экваториумы [50] и чудовищно сложные астрариумы [51]. На деревянных досках с резными символами прорицания лежали рядами целые уродливые скелеты и отдельные гадальные кости.
Посреди мастерской покоилась плоская овальная глыба, вырезанная из кристаллов Отражающих пещер. Черный участок шпинели в ее центре казался расширенным зрачком.
— Потоки варпа все так же настроены против тебя? — спросил Циклоп.
Стоя на коленях перед сакральным камнем, примарх неотрывно смотрел в его глубины.
— Да, мой господин, Великий Океан по-прежнему благоволит Пирридам, — подтвердил Амон, развернув свиток с чертежами небесных течений, напоминающий карту древних мореходов. — Но силы Корвидов еще вернутся.
— Я тоже ожидаю этого, — согласился Магнус.
Он поднялся и зашагал по мастерской, иногда останавливаясь, чтобы изучить тот или иной разбитый инструмент прозревания. Заметив какой-то хрустальный шар, Алый Король с ухмылкой поднял вещицу, сдул с нее пыль и потер ладонью.
— Мой господин?..
— Что? — Магнус положил прозрачную сферу на место.
— Вернулись только три из отосланных вами флагманов.
— Да, я видел. — Циклоп подошел к скелету существа, порожденного необъяснимой эволюцией. — С ними нет «Наследника Просперо».
— Вы знаете, где он?
— Призраки Тизки утверждают, что больше мы не увидим его. Говорят, что кораблю суждено погибнуть в мире Самовластной Королевы.
— Не слышал о такой планете.