Ну, мягко говоря.
— А вот это вряд ли… — тихо пробормотала себе под нос, криво улыбнувшись в ответ. Вцепившись в кружку как в спасительный круг, и не обращая внимания на то, как обжигает пальцы горячий напиток.
Всё равно, это не так больно, как тот раздрай, что творился в голове и душе.
— Это мой сын вряд ли вас отпустит, — улыбка женщины стала печальной, отдающей нотками застарелой грусти. Судорожно вздохнув, она покачала головой. — В этом он… Очень похож… На своего отца. Тот тоже не смог меня отпустить…
— Простите? — я склонила голову набок, не понимая, к чему вообще весь этот разговор. И вздрогнула (в какой уже раз за этот день?), когда Ольга Викторовна громко всхлипнула и вжала голову в плечи, пытаясь справиться с собственными эмоциями.
Чтобы спустя мгновение выпрямиться и, решительно выпалить:
— Я такая же как ты, — отмахнувшись на мою попытку заговорить, она продолжила говоря быстро и отрывисто. Словно боялась потерять остатки решимости, толкнувшей её на это откровение. — Я тоже была танцовщицей. Отличной. Лучшей. Тонкой и изящной. Погружающейся в танец с головой. Отдающей себя полностью и без остатка. Не этот дешёвый, никому не нужный стриптиз, нет… — презрительно скривившись, она сжала пальцами кружку так, что побелели костяшки. — Танец. Не больше и не меньше. Только мне не… — запнувшись, она тонко, почти жалобно всхлипнула, не имея сил сопротивляться нахлынувшим воспоминаниям. С трудом находя силы, что бы продолжить этот разговор. — Не повезло. Я привлекла внимание одного человека. Влиятельного, богатого человека. И может быть, мы действительно любили друг друга… — она сделала паузу, прикрыв рот рукой и глотая невольные слёзы, текущие по щекам. И сделав глубокий, сильный вздох, почти беззвучно закончила. — Вот только он сломал меня. Своей любовью. Своей клеткой. Своей тайной. Своим контролем и роскошью. Сломал так, что я до сих пор не могу жить нормально. Жить как все. Быть как все. Если бы… Если бы не наш сын, я бы… Давно наложила на себя руки. Давно…
Последнее слово камнем упало в повисшей, тяжёлой, давящей тишине. Её можно было потрогать руками, разрезать ножом. Она мешала дышать, мешала думать, оставляя только безмерное удивление, сочувствие и гордость. Глупую, совершенно несвоевременную гордость за эту хрупкую, но всё же такую сильную женщину. Собирать себя заново, улыбаться и жить ради детей?
Пожалуй, не многие смогут так. Очень не многие.
И я не знала, вот честно не знала, что сказать на такое внезапное откровение. Молча глядя на неё, такую беззащитную и открытую, уязвимую сейчас. Ронявшую горькие, скупые слёзы на моей чистой, светлой кухне. Смотревшей на меня с робкой, дрожащей улыбкой и вытиравшей бегущие по щекам слёзы рукавом кофты.
— Я… — медленно вдохнув и так же медленно выдохнув, я нерешительно протянула, отводя взгляд. — Я не знаю, что…
— Сказать? — тихо уточнила Ольга Викторовна и резко вздохнула носом воздух. После чего медленно отпила чаю, закрыв глаза и борясь с дрожью, то и дело пробегавшей по телу. — Не надо меня жалеть, Нат, пожалуйста. Жалость… Она убивает ещё больше, чем мои воспоминания. Я очень… Долго училась видеть что-то хорошее во всём случившемся. И каждый день благодарю Бога за то, что у меня есть такой сын.
— Да уж… — чтобы хоть чем-то себя занять, я вытащила бумажную салфетку с подставки и принялась складывать из неё какое-то оригами. Совершенно не понимая, что я делаю и зачем.
Пытаясь хотя бы так отвлечься от свалившихся на мою голову откровений. Выбивающих из колеи и заставляющих на многое посмотреть по-другому. В том числе и на реакцию Лектора в тот день. Вот только…
Моргнула, глядя на получившегося кособокого журавля. И подняла взгляд на с трудом, но всё же сумевшую успокоиться женщину. Осторожно спросив:
— А… Лера?
— Приёмная я, — буркнули со стороны коридора. И на кухню ввалилась Лерка. Бледная, встрёпанная и какая-то неимоверно уставшая. Припёршая с собой старую, низкую скамеечку для ног и устроившуюся на ней рядом с матерью.
Обняв её за ноги и положив голову на колени, довольно жмурясь от осторожных прикосновений к волосам. До ужаса напоминая бродячую кошку, дорвавшуюся до ласки и дома. Принеся с собой смуту, волнение и ощущение своего, особого, домашнего уюта.
От которого даже мне стало чуточку легче. Дышать так точно.
— Леша просто привёл её домой и сказал, что это недоразумение — моя младшая дочь, а его сестра, — Ольга Викторовна открыто и отчего-то совершенно легко улыбнулась, перебирая светлые пряди волос. — Это потом я узнала, что он отловил это недоразумение рядом со своим байком. Остальные-то бандиты врассыпную бросились, а Лерка зацепилась за арматуры на дороге и растянулась во весь свой рост. Ободрав коленку, прочесав дорогу подбородком и поразив бабушек на лавочке своим лексиконом.
— Как будто они там что-то новое услышали, ну, — фыркнула эта заноза, тут же умолкнув под укоризненным взглядом матери. И всё же, не удержавшись, тихо проворчала себе под нос. — Тем более, чего им мой лексикон… Я всё равно наркоманка и проститутка, а брат мой этот… Педофил, во! Хоть бы раз пластинку сменили, одуванчики божьи, чтоб их…
— Лера.
— Молчу я, молчу…
И ведь действительно замолчала, нагло сцапав зазевавшегося Хана за шкирку и затащив себе на колени. Настырно почесывая елозившего лапами пса. Тот сопротивлялся, но не долго. Сдавшись напору и начав осторожно, аккуратно так вылизывать подставленные ладони девчонки.
Проведя пальцем по краям получившегося, очень уж кособокого журавлика, я отложила его в сторону. Пытаясь не думать о том, зачем на меня выловили всю эту информацию, явно не предназначавшуюся для посторонних лиц. Старательно давя предательскую надежду, вновь поднявшую голову в глубине души.
— Наташ, — тихо позвала меня Ольга Викторовна. И тихо кашлянула, привлекая внимание. Дождавшись, когда я подниму голову, она тихо продолжила. — Как бы странно это не звучало… Он поддался эмоциям. А теперь не знает, как себя вести и что делать. Мужчины… — Лерка на это громко, насмешливо фыркнула и тут же обиженно засопела, получив лёгкий подзатыльник. А Ольга Викторовна уверенно добавила. — Только он забыл, что ты — не я. У тебя другой характер и танцы, это всего лишь увлечение. Если я правильно поняла, что мне эта мелочь наговорила. Так что…
— Я… Я не знаю, что делать, — выпрямившись, я скрестила руки на груди. С горечью озвучив свой самый большой страз. — И надо ли что-то делать…
На кухне вновь повисла тишина, нарушаемая лишь раздражающе медленно капающим краном. Который все руки не доходят починить или хотя бы подложить губку, чтобы не так громко капало. Царивший в голове хаос никак не желал оформляться в хоть какое-то подобий выводов и предложений, а рассказ Ольги Викторовны внёс только больше сумбура. Оставляя меня один на один со всеми страхами, неуверенностью и непониманием, как быть, что делать…
И да. Надо ли что-то делать вообще?
— Да ну нафиг! — этот громкий, по слогам произнесённый вопль заставил меня подпрыгнуть от неожиданности. Чудом успев поймать чашку до того, как она повторит участь несчастного фарфора. И прижав её к груди, я уставилась на Лерку.
Та встала рядом со мной, уперев руки в бока и пригвоздив меня к табуретке недовольным, упрямым взглядом.
— Значит так, — хлопнув ладонью по столу, она ткнула пальцем мне в лоб, едко заявив. — Руки в ноги, ноги в руки, жопу подняла и марш к моему братцу! Меня ваша рефлексия уже достала, ей богу… Нервный почесон от его убитого вида мне не компенсирует никакое мороженное, кола и чипсы! Так что, красавица, собирайся, наряжайся и марш строить любовь! — и, фыркнув пренебрежительно, она сдула с носа прядь светлых волос. — Тоже мне, проблему нашли… Танцы-шманцы-обниманцы…
— Лера… — укоризненно протянула Ольга Викторовна, старательно пряча улыбку, так и норовившую появиться на лице при виде воинственно настроенного подростка.
— Да что Лера-то?! Ты мать, как хочешь, а я глазеть на тяжко вздыхающего и воющего на луну брательника отказываюсь. И если кое-кто, — тут на меня весьма недвусмысленно так махнули рукой, — не соизволит пойти и взять всё в свои руки…Я перееду сюда! И буду действовать на нервы двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю… Пока она сама к нему не сбежит, политическое убежище просить! Вот! Я всё сказала! Данька, подтверди!
— Переедет, — мрачно подтвердил мой брат, высунувшись из угла коридора. И жалобно вздохнул, глядя на меня несчастным взглядом. — На-а-ат, а я там тебе одежду приготовил…
— Я не пойду, — нервно дёрнула плечом, отодвинувшись подальше от сощурившейся на эту фразу Лерки. — Нет, я не пойду! Я…6cd08f
Мне было страшно. Я не имела ни малейшего представления, о чем говорить и как. И всё равно через полчаса оказалась на улице, с ключами от квартиры Лектора в руках и пожеланием удачи. Последнее мне шепнула Ольга Викторовна, прямо перед тем, как объединившиеся близнецы, во главе с Леркой, вытолкали меня из родного дома. Отобрав предварительно связку ключей и ещё раз, чётко озвучив свои требования. Включавшие в себя не много не мало, а счастливую жизнь в компании моего любимого преподавателя по праву…
И как я это проверну, их не интересовало совершенно. Как и то, что моё состояние сейчас напоминало до боли знакомое «Бей или беги». Совершенно непредсказуемое, как по действиям, так и по возможным последствиям.
Сжав пальцами ключи, я засунула руки в карманы куртки и… Зашагала в сторону, где находилась та самая, личная квартира Лектора. Отчаянно надеясь, что в этот раз я не опоздаю, ничего не испорчу и вообще. Что всё будет хорошо.
Ведь будет же?
Нервно хохотнув, я подняла воротник, пряча нос от холодного, весеннего ветра, пробирающего до костей. А в голове водили хороводы мысли и обрывки оных, догадки и фразы из небольшого, но такого эмоционального разговора с Ольгой Викторовной. С той. Кто впервые за много лет дал мне почувствовать, что такое настоящая материнская любовь и забота.
Как бы странно это не звучало.
Её история была жуткой. Пугающей. В своей обыденности, в том, что я ни раз и не два слышала подобные истории от знакомых танцовщиц. И далеко не все из них заканчивались так хорошо, как в этом случае. Далеко не все.
Нервно усмехнулась, остановившись на перекрёстке, дожидаясь разрешающего сигнала светофора. Я видела, как ломали и в прямом смысле слова девчонок-танцовщиц. Перспективных, юных, красивых и невинных. Наверное, именно поэтому, я никогда не мечтала стать одной из них, не мечтала о славе и сцене. Предпочитая что-то более приземлённое, хоть и не лишённое творческой подоплёки.
Если бы ещё не страдала хернёй и всё сразу рассказала. Или переборола свой старый детский страх оказаться ненужной, заявившись к нему домой. Если бы…
Криво усмехнулась, вжимая голову в плечи и чуть ли не бегом ныряя в нужный двор. Увы, история не терпит сослагательных наклонений. Но надеюсь, очень осторожно надеюсь, что для меня ещё есть шанс, ещё не всё потеряно.
Не потеряно же, нет?
Пальцы дрожали, предательски и так глупо. Но с пятого, а то и с десятого раза, промерзнув до костей, я смогла попасть ключом на нужную отметку и распахнуть тяжёлую, железную дверь подъезда. Нерешительно шагая в его тёплую, пропитанную почему-то запахом бензина и дорогого одеколона темноту. Неслышно, преступно медленно поднимаясь по лестнице на третий этаж. С трудом преодолевая каждую ступеньку.
Пока, наконец, не остановилась возле тёмной, металлической двери с нужным мне номером. Остановилась и застыла, глядя на черную кнопку звонка. Часто и глубоко дыша, пытаясь взять себя в руки и уговаривая сопротивляющееся тело нажать на этот чёртов звонок.
Просто нажать на звонок. Что в этом, мать его сложного?!
— Ты сможешь, — стиснув руки в кулаки, я зажмурилась, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Грозившими смять меня, сломать окончательно и бесповоротно. И тряхнув головой, я решительно шагнула вперёд, нажимая пальцем на звонок. Втопив его до конца, обмирая про себя от зазвучавшей мягкой и всё же такой пронзительной трели.
Задержав дыхание, боясь двинуться с места и не слыша ничего из-за шума с силой бившегося сердца. Вздрогнув, когда дверь распахнулась, заставив меня отшатнуться назад и, не удержав равновесия, упасть прямо на пол, больно приложившись локтём и затылком.
Зажмурившись от боли, я не выдержала и тихо всхлипнула, тут же замолкнув, когда моей щеки коснулись прохладные, такие родные и знакомые пальцы. Медленно открыв глаза, я слабо улыбнулась, глядя в любимое лицо. И прошептала, почти неслышно:
— Привет…
— Привет, — одновременно со мной выдохнул Лектор. Растрёпанный, в футболке и джинсах. Небритый и уставший, но такой незнакомый и такой мой. — Я…
— Я так скучала…
— Я тоже…
И снова в унисон, одновременно, наклоняясь всё ближе и ближе. Пока губы не коснулись губ, пока дыхание не стало общим. Чтобы тихо, легко и счастливо рассмеяться, пряча лицо на груди у своего единственного и неповторимого, только своего байкера. Невозможного, невыносимого, тролля всея универа…
Своего личного Ганнибала Лектора.
Эпилог
Несколько месяцев спустя…
Яркое летнее солнце било в глаза. Лукаво сощурившись, я воткнула в уши наушники и, подпевая песне «Шторм» группы Кукрыниксы, сбежала вниз по ступенькам. Махнув на прощание одногруппникам и братьям оп несчастью с факультета дизайна и компьютерной графики. С лёгким сердцем оставляя позади учёбу, вредных преподавателей и целую вереницу пересдач, в которую, к вящему удивлению большинства, угодила не только я, но и наш староста.
За что такая кара досталась бедному Вальке мы так и не смогли узнать. Ходили слухи, что это дело рук одного преподавателя, по праву. Уж слишком часто он стар спрашивать Смирнова на парах, да ещё пристально следить за тем, как он садиться и с кем разговаривает. Но, думаю, врут.
Не настолько же мелочен мой любимый байкер, правда же?
Тихо фыркнув, я вытащила из заднего кармана джинсов настойчиво вибрировавший телефон. И щёлкнув экраном блокировки, закатила глаза, читая очередное сообщение от Ярмолина. Вот уж точно, только свистни и он появится. Да ещё и выдаст очередное почти невыполнимое задание. Как, например, попасть в парк, находящийся в десяти минутах ходьбы от универа за каких-то там пять минут.
И отказы не принимаются, нет. Кто бы сомневался…
Цокнув языком и закинув рюкзак на плечо, я поспешила перейти улицу. Намереваясь если не рекорд поставить, то хотя бы остаться верной своей самой любимой традиции. Опаздывать везде и всегда я не разучилась до сих пор. Не собираясь избавляться от этой привычки.
Тёплый ветер ерошил волосы, забирался под чёрный топ с эмблемой «Звёздных Войн», гулял в прорехах на любимых светло-голубых джинсах. Чёрные кеды отстукивали ритм очередного трека LasCala, а настроение стабильно оставалось на отметке «Всё очешуенно». Прохожие провожали меня завистливыми взглядами, телефон периодически гудел от сообщений в общем чате труппы, и всё было так хорошо, что я всерьёз задумывалась о том, какой фееричной гадости нам ждать впереди.
Впрочем, тут я пожала плечами, широко улыбнувшись, даже если впереди ждёт очередная чёрная полоса… После всего, что было, я могу точно сказать — мы справимся. В любом случае. Без вариантов.
Ну не с такими родственниками точно.
Хихикнув, я обогнула группу детишек на входе в парк и нырнула в прохладу тенистой аллеи, сворачивая с центральной на одну из боковых. Точно зная, где меня ждут на этот раз. И даже не удивившись, когда засмотревшись на пробегавшую мимо детвору, я оказалась схвачена за руку и прижата к широкой, крепкой груди.
— Привет, — тихо выдохнули мне на ухо, протягивая букет обычных, полевых ромашек. — Я скучал.
— Я тоже, — улыбнувшись, уткнулась носом в цветы, вдыхая их запах. И тут же пихнула локтем наглого блондина в бок, невозмутимо поинтересовавшись. — Колись, что задумал.
— Сводить любимую девушку на свидание? — предположил Ярмолин, отступая на шаг назад и давая мне возможность развернуться. В ответ на мой скептичный взгляд, он обвиняющее ткнул пальцем мне в грудь. — Кто-то, помнится, жаловался на отсутствие конфетно-букетного периода.
— Не помню, значит, не было, — возведя глаза к небу, я фыркнула и милостиво кивнула, позволив взять себя под локоть. — Ладно, Сусанин. Веди. Пока поляки не вспомнили про нас и не загубили на корню всю романтику.