Бой был жестокий и кровопролитный. После, я старательно загнал воспоминания поглубже, иначе от них хотелось выть и кидаться на ближайшие деревья. Из пятнадцати человек «разведчиков» живы остались трое. Я и ещё два мальчишки, которых я, прикрывая, вывел обратно. Самому досталось не сильно, синяки да ссадины, жить буду, только хромать начал на правую ногу. Вроде в драке попали по ней не сильно, но слушаться она стала плохо. Но вот смерть каждого вверенного пацана, я был уверен, лежала на моей совести. Не уберёг, не предупредил. И плевать, что тренировал и готовил их не я. Я командир и несу ответственность за каждого.
— Вернулся? Это хорошо, — во все тридцать два зуба улыбнулся Ибрагим, — мальчишек жалко, но без этого никак, — бросил он и ушел из лазарета.
Я сжал зубу так, что они заскрипели. Что это было? Проверка? Меня? Ценой дюжины жизней? Он что думал, я сбегу к повстанцам не успев покинуть периметр базы? Детский сад какой-то. Я вышел из палатки и сел, устало привалившись спиной к брезентовой стене.
— Ну что там? — осведомился незнакомый солдат, сидящий поодаль и чистящий своё оружие.
— Лес, — сквозь зубы пробормотал я.
— Знамо лес, — ухмыльнулся собеседник, — здесь везде лес. Тренированные собаки, да?
— Да нет, обычные. Это мы как на прогулке в яслях были, — железная хватка сжимавшая горло стала отпускать, разговор помогал, не сильно, но помогал, — твою ж мать, — я шарахнул кулаком по земле. — ещё пару дней назад их обнимали матери, любимые, а теперь их нет. Просто нет. Лежат там, — я неопределённо махнул рукой назад, — лежат на прелой траве, глядя пустыми глазами в небо…
— Ну, далеко не всех перед армией обнимают родные, да любимые, — я непонимающе вскинул глаза, — это только рожденных отпускают домой, «набраться патриотизма», им необходимо знать за что ты воюешь, кого защищаешь. У выращенных такой потребности нет, у них цель, профессия. Им командир — мама родная. Психологический ход, — лениво протянул мужчина.
— Ещё лучше, — пробормотал я
— Не принимай близко к сердцу. Их, таких вот, глупых трупов, ещё много будет, на всех ни спины, ни сердца не хватит. Спиной ведь, тех кого привел, прикрывал? А они б тебя бросили. А если б раненого нашли, в Лагерь сдали, — он сорвал травинку и засунул в рот, — запомни совет, здесь ты, пушечное мясо, никому не нужное и никто своей жизнью ради тебя жертвовать не будет. Человек человеку — волк.
— Если ты никого прикрывать не будешь, кто же прикроет тебя? — немного ошарашено пробормотал я.
— Почему не буду? Буду. Тебя вот буду, потому что ты, что бы я тебе не говорил, всё равно ринешься меня прикрывать. Я на своём веку, таких дураков как ты, много перевидал. Правда, большинства из них, нету уж, но это лирика.
Я лишь моргал, пытаясь переварить услышанное.
— Пойдём, — поднялся мужчина. Я послушно встал и пошел за ним.
Ходили мы не долго, зайдя за палатки, мой провожатый устроился прямо на траве, прислонившись спиной к огромному стволу, я сел рядом. Мужчина достал сначала один пузырёк и открыл его, в нос ударил едкий аромат.
— Это что, спирт? — удивился я. Накрутившись в лабораториях, этот запах я отлично знал.
— Нет, витаминная добавка, — едко ухмыльнулся новый знакомый и достал из кармана вторую склянку и походный стаканчик.
Плеснув пополам спирта и другой жидкости, подозреваю что воды, выдохнул и залпом осушил посудину, затем повторил манипуляции и протянул тару уже мне. Я немного покрутил стакан в руке, понюхал, но всё же выпил. Горло обожгло так, что я закашлялся, но сдержался от порыва вернуть выпитое обратно.
— Послушай дядюшку Вано, — тем временем, собеседник намешал себе ещё коктейля, — я конечно ненамного старше тебя, но точно помудрее буду. Если хочешь выжить, бросай свои альтруистичные замашки, пара доверенных, а лучше проверенных товарищей, и привет, иначе не проживёшь и месяца. Ты думаешь кому-то тут нужен? — он выпил и налил себе ещё, — фиг два! Я на этой войне уже пятнадцать лет и выжил только благодаря тому, что в первую голову заботился только о своей шкуре. Потому мы и не можем победить повстанцев, каждого солдата растят как самостоятельную единицу, а это не правильно. Берут сюда в основном выращенных, мы конечно отличные убийцы и исполнители, но мы не умеем дружить, нам никто не нужен, и в команде мы не работаем. Да-да, что ты смотришь и я тоже, я в особенности. Я пробный экземплярчик, — он выпятил грудь и постучал по ней, — на сколько я тебя старше? Лет на пять? Вот тогда первые выращенные и появились, экспериментальный вариант, так сказать. Мама, папа одни, выносила другая, воспитывали третьи. Сколько деток они угробили, чтобы построить нужный инкубатор, даже думать не хочу, — я сидел, вытаращив глаза, а собеседник сунул мне стакан с разбавленным спиртом в руку, — именно поэтому я не такой как они, потому что несколько месяцев всё же слушал биение сердце, пусть и не материнского. Мои родители работали в центре генетики, но как ни странно любили меня и растили как родного, хотя я им был никто. Конечно, Ибрагим тебя проверял, — перескочил с темы на тему собеседник, и налил себе ещё, его глаза стали осоловелые, а язык ворочался с трудом. Да у меня самого немного шумело в голове, но слушал я внимательно, — он ж не знает откуда ты такой красивый нарисовался, всё умею, всё могу и не военный. Вдруг бы ты к повстанцам переметнулся, или бы привёл весь отряд целым и здоровым, а это значит что ты засланный казачок. Тебе ж специально дали пушечное мясо, они всегда в расход идут в первом же бою. Но нет, ты вернулся пощипанным, без людей, значит повстанцы тебя не пощадили.
— Странная логика, — буркнул я.
— Не страннее других, а как ещё-то проверить, тут хоть что-то, — речь Вано становилась путанной, — в общем это не плохо. Тебе конечно верить не начнут, но и хуже других не будешь. Учись солдат.
После того вечера Вано еще несколько раз уводил меня ближе к лесу, и мы распивали неизвестно откуда бравшийся спирт. Именно он поведал мне о том, что мы будем нападать на тех повстанцев, что залезли в центр где я работал. Что мне дадут еще отряд. Рассказывал, как надо вести себя в бою, об устройстве армии, о движении повстанцев. Меня после разговоров с ним немного мутило, не столько от выпитого, сколько от того в какой клоаке мы жили. Я как-то спросил почему он не ушел к повстанцам, приятель лишь пожал плечами и сообщил что выращенные там без надобности. Этого я уж точно понять не мог.
В другой раз я поинтересовался зачем он мне всё это рассказывает, коль скоро альтруизм он на дух не переносит, мужчина тяжело вздохнул и сказал:
— Не поверишь, даже мне иногда хочется поговорить. Всегда есть такой вот, Ноун Бизи, но вы все не умеете приспосабливаться и слишком быстро уходите. То ли я такой везучий, то ли такой мастерущий, но меня ничего не берёт. Лишь однажды серьёзно ранило. Тогда мне повезло, бои были тяжелые и я умудрился неделю отлежаться у одного сердобольного мужика, егеря, а как только смог подняться на ноги пошел искать военный комитет, ещё недели две бегал от медицинской комиссии, — он ухмыльнулся, — а потом и рана почти затянулась, так что до Лагеря не добрался. Туда конечно не всех подранков отправляют, только тех, кого надо долго и упорно лечить, но побывать там не хотелось бы. Вот и ты, небось, сгинешь в бою… — сквозь зубы вздохнул собеседник и осушил ещё один стакан разбавленного спирта, — а жаль, хороший ты мужик, с принципами, люблю таких. Но такие долго не живут, — в очередной раз повторил он свою догму. Я лишь устало посмотрел на него, с таким отношением к жизни мне пора самому себе могилу копать. Но во всём остальном Вано был для меня кладезем информации.
06.09
13
Сказать, что утро началось замечательно, я не мог, разбудил нас тревожный сигнал. С максимальной скоростью мы оделись и выстроились у штаба. Командиры подразделений впереди отряд позади. Я к тому моменту обзавёлся новыми подчиненными, чуть более опытными. В течение того времени, что мы просидели на базе, пытался их тренировать, выходило не очень хорошо, потому что и выдержки мне не хватало, и частенько я действовал неосознанно, а на рефлексах, приходилось самому садиться и разбирать, что и почему я делала, а потом уже показывать и объяснять, это была двойная работа, но ничего лучшего в голову не приходило.
Нам сообщили, что сейчас мы продвигаемся ближе к противнику, к его границе поправил я про себя. Да-да, оказалось, что повстанцы это не кочующая группка людей, а несколько деревень и город, об этом мне тоже поведал мой новый друг накануне, он, как, оказалось, предпочитал подслушивать, чтобы быть в курсе реальных телодвижений Общества, а не внимать той пропагандистской сказке, что толкали основному составу.
Небольшой переход и перед нами оказался маленький промышленный городок. Именно за него мы и будем сражаться, это тоже разъяснил мне Вано. Командование же разорялось о попытках повстанцев захватить городок, не говоря, что практически через поле от него начинается граница их владений.
Утром мы вступили в город. На улицах стояла кромешная тишина, будто здесь никто не живёт. Даже крыс у помоек и тех было не видать. Я медленно и бесшумно вздыхал, продвигаясь по какой-то подворотне, прижимаясь спиной к стене. Ощущение надвигающейся «грозы» лихорадило, заставляя крепче сжимать приклад автомата. Свою команду я оставил в укрытии, бесшумно идти друг за другом они не смогут, и нас выдадут, а мне хотелось жить, ох как хотелось. Ничего толкового с лекарством я не придумал, даже в ночи лазил в лечебницу, если у них и было то, что мне нужно, то прятали они это хорошо.
Вдох. Все ненужные мысли как корова языком слизала. За стеной слышится неясный, легкий шорох. Это может быть ветер, гоняющий бумажку, но я всем естеством чувствую, что это человек. Бесшумно, кинув взгляд под ноги, ставлю стопу. Ещё шаг. Резко, уже не задумываясь, произвожу ли я шум, выскакиваю из укрытия. Секунда, чтобы понять, передо мной солдат противника. Залп. Свист своим подопечным, теперь они будут ждать меня на углу, может, прикроют, но на это я не сильно надеюсь, не потому что не хотят. Не смогут. Не успеют. Сердце ровно отсчитывает секунды. Ещё один проулок и ещё один поворот. Я прислушиваюсь, перед тем как выглянуть, когда воздух наполняется шумом выстрелов, у меня за спиной.
Повернувшись кинулся обратно, успел как раз к раздаче слонов, магазины закончились и дабы не тратить боеприпасы понапрасну повстанцы пошли в рукопашную. В воздухе запахло кровью, туманя разум. Победить. Выжить. Только эти мысли бились в мозгу, когда я снимал из-за угла противников, когда позже, продвинувшись вперёд, нарвался на ещё одну группу и уже катался в пыли сжимая в рука боевой нож, даже когда дрался с кем-то из третьей группы оставшись без оружия. Выжить, во что бы то ни стало.
Закончилось для меня всё достаточно быстро, через каких-то пару часов, двое бойцов, повстанцев нацепили на меня наручники, и подгоняя дулом автомата, у меня на глазах перезаряженного, повели вперёд. Пока мы шли на моих конвоиров напала группа Вано, я пытался бежать, но… зря он в общем отказался от своих принципов, а может просто устал провожать в дальнюю дорогу очередного «принципиального дурака». Итог мне точно не понравился. Меня поймали, Вано, как командира, тоже заковали в кандалы, остальных расстреляли на месте, больше на нашем пути солдат Общества не встретилось.
К вечеру нас распихали в подвалах города ставших ныне казематами. Мы с Вано оказались в одной камере, сослуживец жаловался на то что спиртику тут не достать, а заначку изъяли эти проклятые повстанцы, которые обыскали нас прежде чем засунуть в этот каменный мешок. Вообще в голове не умещалось, что здесь до этого жили люди. Каменные стены, поросшие плесенью, нестерпимо влажный воздух и махусенькое, десять на десять, окошко.
Всю следующую неделю мы полуголодные просидели в камере, только некоторых из соседей, нам не знакомых, уводили на допрос. Приводили надо заметить не в лучшем виде. Кормить кормили, но едой эти помои назвать не поворачивался язык. В камеру швыряли бадью, наполненную непонятной тюрей и справляйся как знаешь, ни ложек, ни вилок. С туалетом тоже были сложности и через несколько дней помещение смердело невыносимо. А вечером седьмого дня объявили, что на завтра назначена казнь. Я извелся за эти дни, сбежать не получится, за дверями стояла охрана, я пытался несколько раз поговорить с ними, прося подозвать главного. Я должен был попытаться что-то сделать для Хоуп. Я был готов на всё, что бы они не попросили, но беседовать со мной никто не стремился.
На следующее утро нас под конвоем повели на расстрел. Как рассказал один из охранников, предводитель повстанцев зачитает приговор и привет. Перед специально выстроенным помостом стояла толпа людей, а на дощатом настиле стояла та самая девушка, даже я отсюда видел, что это она, но странное ощущение не покидало меня, когда я на неё смотрел. Вроде бы та же девушка несчастная, избитая, а с другой какая-то неизвестная жесткая женщина, что-то в её лице сейчас было отталкивающим, и я отвернулся. Вот и всё. Страха не было. Получить пулю не страшно. Но твою ж мать, как же хочется жить, на глаза сами набежали слёзы. Всего полтора года назад я бы и сам был рад умереть, а сейчас хотелось цепляться за жизнь, ради моего лучика света, моей дочери. Хоуп!
— Ася! — истошный крик раздался над толпой — Герман! — он звучал как последняя соломинка, как нежданная и самая счастливая встреча, он заставлял повернутся, разыскивая глазами того счастливчика.
Я кинул взгляд на помост и встретился глазами с бывшей пленницей центра. От её взгляда кинуло в жар, а затем в холод, меня заколотило, а на лбу выступила испарина столько в нем было намешено: тоска, непереносимое горе, одиночество, отчаянье, и робкая надежда на счастье, а ещё там была ЛЮБОВЬ, огромная, всепоглощающая…
— Герман! — это был не крик. Это был вопль, раненого животного, не человека, но я видел, что он вырвался из горла девушки, а затем она как подкошенная рухнула на доски.
Все вокруг пришло в движение, темнокожий мужчина, стоявший рядом с девушкой сначала подхватил её на руки, но тут же отдал другому молодому человеку, сам же спрыгнул с помоста и начал отдавать указания охранникам, искоса поглядывая на меня. Нас вернули в зловонную камеру. Я не мог сказать рад ли этой отсрочке. Мучил вопрос что произошло? Почему отменили нашу экзекуцию? Кто тот Герман вызвавший такую бурю эмоций у этой Аси? Симпатия и стремление защитить её пропали, стоило посмотреть на неё как на командира, вряд ли на помост позвали абы кого, скорее всего местные военные чины.
Дорогие друзья! не забывате, что автору очень нужен отклик иначе творчство стопорится!
глава 14-16
14
Буквально через час у дверей нашей камеры появился конвой. Они молча зашли и подняв меня за руки куда-то потащили. Я с трудом перебирал ногами, потому что нормально встать мне так и не дали и думал куда меня ведут. Может казнь не отменили, а просто изменили формат? Но нет. Я оказался неправ, меня ввели в комнату, не сильно отличавшуюся от моей камеры, но в другом знании и усадили на стул, крепко зафиксировав руки. Через несколько минут в комнате появился тот самый, темнокожий мужчина, с помоста. Сейчас я мог его разглядеть, высокий тренированный, в плечах может даже пошире моего. Он зашел и остановился у закрытой двери, его серьёзные, раскосые глаза внимательно пробежались по моему лицу и задумчиво уставились в пол.
— имя и звание, — отрывисто произнёс он.
— Ноун Бизи, командир шестнадцатого отряда, — ответил я. Представляясь я никогда не использовал придуманное Мелисой имя. Меня устраивало то, что я соорудил себе полтора года назад.
— как давно вы служите в армии Общества?
— с месяц, до этого работал лаборантом.
Не успел я закончить, как мой собеседник подскочил и со всего размаху ударил в солнечное сплетение:
07/09
— Не правильные ответ. Теперь я хочу слышать правду, — процедил мужчина. От удара я здохнулся, потом закашлялся, — откуда ты?
— Фермерская древня к юго-востоку отсюда. Фермерские угодья 15, - именно так называлась станция, на которой останавливался поезд, в документах этого не писали, по крайней мере там, где информацию можно было прочесть, без помощи техники. Возможно на моей карте, более развёрнутые данные, но я её никогда не читал.