Я слышу, как поблизости от меня прочищают горло, напоминая мне о том, что я остался здесь не один.
— Не звуки ли это бьющегося сердца? — спрашивает Льюис, ухмыляясь.
Я поворачиваю голову в его сторону, и покрытая корочкой кожа на шее не слишком благодарна мне за быстрое движение.
— Приятно видеть, когда кто-то вспоминает, что он человек, а не монстр, которым сам себя сделал, — говорит он.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? — говорю я со смешком, подхватывая сумку с пола.
— Ты знаешь, о чем именно я говорю, Адам, — говорит он спокойно. Он разворачивается и начинает идти в сторону тренажерного зала, зная, что у меня нет другого выбора, кроме как отправиться следом. — Чувствовать сердцебиение. Чувствовать, как кровь бурлит в венах. Наслаждаться этими чувствами!
— И снова, — говорю я. — О чем, черт возьми, ты говоришь?
Он открывает для меня дверь, улыбаясь от уха до чертового уха, когда я прохожу мимо.
— Сегодня ты вспомнил себя, вспомнил, кто ты есть. Вспомнил о том мужчине, который, как ты думал, исчез.
— Не важно, — говорю я, оставляя его позади и игнорируя постоянную, непрерывную барабанную дробь под моими ребрами.
Но Льюис еще не закончил.
— И сейчас, когда ты вспомнил, я собираюсь подтолкнуть этого мужчину к пределам, которые были для него недосягаемыми. Давай подготовимся. — Он делает паузу, отступая на шаг от меня. — Теперь моя очередь изгнать из тебя это чудовище.
***
На следующей неделе я приезжаю на физиотерапию пораньше. Я говорю себе, что чем больше буду подталкивать себя, тем больше преуспею и быстрее смогу вернуться к… неважно, что там меня ждет впереди. Но я знаю, что это не единственная причина. На прошлой неделе, после моей адской тренировки, я заглянул в электронное расписание, чтобы узнать, когда у Гаса следующая встреча. После этого я наметил свою встречу сразу после его.
Я такой чертов лицемер.
Я сразу нахожу его, сидящего на том же самом месте, как и в тот раз. Сегодня я сажусь прямо рядом с ним.
— Чем занимаешься, Гас? — говорю я, бросая сумку рядом с собой.
— Ничем. Просто жду. Мама снова с Льюисом. — Он кивает в сторону закрытой двери кабинета.
Я смотрю в этом направлении, желая посмотреть сквозь дерево двери. Спустя несколько секунд Гас снова начинает говорить:
— Никто не зовет меня так.
— Как? — Я склоняю голову, но продолжаю наблюдать за дверью.
— Гастон, — отвечает он. — Никто не называет меня так. Не знаю, почему она так делает. Она знает, что мое имя Гас. Она знает, что именно так меня называют все люди.
— Что не так с Гастоном? — спрашиваю я, прищуриваясь.
Когда он сразу не отвечает, я перевожу свой взгляд с двери на него.
Он пожимает плечами.
— Тебе не нравится твое имя?
Паренек делает глубокий вдох, передергивая плечами.
— Я привык к нему. Это имя моего дедушки. Мама говорит, что это ее способ влить в меня частичку дома. Она жила раньше во Франции.
Французский акцент — попал в точку.
— Ага, я заметил акцент, — говорю я и сжимаю губы, чтобы не сказать об остальном, что заметил в ней.
— Чей акцент? — спрашивает он.
Я вопросительно приподнимаю брови.
— Твоей мамы. — Я смотрю на выражение его лица и начинаю сомневаться. — У нее есть акцент, — говорю я более уверенно.
— Есть?
— Да, — киваю я.
— О. — Он делает паузу. — Это странно.
Мне кажется, я никогда не знал, могут дети подмечать такие вещи или нет. Вокруг меня их не слишком много. Когда он так и не продолжает рассказывать историю о своей маме, я думаю о том, как вообще можно вернуть внимание ребенка, ну или хотя бы Гаса.
— Так что, твоя мама из Франции? — как можно более непринужденно спрашиваю я.
— Ага. — Он кивает. — Этим летом мы собирались поехать проведать их.
Ему больше не нужно ничего объяснять. Вполне очевидно, почему у них нет возможности уезжать… куда-либо.
— Возможно, получится после того, как ты закончишь свое лечение, — предполагаю я, давая парнишке хоть какую-то надежду.
— Сомневаюсь. Моя мама типа сходит с ума из-за моей следующей операции. Не перестает читать об этом.
— Ну, — начинаю я, — мамы они такие. Они переживают.
Но что-то говорит мне о том, что мама Гаса переживает по многим разным причинам. Не как моя мама, которая заботится только о том, как мои шрамы затронут ее.
— Я знаю, — отвечает он. — Иногда я слышу, как она плачет, разговаривая по телефону.
Услышав это, я сглатываю комок в горле.
— Она не знает, что я слышу ее, но я не могу не делать этого. А иногда, слова, которые она говорит, не имеют никакого смысла.
— А должны? — Я прочищаю горло.
Он качает головой.
— Однажды я услышал, как она говорила о моем школьном бале. Что она переживает о том, что никто не захочет идти туда со мной.
Я ненавижу то, что сейчас думаю о том же. Я уже взрослый, но все еще помню, какими жестокими могут быть дети. Каким жестоким был я сам. Я был одним их таких хулиганов, о столкновении с которыми так переживает мама Гаса.
— Адам?
Я снова фокусируюсь на Гасе.
— А?
— Что за школьный бал?
Его вопрос удивляет меня. Он даже заставляет меня слегка улыбнуться.
— Ну, это большие танцы, на которые ты пойдешь в старшей школе. Парни надевают костюмы, а девушки — милые платья. Это типа модного мероприятия.
— Танцы? — Его лицо отражает, насколько он не впечатлен этой идеей.
— Ага, — киваю я.
— Мама переживает, что я не смогу пойти на танцы?
— Ну, я уверен, что она просто думает о…
Но Гас не дает мне закончить.
— Кого волнуют эти глупые танцы? — почти кричит он. — Скоро начнется бейсбольный сезон, вот о чем она должна переживать. В этом году мы во втором дивизионе, — говорит он так, будто я должен понять, что он имеет в виду.
— Вау, — говорю я, притворяясь, что понимаю, о чем он. — Второй дивизион?
— Да! Единственная хорошая игра — это игра во втором дивизионе, — заявляет он.
Я продолжаю кивать, притворяясь впечатленным.
Я вспоминаю то время, когда сам был ребенком, и единственное, что имело для меня значение, это лакросс. Спорт и тусовки со своими друзьями — единственное, что меня интересовало, так что я могу понять смысл того, что сказал Гас. Но я больше не ребенок, так что могу понять и то, что его мама переживает о его будущем — даже если это что-то типа школьного бала. Гас еще слишком мал, чтобы увидеть всю картину целиком. Люди, как я и его мама, не могут не видеть этого. Однажды он поймет, почему его мама переживает. Он вырастет и не успеет заметить, как нечто другое привлечет его внимание больше, чем спорт, друзья или второй дивизион.
Девушки.
И когда этот момент настанет, переживания его мамы по поводу школьного бала станут для него понятными. Они станут его переживаниями. Будет ли у него хоть какой-то опыт, как у остальных парней в его возрасте? Будут ли девушки обращать на него такое же внимание, как и на других парней? Будет ли он разочарован? Будет ли он смотреть на школьный бал так же, как и другие подростки? Как я? Увидит в этом возможности и вероятности? Надежды?
Я мысленно возвращаюсь к своему собственному школьному балу. С Тиффани Уитмор.
И только мой разум начинает блуждать по воспоминаниям, дверь кабинета Льюиса открывается, и выходит она. Сегодня ее волосы распущены и спадают по плечам, заканчиваясь ниже груди. Она одета в джинсы и майку и выглядит намного более повседневно, чем когда я увидел ее в первый раз. Но все такая же красивая.
Ее карие глаза незамедлительно находят мои, пока она направляется в нашу сторону, останавливаясь на середине комнаты.
— Еще раз здравствуйте, — говорит она.
Черт.
Этот акцент.
— Привет, — говорю я, делая шаг в ее сторону.
Она смотрит на Гаса, прежде чем вернуть свой взгляд ко мне.
— Надеюсь, Гас не загружал вас.
«Как раз наоборот», — думаю я про себя. — «Это я загрузил его, в надежде увидеть тебя».
— Совсем нет, — отвечаю я как можно беспечнее.
Мы продолжаем стоять, и ни один из нас не двигается и не отводит взгляд.
— Гас, — звучит из ниоткуда голос Льюиса. — Пойдем со мной. Я хочу показать тебе несколько новых тренажеров, которые мы только получили.
— Мне нужно туда идти? — спрашивает он свою маму, явно показывая незаинтересованность в этом.
Льюис быстро смотрит в моем направлении, а затем поворачивается обратно к Гасу и отвечает:
— Да.
Мы оба наблюдаем, как Гас и Льюис исчезают в зале, оставляя меня и… черт, я даже не знаю имя этой женщины.
— Я Адам, — выпаливаю я, как идиот.
Она поворачивается лицом ко мне.
— Я знаю, — отвечает она с полуулыбкой, прежде чем понимает, что должна представиться. — Эмели, — говорит она, ее щеки при этом розовеют.
И впервые за долгое время мое эго раздувается при виде ее только что покрасневшей кожи.
— Приятно познакомиться, Эмели, — говорю я, мои губы растягиваются в дерзкой ухмылке. Черт возьми. Так приятно снова так делать.
Она выпускает маленький смешок.
— Нет, — поправляет она меня, делая шаг ближе. — Амели. Начиная с «А».
— Амели, — повторяю я, склоняясь к тому, что так оно звучит даже лучше, когда я его произношу.
— Гастон — Гас… он иногда разговаривает с тобой. В первый раз я подумала, что ты физиотерапевт из-за того, что он очень много говорил о тебе…
Ее взгляд в очередной раз медленно скользит по моей шее, а лицо выражает смущение.
— Извини… — начинает она.
Я отмахиваюсь.
— Не стоит. Это не секрет, почему я нахожусь здесь.
Она снова мельком смотрит на мою шею, а затем ее взгляд медленно спускается вниз по моему телу. Не думаю, что она даже понимает, что делает это. Но я понимаю. Только в этот раз я не замыкаюсь в себе и не злюсь. Я позволяю ей рассмотреть меня. Позволяю изучить грубые рубцы, которые сейчас полосуют мою кожу.
— На меня обрушилась крыша, — объясняю я.
Она кивает.
— Гас рассказывал мне, — отвечает она, решительно взглянув мне в глаза. Но вместо жалости я вижу в ее глазах свет. — Он восхищается тобой, знаешь?
Я прищуриваюсь.
— Кто?
— Гас. — Она улыбается.
— Да?
— Да, — начинает она. — После того, как ты рассказал об этом инциденте, он решил, что именно это будет рассказывать людям, отвечая на вопросы о том, что с ним произошло. Что на него обрушилась крыша, когда он сражался с огнем. Он хочет быть таким как ты.
— Он едва меня знает, — говорю я с недоверием.
— Не правда. Он неделями наблюдал за тобой. Когда на прошлой неделе ты, наконец, заговорил с ним, это было единственным, о чем он мог говорить дома. «Адам сказал это»… «Адам сказал то»…
Она приближается еще на шаг. Достаточно близко, чтобы я мог заметить несколько веснушек, разбросанных по ее носу, и одну, которая поселилась в опасной близости от уголка ее губ. Я сглатываю, приказывая своим пальцам не касаться этой самой точки.
— Я и понятия не имел, — удается выдавить мне.
Я не знал об этом. Но прямо сейчас я с трудом могу сконцентрироваться на Гасе, когда от запаха Амели у меня кружится голова самым фантастическим чертовым образом. Она пахнет… снегом. Если такое вообще возможно, учитывая, что сейчас середина мая. Свежесть и чистота, как будто доза холодного бодрящего воздуха омывает мою разгоряченную обожженную кожу.
— Ты его герой, — практически шепчет она.
Мое сердце колотится, поражая каждое ребро, каждый мускул, каждый барьер, который стоит между моей и ее кожей.
Я сглатываю, не в состоянии сделать что-то еще.
— Спасибо, — говорит она с благодарностью. — Ты дал ему то, что не смогла дать я.
— Что именно? — Мой голос звучит приглушенно.
— Стремление стать таким человеком в будущем.
Ее слова разгоняют туман, которым она меня окутала.
Стремление?
Из-за меня? Как это может быть? Я никто, чтобы кто-то захотел стать таким, как я. Спросите любого, кто меня знает — знает меня таким, какой я сейчас. Я не герой, каким меня видит Гас. Не герой, как думает Амели. Я должен прямо сейчас сказать ей о том, как сильно она ошибается. Как не правы они оба в отношении меня. Как сказал Льюис, Гас до сих пор полон света и жизни, в то время как я месяцами живу во тьме. Злой и одинокий. Я не такой, как они обо мне думают. Я не тот человек, стремиться быть которым должен Гас. Я должен предупредить ее — предупредить их обоих о том, кем на самом деле являюсь.
Кто я на самом деле.
Я шагаю ближе. Настолько близко, что мы практически соприкасаемся.
— Мам! — голос Гаса проносится по коридору, с молниеносной скоростью разъединяя нас. — Некоторые из этих тренажеров такие классные, — восклицает он, вбегая в комнату.
Я кладу руки на бедра и отвожу взгляд в сторону. Гас становится между нами, отвлекая на себя внимание своей мамы.
— Правда? — спрашивает она, фокусируя на нем свое внимание. — Ну, это хорошо, что Льюис нашел время показать тебе их. Ты поблагодарил его?
Гас отклоняет голову в сторону и смотрит прямо за спину матери.
— Спасибо, Льюис.
— Мы уже можем идти? Папа ждет, — говорит она, расчесывая пальцами свои вьющиеся волосы.
Папа?
Амели замечает мою реакцию на эти слова. Даже после того, как я все понимаю, решив, что должен уйти и оставить эту семью с шансом — обнадеживающим шансом — внутри меня бурлит такая ревность, что ее хватит, чтобы покрыть всю мою кожу.
— Дедушка Гаса, — наконец объясняет она. — Он приехал из Парижа проведать нас.
Мне должно быть все равно. Меня не должно волновать, кто такой этот папа. Но я не могу игнорировать, как с моих плеч спадает напряжение от ее слов.
— Было приятно снова увидеться с тобой. — Она медленно моргает, пытаясь взять себя в руки. Это совсем не похоже на тот беспорядок, который я ощущаю сейчас внутри себя.
Дышать становится тяжелее, и мне приходится проявить весь свой самоконтроль, чтобы не показать это. Я один раз киваю, засовывая руки в карманы, и незаметно крепко сжимаю их там.
Мы едва поговорили. Это всего лишь наша вторая встреча, и все же, она как-то перевернула вверх тормашками все мои чувства, все, что я думал, что знал о себе. А я не могу позволить этому продолжаться.
Я наблюдаю, как Амели с Гасом, освобождая помещение, уходят, но слишком быстро ощущаю, что снова остаюсь в одиночестве.
Возьми себя в руки, Адам.
Вспомни, почему ты здесь. Чтобы исцелиться снаружи. Физически. Исцелить шрамы, которые укоренились на моей коже.
Внутренние шрамы… не в приоритете.
Не прямо сейчас.
Отвлечение, не важно, насколько оно красивое, какое сексуальное, какое французское, — только препятствие на моем пути. А у меня уже и так слишком много стоит на пути.
Я перевожу взгляд на Льюиса, который все это время наблюдал за мной, изучая меня. Похоже, ему удалось проследить точный ход моих мыслей.
И он выглядит… разочарованным.
— Что? — говорю я с вызовом, злясь на самого себя за то, что мне все еще важно его мнение. — Я здесь для себя, — заявляю я. — Работа, которую я проделываю, для меня самого. Цели, которые мы наметили, для меня. Я имею на это право.
Я. Имею. Право.
Льюис ничего не отвечает. Только некоторое время моргает, прежде чем один раз кивнуть. И по какой-то причине его молчание действует жестче, чем любые слова, которые он мог бы сказать.
— Ну, тогда давай, пошли работать, и посмотрим, на что именно ты имеешь право.
Он разворачивается и направляется в сторону тренажерного зала, оставляя меня осознавать свои права. Они кружатся вокруг меня, только совсем не успокаивают. Вместо этого сейчас я чувствую, как они душат меня.