В ответ сдержанное молчание демона.
— Вот видите! — пробурчала я, недовольно переворачиваясь на другой бок. Чуть не слетела с узкой койки, но, удержавшись, продолжила бурчать. — Ничего не произошло, а вы будите. Оставьте меня поспать еще немного…
— Галочка, ты не дома.
— Знаю, — выдохнула я тихо. — Я у Ган Гаяши в гостях… у Океанического безобразища.
— Вообще-то нет. — Тактично заметил демон. — Мы не у Ган Гаяши.
— Что это значит?
— Лишь то, что мы с тобой к спальням не дошли.
— А куда вы меня пон-е-е-е-если? — зевнула я.
— Не знаю, но в заточении мы сидим вторые сутки. И ты все это время спишь.
От такого сообщения я с инстинктивно села. То есть попыталась сесть, столкнулась с низким сиреневым пупырчатым, и рухнула обратно на узкую койку, которая в довесок была еще и жесткой:
— Вашу мать!
— Галя не ругайся, тебе нельзя.
— Да пропади все пропадом!
— Ты о темнице? — с надеждой в голосе спросил демон.
— О ней! Чтоб ее хозяевам три столетия безрезультатно восстанавливать пришлось!
Я легла и закрыла лицо ладонями, состояние покоя постепенно прошло, появились три тысячи вопросов: Где мы, если не у Императорского монстрюжища? Как мы сюда попали? Что с нами делали? И если ничего не сделали, то зачем было будить, мне же так спалось хорошо.
Я расстроено вздохнула, а может ну их всех и спать?!
— Успокоилась? — послышался голос демона откуда-то сверху.
— Нет. И не будите меня, пока из заточения не выйдем, — повернулась на бок, и только ладошку под голову просунула, слышу:
— Мы не выйдем, пока ты не проснешься.
— Так разбудили бы раньше, что ли.
— Пытались. Перестали, как только ты большую часть стражи отправила по гостям.
— Куда это?
— Как мне передали: к чельду, к дьяколу и к чельдовой бабушке. — Усмехнулся Себастьян. — Хорошие адресаты. Они даже не поняли к кому именно были посланы.
— Аааа, если к Люциферу никого не послала, пусть не плачутся. А кто кстати, приходил?
— Крабы.
— Большие?
— Больше, чем мы видели у Ган Гаяши.
— И сразу же посылались?
— Сразу. — Подтвердил он.
— Блин! Нужно было пару штук к Женьке, она их любит… — опять чуть ли не «села» набив вторую шишку на лбу. — Хотя, она не обрадовалась бы, говорящие крабы-гиганты как ни как…
— В ваш мир просто так не попадают.
Вот тут я заметила, что одета, и не просто в кусок парусины и сетку, а в эластичный костюм черно-красной расцветки, отчасти напоминающий костюмы аквалангистов.
— Ух, ты! Костюмчик!
— Это тюремная роба.
— Плевать, зато по фигуре и размерчик мой. — От него послышался смешок. И я пояснила, оправляя воротник наподобие жабр, — Походили бы вы в том наряде, что был мне выдан до этого, поняли бы.
Осмотрела сиреневое пупырчатое пространство. Надо мной из стены выступает широкая плита, койка, на которой я располагалась, находилась под ней и была намного уже, поэтому всю круглую камеру не увидеть. И задалась вопросом:
— Кстати, Себастьян, а вы где?
— Здесь, наверху.
Я выплыла в пространство и тут же осела на дно, с недоверием посмотрев на подвешенного к потолку демона. Он как букашка в черно-белом костюме был пришпилен клинообразными костьми, в камере неприятного сиреневого цвета, напоминающей по форме вертикально стоящее яйцо.
— Почему висим? — я попыталась подплыть, но странным образом вновь осела на дно, не преодолев и двух метров.
— Меня посчитали опасным заключенным и приковали. — Ответил, поморщившись, потому что губа разбита и на правой скуле впечатляющая по размерам ссадина.
— И в довесок избили?
— А… это. — Себастьян улыбнулся. — А это уже твоих рук дело, Галя, то есть твоих слов.
— Я не могла! Да и что я такого сказала? Неужели, чтоб приподняло и прихлопнуло? — он кивнул, а прищурилась, подмечая новые синяки и царапины на красивом лице демона. — И что? И приподняло и прихлопнуло?
— Да. А очнулся уже здесь.
— Ну и как вам?
— Хуже, чем в четвертом мире. Я без сил, зол, голоден, прикован вторые сутки, плюс избит.
— Не повезло вам… с задержанием.
— С сокамерницей. Ее все боятся и никто не трогает. — Поправил он мою фразу. Я не обиделась, вкусы разные, я не золотой, чтобы всем нравиться. Но из его высказывания уяснила главное: тут не кормят, приковывают к стенам и потолкам, навещают редко и ко всему прочему, крабы громко кричат.
— Мотать отсюда нужно!
— В смысле, — не понял Себастьян.
— То есть тикать нужно!
— А это как? Тик-так?
— Сваливать! Валить! — он непонимающе на меня воззрился. — Чельд! Я о том, чтобы уйти отсюда или уплыть хоть чельду, но лучше к дьяколу. Чельд ведь в темнице. — Печально завершила я свой пламенный ответ.
— Да, — согласился демон. — Он висит в соседней.
— Не может быть!
— Может. Ты к нему краба послала, и он так возмущался, что слышно было здесь.
— И какого чельда мы тогда тут делаем?!
— Никакого. — Отозвался демон с улыбкой. — Мы чельдей сделать не можем никак.
— Да идите вы к дьяколу! — возмутилась я. — Не в этом смысле было сказано!
И говорил же демон — следи за словами, что ж, я глупая, не следила. Ляпнула сгоряча, а демон исполнил, и на его месте остались лишь пустые клинья из костей.
— Да, ну нафиг! — с этим восклицанием плюхнулась на пол, не веря своим глазам. Но факт остается фактом, он исчез. Если подумать, теперь можно вдоволь выспаться и отвлекать, по ходу дела, никто не посмеет. Но что-то спать не хочется, да и чувство одиночества подкралось незаметно, чтобы взять меня в тиски.
Я судорожно всхлипнула и тоскливо позвала:
— Себастьян!
В последующие несколько часов я отчаянно посылала саму себя вслед за демоном, а затем за крабами. Но тщетно. Либо у меня злости не хватало для переброса, либо саму себя в Гарвиро никак и никуда не отправить, либо количество посылов окончательно израсходовано и их пополнение не предвидится. Меня одновременно одолели вселенская тоска и великая депрессия, а затем и лучший помощник от этих бед — сон. Правда спать на пупырчатом полу я не согласилась, с проклятьями на тюрьму и, на всякий случай, собственными посылами доплыла до койки, подтянулась и легла.
И что? И неужели я тут так и зачерствею на этой койке без единого движения и помысла к освобождению? От этих мыслей я «села», то есть вновь стукнулась головой о плиту, получила вторую шишку и лежу ее потираю.
Нет, так не пойдет! Я Галя Гаря или кто?!
— Ау! Помогите!
Мой голос многократно отразился и с каждым отражением становился громче. Я оглохла, а пол моего заточения вообще потрескался. Очень интересно потрескался — образовав пропорциональный круг в метр радиусом, в который по краям с противоположной стороны клинья врезались.
Я перевернулась и легла на койку животом, зорко глядя на происходящее из-за своего укрытия…
* * *
Опять брат вспомнился и случай из моего веселого детства. Женька к дальним родственникам приехала на Новый год, а мы с ними по соседству рядом жили. Так вот, уличная братва, попросту ребятня местная 8 и 13 лет в основном, поздним вечером собрались петарды жечь. Мы с Женькой, самые мелкие и непутевые, попали в поле зрения самого взрослого и отчаянного тринадцатилетки Тольки по кличке Бугай, и были им вызваны на поджог крутого фейерверка. Получили по ракете и сопутствующие к ним инструкции поведения на полигоне и, как гиппопотам из мультфильма «Мадакаскара», стали в позу статуи Свободы, устремив ракеты вверх.
Фитиля горят, мы смеемся, довольные и счастливые, что в центре внимания массы наших друзей. К слову, о массе… так называемые друзья тоже ждут фейерверка, но с совсем другими лицами, не было в них веселья, сплошное злорадство, особенно у Бугая Тольки. А фитиля горят и искрят, и стоять страшно стало, точно так же, как и бросить. Ведь Толька строго предупредил, бросишь ракету, получишь пи…лей. Что такое пи…ля, я не знала, а вот о леях слышала — денежная единица Молдовы. Исчисляются так: 1 лей, 5 лей, 10 лей, 200 лей, но дело не в этом. Мы-то все еще стоим и все еще держим ракеты…
И предчувствие такое нехорошее появилось, будто бы сейчас будет тааакой фейерверк, который мы никогда не забудем. Видимо, у брата моего интуиция тоже хорошо развита была, он успел не только из дома выбежать, ракеты воткнуть в снег и меня с Женькой оттащить за сугроб, но и с Толькой пообщаться. И пока мы восхищенно смотрели, как два двухметровых столба огня горят, перекрестив друг друга, он ему в сугробе доходчиво объяснил, что фейерверк — это сказочно красиво и опасно одновременно.
Бугай понял всю серьезность вопроса и еще долго не улыбался, правда, уже по стоматологическим причинам…
* * *
И вот, лежу я на жесткой койке в неизвестной темнице мира Гарвиро и понимаю, сейчас будет фейерверк. Вода вокруг трещин вспенилась и с громким хлопком, вытолкнула идеально ровный круг пола за переделы темницы.
— Галя, вы здесь? — Послышалось издалека, и я не поверила своим ушам.
— Повторите!
— Ищу Галю. Галя, вы здесь?
— Подождите сейчас! — мгновенно слетела с койки и подплыла к «проруби», заглянула в огромный колодец не менее 7 метров длиной, а с той стороны черно и тихо.
— Ау! Галя, это я! А вы кто?
— А я за вами, — послышалось глухое с той стороны, — вы остаетесь тут или плывете со мной к императрице Глицинии?
Услышав имя демонессы, я более не раздумывала, проплыла колодец, и, оказавшись в полной темноте, остановилась, заблаговременно схватившись за стенки, чтобы не потонуть. Мой герой и спаситель вспыхнул синими огоньками, озарив лишь большую игйаг морду охранного идола, на его свет выплыл ластоногий полу-лягуш. Представился Гассиром и был он по размерам не больше меня, не страшнее идола, но краше Ган Гаяши в рыбоподобном образе.
Я пожала его перепончатую руку. Мы были где-то на дне… в непроглядной темноте, где светился только идол и такие же круглые дыры в ближайших тридцати камерах, кроме крайних двух. Я выжидающе прищурилась:
— А мы точно к ней?
— Точно. — Улыбнулся полу-лягуш. — А вы меня ни к кому не пошлете?
— А я могу?
— Вы можете. Секретные агенты его Императорского Величества были вами перенаправлены.
— Кто? Я?! Я никого не… — тут я вспомнила о крабах. — Ну, у них с манеры, знаете ли!
— Знаем.
— Они не сказали от кого пришли, и вообще были лишены всякого представления об этикете.
— Понимаю.
Я посмотрела в кромешную темень, затем на идола и спросила:
— И чего мы ждем?
— Ваших соратников.
— И где они?
— В соседней камере, прорываются к вам оттуда.
Я чельдовски обрадовалась, услышав такую новость, за мной пришли и не единожды, ненароком почувствовала себя счастливицей, в которой нуждаются все абсолютно.
— Так может быть, сделаете такую же дыру и к ним?
— Я не знаю точно, в какой они камере.
10
В миссии по спасению Гали и Себастьяна из заточения одновременно и отдельно друг от друга работало несколько групп: от императора, от императрицы и добровольцы, являющиеся их соратниками: амур Донато и зелен Вестерион. Поэтому обмена опытом о том, какими путями будут проводиться поиски заложников в мертвом городе, они не произвели и самонадеянно отправились на дно Океании, к некогда процветающей, а теперь давно забытой, шестнадцатой провинции. Донато и Вестерион по прибытии заметили разлом во внешней обшивке старой крепости и проникли внутрь, проплывая по черным коридорам с затхлой водой, заблудились и, неправильно прочитав показания датчика на наличие жизни за стеной, прорубили вход в камеру яйцевидной формы без окон, дверей и заключенных.
Датчиком был игольчатый представитель океанической флоры, так называемый ежек. При соприкосновении со стеной, за которой обитает жизнь, ежек как хищник меняет цвет с ярко красного на черный. Попав в пустую камеру, Донато и Вестерион недовольно взглянули на красного обманщика, казалось, тот уже понял свою вину и заблаговременно покраснел.
— Нет тут жизни! — прорычал Вестерион, молчаливому жителю Гарвиро. — Нечего было краснеть.
Амур поскреб макушку и вдруг заметил:
— Кажется, мы неправильно поняли его сигнал. Он в нормальном состоянии красный, а учуяв жизнь, становится черным.
— А ну-ка приставь его к той стене, — зелен, махнул рукой на правую сторону камеры. Амур повиновался, а ежек, как по мановению палочки, стал менять цвет.
— Там жизнь! — провозгласил Донато.
— Для начала перепроверь, сообщит ли он о жизни за другими стенами.
Амур, вооружившись колючим ежеком, поплыл по кругу, приставляя его к пупырчатым сиреневым стенкам. На противоположной первоначальной стене ежек вновь из красного начал становиться черным.
— И здесь… жизнь? — недоверчиво переспросил Донато. — Но как?
— А может, Себастьяна и Галю разместили в разных камерах?
— Может быть, — задумчиво протянул Донато, — смотри, краснеет! А я его от стены не отрывал.
— Странный ежек, — протянул Вестерион, — либо он только что ошибся, либо за стеной кто-то только что скончался.
— Надеюсь не Галя! — простонал амур.
— Такие, как Галя, просто так не мрут. Она бы одними мыслями своими тут все разнесла. — Ответил Соорский, доставая из сумки на плече костяную пушку. — Верни его к предыдущей.
Прислонив его к первой стене, амур уверенно произнес:
— Жизнь есть, вскрывай.
— Посторонись!
Установка костяной пушки, как и сам процесс запуска ее работы, очень трудоемка и требует точных движений. Соорский, закусив губу, как мастер ювелирных дел с точностью до градуса произвел монтаж и начал процесс пиления. Не будь город мертв, он бы мановением руки вскрыл все камеры и капсулы для одиночек и небольшим всплеском собственной магии заставил его цвести. Но захватчики Гали и Себастьяна, стерев следы похищения, фактически оставили их умирать в закрытой камере на дне.
Не будь подсказки от Олимпии, их бы еще долго не нашли. Думая об этом, зелен старался отвлечься от мельтешения встревоженного Донато, ежеминутно вопрошающего:
— Итак… кто идет ее спасать?
— Мы спасаем не только Галю.
— Это не имеет значения! — всплеснул он пухлыми ручками, — так, кто идет ее спасать?
— Мы уже ее спасаем. — Заметил зелен, задавая новый угол костяной пушке.
— Ты не понимаешь! Галя из четвертого мира! У них, как в двадцать восьмом, плененные могут воспылать страстью к похитителю.
— И что с того? — повторился зелен.
— А то, что спасителю в случае ее спасения не позавидуешь!
— Странный мир… самый тормозной и магически отсталый, а тут еще и это…
— Стокгольмский синдром. — Подсказал амур и начал кружить в обратную сторону. — И в то же время, к спасителю они тоже могут быть благосклонны. Иными словами, первый вошедший может стать кумиром, которому она будет поклоняться…
От этого сообщения зелен вздрогнул и с опаской поинтересовался у Донато:
— И чем это чревато?
— Ну, всеми видами поклонения: стихи, оды, подарки, песнопения, танцы, восхваления и всяческое оберегание идола.
— То есть, войди я первым, жить спокойно она мне не даст?
— Не все так плохо, ты же можешь отказаться. — Нашелся амур, просияв, как звезда на небосводе.
— И вызвать ее гнев? — Вестерион посмотрел на левую ногу в эластичной повязке, затем на сияющее лицо Донато и глухо отрезал:
— Нет.
— Но ты не можешь так с ней поступить! Она обидится…
— В таком случае первым пойдешь ты. Ты знаешь их обычаи, устои, традиции и поведешь себя толерантно.
Амур, ошеломленный предложением, медленно опустился на дно камеры:
— Я, конечно, ей многим обязан…
— Но? — усмехнулся зелен. В это мгновение инструмент для пропила стены завершил свою работу, а за спиной спасателей кто-то тактично кашлянул.
— Галю спасаете?
Амур Донато тут же спрятался за зеленом, и оба они с опаской посмотрели на пришельца:
— Себастьян!? Ты откуда тут?
— Галя послала к Люциусу, Люциус, расспросив о месте заточения, переслал обратно, но ошибся… и вот я тут.