— Так я и забочусь. Приношу еду, отгоняю зверей. Ты их не слышишь, а их полно вокруг. Веду тебя удобной дорогой, а ночью позабочусь о ночлеге. Девы за Туманом так избалованны, что им этого мало?
Я слегка опешила. Потом задумалась. И решила уточнить:
— Мог бы еще понести мой мешок!
— А это уже как раз то, о чем нужно попросить, — уголки его губ дрогнули. — Не я придумал тащить на себе половину пещеры. Шла бы налегке, кто тебе мешал? И если ты закончила терзать эту несчастную шкуру, чужачка, то нам пора. До заката надо пройти перевал. Ночевать придется в лесу, здесь много ночных хищников, а идти с тобой слишком опасно.
— То есть один ты прошел бы и ночью? — буркнула я.
— Конечно, — похоже, вопрос его удивил. — Я вырос в этих горах. Поторопись, дева.
— Меня зовут Энни! — бросила я.
Он пожал плечами, показывая, что мое имя его мало интересует и отошел к деревьям, ожидая, пока я соберусь. Очень хотелось гордо плюнуть ильху вслед, но я понимала, что это лишь мои глупые эмоции. И потому просто собрала свой мешок. Куски мяса так и остались лежать на камне, ильх к угощению не прикоснулся.
До самой ночи мы двигались вдоль скалы. Тропинка даже стала немного шире и суше, снега становилось все меньше. Я изумленно крутила головой, не понимая, что происходит. Казалось, что зима резко пошла на убыль и воздух начал теплеть. Еще недостаточно, чтобы я решилась снять шубу, но вполне ощутимо. Пару раз варвар останавливался, чтобы я могла отойти за камни по естественным потребностям, и успевал за это время набрать ягод и сладких корешков, которые молча отдавал мне. Я благодарила, ильх кивал и также молча шел дальше. И почему-то эта молчаливая и отстраненная забота вызывала желание догнать его и дать пинка.
Вот так, изумляясь своим странным и нелогичным эмоциям, я и топала, выдергивая ноги из снежного покрывала.
Когда тени удлинились и стали густыми, чернильными, ильх наконец остановился на ночевку. Я к концу дня так выдохлась и устала, что могла бы уснуть даже на камнях. Но когда варвар указал на крошечную лачугу, прилепившуюся к скале, не сдержала радостного вопля:
— Дом! Здесь есть настоящий дом!
— Всего лишь сторожка для охотников, — уголки губ ильха слегка приподнялись. — Но внутри ты сможешь поспать.
«А ты?» — чуть не ляпнула я, но прикусила язык. Молча прошла вслед за ильхом в низкую дверь, осмотрелась.
К моему удивлению, открылась створка без скрипа, а внутри оказалось чисто.
— В горах много зверья, ильхи часто здесь ночуют, — пояснил Рагнвальд. — Повезло, что сегодня пусто.
— Ты тоже охотник? — Я потерла руки, рассматривая низкую узкую кушетку у стены, глиняную плошку с горстью хёгговых угольков, несколько чугунков на треноге. Под крышей узкая дыра, не окошко — воздухоотвод. На стенах — крючки, в углу — сложенное покрывало и запас сухих дров. Вот и вся обстановка.
— Все ильхи Карнохельма владеют оружием. И многие девы — тоже.
Варвар тряхнул плошку, и угли слабо засветились. Я уже знала, что такие кусочки не гаснут насовсем, лишь «засыпают». И стоит их разворошить или растрясти, снова разгораются. Очень удобно!
— Неужели все умеют сражаться? — изумилась я, сбрасывая свой мешок и развязывая платок.
— Да, мы учимся этому с раннего детства.
Я потрясла головой, почти весело размышляя над своей судьбой. Если я хотела найти более неподходящее место для толстой и неуклюжей Эннис, то вот оно — Карнохельм! Мало того, что ильхи и их девы изумительно красивы, так еще и ловки, грациозны и сильны! Да мне впору удавиться от осознания собственной неполноценности!
Пока я предавалась унынию, ильх успел развести в специальном углублении пламя, и по лачуге поползло живое тепло. И снова я уловила взгляд Рагнвальда, направленный на огонь. Тоскливый, мертвый взгляд, от которого мороз пробирал и хотелось спрятаться. Но отвернулся ильх снова слишком быстро, не давая понять свои эмоции.
Я пристроила шубу на крюк и покосилась на единственную лежанку.
— Я переночую снаружи, — заметив мой интерес, сказал Рагнвальд.
— Можно постелить на пол мою шубу и одеяло…
— Я переночую снаружи, — отрезал ильх.
— У меня еще есть мясо…
— Я не голоден.
— Слушай, я всего лишь пытаюсь быть вежливой! — вспылила я. — Не поверишь, но общаться с хёггом было легче, чем с тобой!
— Жаль, что благодаря тебе он не сдох окончательно! — рявкнул вдруг ильх, и я подпрыгнула. Лицо его исказилось, синие глаза полыхнули синим пламенем, а стены лачуги вмиг покрылись ледяными узорами. Но, кажется, сам варвар этого не заметил. Шагнул ко мне, сжимая кулаки, и показалось — голову оторвет!
— Я теперь даже прикоснуться к пламени не могу! Проклятая снежная тварь не позволяет!
— Но я не виновата в том, что ты поймал ледяного дракона!
Ильх рывком сделал еще шаг и сжал мои плечи. То ли встряхнуть хотел, то ли придушить… От резкого движения мои очки слетели с носа. Варвар втянул воздух и на миг закрыл глаза. А открыв, взглянул уже без злости.
— Да, — тихо сказал он. — Виноват лишь я. Прости, что испугал.
От изумления, что варвар способен извиниться, я даже дар речи потеряла. А ильх улыбнулся с уже знакомой насмешкой.
— Ильх, который винит в своих бедах слабую деву — глупый и недостойный ильх. Ты не виновата, ты лишь исполняла волю Бенгта. Брату трудно перечить, даже мужчинам это не удается. — Ильх вздохнул. — Просто мне трудно… смириться.
Словно завороженная, я смотрела в его лицо.
— У тебя необычные глаза, чужачка, — задумчиво протянул мужчина. — Вроде и голубые, а внутри зеленые пятнышки.
Я затаила дыхание, смущенная и близостью ильха и переменой его настроения.
Глаза? Видел бы он свои… вот от них точно невозможно оторвать взгляда, смотрю — и внутри все замирает. Вот только напоминать Рагнвальду о том, каким сделал его ледяной дракон, точно не стоит. Интересно, какие глаза были у варвара до слияния с хёггом? Верно, темные, как у Бенгта… Каково это — стать совершенно другим? Получить новые качества, но потерять прежние… Странно, наверное. А возможно, и страшно. Тем более, когда совсем не рад таким изменениям.
И почему он так смотрит на меня?
— Тетушка Хло за цвет глаз звала меня «жабой», — ляпнула я от смущения. — А бабушка именовала «сорняк Энни». Розалинда, это моя кузина, говорила: «Неуклюжая Эн», а тетя Джун величала «недоразумением». Весело, правда?
— Нет. Почему твоя семья тебя ненавидела?
Я опешила. Ясно, цивилизованно врать, чтобы пощадить чужие чувства, ильх неприучен.
— Они не ненавидели… надеюсь, что нет. Просто … Просто я отличалась от них. Была другой. У меня были странные мечты, мысли, поступки… Мы совсем друг друга не понимали. Наверное, им было трудно со мной… Знаешь, мне не хочется об этом говорить.
И… почему он все еще так близко?
И снова ожило воспоминание — шепот ильха и его прикосновения… И, кажется, об этом подумала не только я, потому что в синеве глаз Рагнвальда возникла растерянность, а ладони сильнее сжали мои плечи, безотчетно привлекая. И вдруг в льдистой глубине чужого взгляда вспыхнуло… сияние. Я ахнула, пораженная. Переливы расцветили радужку, словно в глазах ильха поселилось северное сияние! Да что же это такое?!
Ильх тяжело выдохнул, лицо его стало удивленным. Я моргнула, не веря в то, что увидела. В его глазах было сияние! Самое настоящее! Но разве это возможно? Или меня снова подводит зрение?
Рагнвальд качнулся, словно желая меня поцеловать. Я застыла.
И он дернулся в другую сторону.
— Ложись спать, дева. И не выходи, здесь полно хищников, — грубо бросил Рагнвальд, стремительно выходя, почти выбегая за дверь.
Я удивленно глянула на хлопнувшую створку. И какая муха снова укусила этого варвара? Мне показалось, что мы почти нашли общий язык, так нет же — опять разозлился. А на что — неясно. Боги, да с драконом объясниться легче, чем с этим мужчиной!
Пожав плечами, я устроилась на узкой лежанке и решила выкинуть из головы странности местного населения. Ну их всех … к хёггам!
ГЛАВА 13
Чужачка во сне хмурилась.
Рагнвальд осторожно присел рядом с лежанкой, всматриваясь в женское лицо.
Чужачка. Дева из-за Тумана. Странная, непонятная, навязанная. Зачем брат сделал ее нареченной? Зачем?
В Карнохельме любили сказки о мертвых землях, что лежат за полосой серого марева. Эти земли зовутся Конфедерацией и населены чудовищами. С виду чудовища такие же, как сами ильхи, а внутри — мертвы, как и их земля. Вода и течение порой приносят на фьорды мертвое железо, из которого чужаки строят огромные и ужасные хёггкары и коробки с колесами.
Когда Рагнвальду было семь, побратим Бенгта Кимлет — водный хёгг — притащил из морской бездны железную птицу. Затянул на отмель своего озера в горах, где любил проводить время с девами. Мальчишки Карнохельма порой бегали туда — подглядывать, как резвится водный хёгг. Правда, все знали: если Кимлет поймает за этим занятием, надерет уши и зад так, что до следующего новолуния сесть не сможешь!
Но в тот раз побратим брата сам позвал и Рагнвальда, и его родителей.
На илистой отмели лежала железная птица. Огромная, но пустая внутри, способная вместить двух взрослых мужчин. У нее был клюв и широкие крылья, и вся она состояла из пластин железа, грубо и неумело соединенных между собой.
«На такой птице люди Конфедерации поднимаются в воздух», — сказал брат, изумленно рассматривая находку.
И Рагнвальд ему не поверил. Как и все, кто рожден от зова черного хёгга, он чувствовал камни, но особенно — железо. Сколько помнил себя — чувствовал. Его дар был силен даже без кольца Горлохума. Ему прочили душу самого сильного черного хёгга, который только есть на фьордах, ведь маленький Рагнвальд был способен железом повелевать. Верный признак — говорили все.
Но в тот день он снова и снова трогал железо, надеясь ощутить привычный отклик.
Увы, птица из-за Тумана была отвратительна и мертва. Она была похожа на кошмар. Словно куски мертвечины соединили между собой и заставили каким-то мерзким способом стать единым целым. Рагнвальд водил пальцем по грубым швам на боку птицы, рассматривал ее пустое нутро, в которое зачем-то поставили стулья. И его трясло от ужаса и негодования. ЭТО не могло летать. Это было нечто ужасное и совершенно непотребное. То, что противоречит самой природе.
Тогда он уверился, что все истории про мертвые земли, которые рассказывает его мать, правда. Да и кому, как не ей, прекрасной и мудрой Асте, знать истину? Мать была из вёльд, из вольных дев-воинов. А они всегда слыли на фьордах особенными, потому что обладали тайной мудростью и силой. Их род не подчинялся ни одному риару, эти девы сами выбирали свой путь и своего мужчину.
Мать говорила, что судьба Рагнвальда его найдет, даже если он будет сопротивляться. Что нельзя пройти мимо того, что предначертано. Дорога — кольцо, и всегда ведет к тому, что должно случиться.
Конечно, в детстве Рагнвальд об этом не думал. Его занимала мертвая железная птица, обрастающая тиной на мелководье, сражения с другими мальчишками и больше всего — кольцо из недр Великого Горлохума, которое он вскоре наденет.
Душа черного хёгга, предназначенная Рагнвальду, вот что его заботило. Он не сомневался, что сможет одолеть зверя…
И даже подумать не мог, что отец откажет…
И вот теперь, спустя столько лет, он смотрит на спящую чужачку и пытается понять, как случилось, что судьба свела его с этой девой? Почему Бенгт решил сделать ее лирин Рагнвальда? Зная, что брат никогда не примет такую жену!
Рагнвальд не понимал. И испытывал странные чувства, глядя на свернувшуюся чужачку.
Больше всего было злости. Его, словно зверя, поймали в капкан, и хотелось отгрызть себе лапу, чтобы вырваться. Еще — непонимание. И что-то — дикое и тревожное, заставляющее сжиматься горло и впервые возникшее в незримом мире.
Рагнвальд мотнул головой, сбрасывая мысли. И вновь скривился, увидев свои белые волосы. Уже привычно задавил ненависть. Связь с хёггом он ощущал постоянно. Его ярость, его голод, его… непонятные чувства к чужачке. Потребность заботиться о ней, словно дева была несмышленым детенышем. Желание ее оберегать.
Как объяснить такие чувства дикого хищника, Рагнвальд не знал. В Карнохельме он надеялся получить ответы.
Карнохельм… его дом, его земля. Как она примет ильха с белыми волосами?
Неважно — как. Сам Рагнвальд не мог этого принять. И ненавидел снег, который теперь был снаружи и внутри, лед, который полз за ильхом, куда бы тот ни отправился. Не мог смириться с тем, что черные угли с искрами живого огня теперь жгут пальцы, а раньше ласкали… Он больше не слышал песню скал на рассвете, а раньше наслаждался ею каждое утро. Теперь камень стал немым. И железо не отзывалось — совсем. Его нож — верный друг, который он сделал своими руками, больше не отзывался Рагнвальду. Снова и снова ильх гладил клинок, но тот молчал. Словно железо было мертвым, как в той птице из его детства. Он напоил нож своей кровью, но и это не помогло. Ничего уже не поможет, и это Рагнвальд тоже знал. Оттого и ощущал себя зверем в капкане… и не знал, как вырваться.
Зато шептала вершина, затянутая льдом и снегом. Только Рагнвальд обрывал этот шепот, заставлял себя не слушать. Снег и лед говорили все громче, и хотелось оглохнуть, лишь бы только заглушить эти голоса! И белый хёгг в незримом мире ярился, рвался, рычал.
Порой удержать его было невероятно сложно…
Снежный хёгг. Жуткий хёгг. Тот, кого он так ненавидел. Теперь — его…
Рагнвальд потер ладонью переносицу и снова посмотрел на спящую чужачку. Спутанные волосы непонятного цвета, сбившийся набок платок, рванье и грязный мех, которым она укрылась. И лица не рассмотреть, оно прячется за слоем краски, сажи и непонятными стеклами!
Но он помнит, какая она была под его руками. Горячая, нежная, трепетная. И глаза у чужачки невозможного цвета, с теплыми искрами у черного зрачка. Восторженно-удивленные. Вот такие глаза у чужачки. Словно этот мир ее безмерно удивляет и преподносит подарки. Странные глаза для девы, которую именовали недоразумением и жабой. Которую украли с наречения и заточили в пещере с хёггом.
А еще чужачка пробуждает Зов. И это вызывает желание свернуть ей шею!
Спутанные волосы упали деве на лицо, и Рагнвальд отвел пряди, не подумав. Пальцы кольнуло. И он задержал руку, прислушиваясь к ощущениям. Намотал на ладонь локон. И тут же нахлынуло запретное. Как он держал эти пряди в кулаке, как тянул, заставляя деву откинуть голову. Яркое, обжигающее пламя взметнулось внутри, заставляя задохнуться и пробуждая проклятие зверя, которое он не умел сдерживать.
* * *
Ночь оказалась беспокойной, и я совершенно не выспалась. Непонятное перемещение в незримый мир пугало, и теперь я опасалась засыпать. А вдруг снова провалюсь, не пойми куда? И встречу еще какого-нибудь ильха? Я не хочу! Одного хватает!
И стоило подумать, начинала терзать мысль: как там варвар, снаружи? Ночью холодно… Хотя он, похоже, совсем не мерзнет. И все равно… Разве это дело — сидеть одному на снегу? Может, снова позвать ильха внутрь? Так ведь откажется. Точно откажется… И почему я вообще за него переживаю? Он варвар, и сам сказал, что вырос в этих горах.
Усталость взяла свое, и я все-таки уснула. Правда, поспать удалось недолго, потому что за стенами взвыли волки. От жутких звуков я чуть не поседела, а может, и обзавелась парой белых прядей, кто знает! Под черной сажей все равно не видно! Деревянные стены лачуги казались слишком ненадежной защитой, так и чудилось, что со всех сторон полезут хищники.
И мучила мысль — как там снаружи Рагнвальд. А вдруг его уже сожрали? Не выдержав, я даже дернула дверь, опасаясь увидеть обглоданное тело, и изумилась, поняв, что ильх меня запер! Створка не поддавалась, похоже, с другой стороны ее подперли бревном! И зачем, интересно? Чтобы чужачка не доставала с вопросами и глупостями? Да больно надо!
— Варвар нечёсаный! — возмутилась я. — Зря я о тебе беспокоюсь. Таким любой волк подавится!