— И моя баба, и моя девка, и моя женщина, и моя девочка… если бы ты и в постели мне врала, я бы тебя убил.
— Я не вру. И очень ценю тебя… по достоинству.
— Вот сучка озабоченная, — страстно обозвал он.
— Угу. Тебе же нравится. — Лизнула его бедро и слегка прикусила. Потом снова хлебнула из полупустого бокала.
— Очень нравится.
— Шампанское выдохлось, — засмеялась она.
— Главное, чтобы ты не выдохлась. — Расслабив грудную клетку, с усилием выдохнул, чтобы немного успокоиться. Иначе неотвратимо взорвется горячим удовольствием и выплеснется ей в рот.
Сжав ладонями ее лицо, тронул влажные губы. Машку хотелось целовать. Не всякую женщину хочется целовать, даже испытывая сексуальное желание. Целовать не для ритуала, а для ласки. Ласкать ее рот, губы и язык. Ласкать откровенно, стряхнув в себя все предрассудки.
— Иди ко мне…
Она отставила бокал и послушно приникла к его груди. Бажин долго смотрел в ее лицо, честное и открытое в своей страсти, гладил по волосам.
Как она не понимала, что он просто хочет любить ее. Просто любить. И больше ничего ему не нужно. Любить ее всю, целиком и без остатка.
Любить, и все.
Стал целовать, шалея оттого, ее губы пахли им. Ее кожа, ставшая влажной от испарины, пахла сексом. Она вся пропиталась им, вся вибрировала от его дрожи, от наслаждения, которое дала ему сама. Они смешались, слились, их вкус и запах.
Бажин погладил ее спину, спустился к ягодицам, сжал их, и Машка нетерпеливо застонала.
— Виталичка, ну, пожалуйста…
— Я хочу тебя помучить.
— Не надо, — мотает головой, как будто злясь.
Засмеялся над этими протестами, потому что видеть ее в таком состоянии — настоящий кайф. Он любил, когда она возбуждалась до такой степени, что у нее промокали трусики. Любил ее сладкие муки. Любил сам снимать с нее белье, как будто случайно касаясь горячей влажной плоти. Любил, когда Машка, изнывая от желания, начинала кусаться. Тогда от мучительного напряжения до продирающего экстаза остается всего лишь шаг. Рывок. Толчок. Одно движение. Его в ней.
Секс с ней — это наркотик. Ее оргазм для него — наркотик. Она для него — наркотик.
Она — его безумие. Его страсть, его любовь.
Опрокинув Машку на спину, снял с нее розовые трусики. Готовясь получить свою дозу удовольствия, она обхватила его ногами. Громко застонала, принимая в себя. Тяжело вдохнула, кривясь в такт его движениям. Мягкая и безвольная она сгорала под ним. Он приподнялся, оперевшись руками у нее над головой, чтобы лучше видеть, как бесконечно прекрасно страсть портит ее красивое лицо. И в тот момент, когда беспредельное удовольствие разорвет ей вены, он хотел видеть ее глаза.
Он хотел видеть в них свое отражение.
ГЛАВА 17
Виталий натянул майку и бросил взгляд на сумку, которая до сих пор стояла не разобранная. Маша так и не вытащила из нее вещи. Думал, что последний разговор многое прояснил в их отношениях, но, видимо, ошибся.
Спустившись на первый этаж, застал свою строптивицу на кухне. Она стояла, оперевшись ладонями о столешницу, и выглядывала в окно, будто ждала, что вот-вот начнется дождь. Где-то рядом предостерегающе громыхнул гром, и Маша, вздрогнув, отошла. Уселась за кухонный островок, обхватив ладонями чашку горячего кофе.
— Одна никуда не выезжай. Если куда-то соберешься, предупреждай меня. А лучше на некоторое время вообще воздержись от всяких поездок, — резковато сказал Бажин.
— Я и так давно уже одна никуда не езжу.
— Вот и хорошо.
— Кофе будешь?
— Давай, — согласился Виталий и сел рядом, уложив на стол сцепленные в замок руки.
Машка вскочила с места, обрадовавшись возможности хоть как-то угодить ему. Заметила, что за ужином он был молчалив и напряжен.
— А если я захочу встретиться с подружкой или что-то купить? — Поставила перед ним чашку и села на свое место.
— Тебе все сюда привезут. И подружку, и то, что ты хотела купить. Скажи Наденьке, что тебе нужно, тебе все привезут.
— К чему такие меры, можно узнать?
— Машенька, у тебя есть враги? — Посмотрел Маше в лицо. Ее черные глаза смотрели встревоженно и ожидающе.
— Враги? — задумалась она. — Вроде нет.
— А у меня есть, — проговорил, словно придавив словами.
— А я причем? — Испуганно залилась румянцем.
— Ты ни при чем. Ты при мне. Вернее, со мной. Ты поговорить о чем-то хотела? Что случилось?
— Нет, уже нет. Пустяки, — отмахнулась она с деланной беспечностью.
Угу, пустяки… Всего-то нужно сказать, что она сегодня купила билет на самолет и завтра улетает в Питер к родственникам. Всего-то бросает его и улетает. Пустяки…
Как сказать о том, что она уезжает? В каких словах объясняться? Как убедить, что ей это нужно? Он же никогда не слушал ее, с самого начала плевал на любые доводы и делал все по-своему. Она тоже имеет право сделать все по-своему. Хоть раз. А после недавней ссоры уехать стало просто жизненно необходимым. До сих пор не по себе, никак не могла избавиться от чувства, будто ее раздели на людях.
Измучилась от собственных мыслей, разрываясь между желанием поговорить и уйти молча. Совесть требовала дать какие-то объяснения, а разум твердил, что, если она только заикнется об отъезде, Бажин ее не отпустит.
— Виталя, а вот твой дядюшка… Станислав Игоревич. У вас с ним напряженные отношения, да? Мне кажется, вы друг друга недолюбливаете.
— Угу, ненавидим.
— Почему?
— Я ненавижу его за то, что он ненавидит меня. А он ненавидит меня за то, что я сын своего отца и своей матери.
— Как это?
— Это давняя история. Говорят, он был страстно влюблен в мою мать, но потом появился мой отец, и она выбрала его. На этом дружба двоюродных братьев закончилась. Потом они помирились. Как будто бы. Но ты же знаешь, как мужчины могут быть мстительны. Сначала женщину боготворят, потом… ноги об нее вытирают, — попытался смягчить сказанное улыбкой. — Я, Маняша, живое напоминание о его провале. Правда, я поздно это понял.
— Почему? — спросила, похолодев от его слов.
— Мне было всего шестнадцать, когда погибли мои родители. Это еще не тот возраст, когда человек обладает мудростью или опытом. Понимание, кто мне друг, а кто враг, пришло гораздо позже.
— Ты думаешь, он что-то мне сделает?
— Я понимаю то, что уязвленное самолюбие — страшная вещь. Черная зависть, ненависть, злость — все оттуда. Особенно если у человека, кроме самолюбия, ничего нет. Никаких других ценностей.
— Значит меня он тоже ненавидит, — сделала однозначный вывод. — И с наркотой это он постарался.
— Почему ты так думаешь?
— А что тут думать? — Подняла голову и встретилась с его глазами. — Он ненавидит тебя, значит он ненавидит и меня. Я помню тот ужин, на котором он слишком уж сильно заинтересовался мной. Это было мне неприятно. Я помню твое напряжение. Я помню, что меня на следующий день… или через день… загребли в каталажку. Мы с тобой даже не встречались, нас не могли вместе видеть. Что тут еще думать?
— Догадливая, — без веселья улыбнулся Бажин. — Юдин очень опасный человек, тебе нужно слушать меня и держаться от него подальше.
Ни черта он ее не успокоил. Машка только утвердилась в мысли, что уехать сейчас — самое лучшее решение. Может быть, не на всегда, но хотя бы на время. Им обоим так будет лучше.
— Ты какая-то задумчивая сегодня. Устала?
— Отчего? — усмехнулась, с трудом выдерживая его темный, разъедающий волю взгляд. — Я существую как паразит. Кстати, помнишь, ты спрашивал про мечту? Говорил, что хочешь исполнить мою мечту.
— Помню. Ты придумала мечту?
— Нет. Ты ее уже исполнил. — Вытащила цепочку из-под футболки. — Когда ты спросил, первое, что пришло мне в голову, это моя цепочка. Она не дорогая, но мне ее подарил отец. Это память. Эта вещь хранит самые теплые воспоминания. И мне спокойнее, когда она со мной. Спасибо, что вернул. Я тебе за это очень благодарна.
— Почему ты решила мне сказать все это только сейчас? — спросил с колким блеском в глазах.
— Не знаю. Поняла, что недосказала тогда, — смутилась Маша и отвела взгляд.
— Понимаю тебя. Я тоже берегу память о своих родителях и стараюсь ее не предавать ни в мыслях, ни в поступках. При жизни отец часто разговаривал со мной. Пытался вбить мне в голову какие-то истины. Как, наверное, все родители своим детям. Что-то я понимал, что-то нет. Все слова приобрели живой смысл только после его смерти. Вот такой вот… парадокс, что ли. Ты считаешь, что я чересчур давлю на тебя, а я просто не хочу жить завтрашним днем. Я точно знаю, что завтрашнего дня может не быть. Поэтому никогда не откладываю на завтра то, что мне хочется сделать сегодня.
Он замолчал, и в этот момент Машке захотелось сунуть ему в руки колоду карт, чтобы отвлечь с себя его внимание. Она волновалась, скрывая волнение даже от самой себя. Ей так хотелось быть сейчас правой, но в душе уже угнездилось противное чувство, что она предательница.
— Я тут подумал, — снова негромко и задумчиво продолжил Виталий, — почему у нас с тобой не складываются отношения? Вернее,
складываются, но не так, как мне хотелось бы. Этому же должны быть причины?
— Наверняка, — осторожно подтвердила Мария. Так ни разу и не глотнув кофе, она сидела, чуть сжавшись и косясь взглядом на потемневшие окна.
— Я имею в виду, что кроме каких-то предрассудков, разности характеров и восприятия должно же быть еще что-то?
— А того, что ты перечислил, недостаточно?
— Это все преодолевается при желании. Может быть, я ошибаюсь и вижу в тебе не то, что есть на самом деле? Бывает же такое, когда люди видят то, что им хочется. Возможно, я тоже ошибаюсь, и вижу в тебе то, что мне просто хочется видеть. А этого нет.
— Я не могу знать, что именно ты во мне видишь. И уж тем более я не могу знать, что ты хочешь видеть. — Замерла взглядом на его руках, не находя в себе смелости смотреть в лицо.
— Я разве как-то обижаю тебя?
— Нет.
— Или плохо к тебе отношусь?
— Нет, — прошептала она.
— А что тогда?
— Ничего. Все в порядке, — соврала она и почувствовала себя последней тварью. Он спрашивал искренне, а она искренне ему… врала.
— Давай куда-нибудь сходим завтра вечером, — предложил он,
— Куда?
— Придумай что-нибудь. Куда ты хочешь?
— Не знаю, — пожала плечами.
— Или у тебя какие-то планы на завтра?
— Нет, — снова соврала она.
Он зачем-то улыбнулся. Улыбнулся не ей, не для нее. Для себя. И у Машки сердце ухнуло в пятки.
— Ладно. Я сам что-нибудь придумаю. Позвоню тебе днем, а ты соберешься. Хорошо?
— Хорошо, — кивнула она.
Ночью Маше не спалось, но о сне она и не мечтала. Заснув только под утро, уход Витали проспала. Ночь не сбила ощущений, на душе было по- прежнему гадко. Все как-то неправильно. До слез. И уезжать вот так не хотелось, и по-другому он не отпустит.
Еле как влив в себя чашку крепкого кофе, поднялась снова в спальню, в гардеробной долго смотрела на сумку с вещами. Надо бы вызвать такси, но не могла заставить себя набрать номер. То ли от малодушия своего, то ли от растерянности перед собственными чувствами, она расплакалась, и вместо того, чтобы взять сумку и уйти из этого дома, вытряхнула все вещи и разложила их по полкам.
Захваченная мыслями, которые цеплялись одна за другую и складывались в третью, Маша совсем забыла, что Бажин должен позвонить. Когда он позвонил, она ответила, отчаянно закусив губу, боясь разрыдаться ему в трубку.
— Попрощаться не хочешь? — спросил Виталий, и у Маши подогнулись колени.
— Хочу, — выдохнула, присела на кровать и заплакала сильнее.
— Отлично. И давай не будем проверять, что случится, если я приеду, а тебя нет дома.
Словно из ниоткуда в комнате появилась Надежда Алексеевна.
— Машенька, что случилось? — обеспокоенно спросила она.
Мария плакала так горько, что Надежда не сумела тактично это проигнорировать. А вдруг случилось что-то серьезное. Тем более Виталия не было дома, а к Машеньке женщина относилась с искренней симпатией.
— Случилось, что я идиотка, — всхлипнула Машка. — Надо было сразу понять, что он все знает. Он не может не знать. Как я этого сразу не поняла? Я идиотка.
— Вы поругались? Ох, — горестно посочувствовала Надежда, присела рядом и заботливо коснулась Машкиного плеча. — Не нужно так переживать. Я уверена, все образуется. Все будет хорошо.
— Нет. Ничего не будет хорошо. Ничего не образуется. Теперь уже точно не образуется.
Бажин знал, что она врет, и слушал ее вранье. Он просто так этого не спустит и не простит. Лучше бы вчера ей все высказал! Господи, да она уже и ехать никуда не собиралась!
— Машенька, а давайте чайку пьем. Я завтрак приготовила, вы же ничего сегодня не ели. Так не годится. Совсем не годится.
— Давайте, — снова всхлипнула Маша. — Мне можете туда сразу яду накапать, все равно он приедет и придушит меня. Он меня точно убьет.
— О, господи, ну что за мысли! — улыбнулась женщина. — Ничего он такого не сделает.
— Угу, не сделает…
Они попили чай. Надежда Алексеевна пыталась успокоить Марию, убеждая, что все наладится.
— Машенька, умойся холодной водой и постарайся не нервничать.
— Да, умыться мне надо. В косметике точно нет смысла, потому что плакать мне сегодня кровавыми слезами.
— Да что же это такое! Что за мысли! — снова всплеснула руками Надежда.
Машка вдруг схватила женщину за руку и попросила умоляюще:
— Надежда Алексеевна, Наденька, милая… отпусти меня.
— Что? — оторопело спросила Надежда.
— Вот теперь мне точно надо уехать. И подальше. Чтобы Бажин меня точно нигде не нашел. Я просто сяду в свою машину и уеду, а ты скажи, что не видела. Ничего не видела и ничего не знаешь. Куда я делась, не представляешь.
— Маша, да что случилось? Ты хоть скажи, что произошло, я ничего не понимаю.
Машка отпустила ее руку и вздохнула:
— Интересно, он мне даст сказать последнее слово или сразу голову снесет?
— Все так серьезно?
— Угу.
— Тогда вспомни, как ведут себя королевы на эшафоте.
— Как?
— Как королевы, — с нажимом сказала Надежда.
— Точно, — кивнула Машка, — пойду найду водостойкую тушь.
ГЛАВА 18
Пока Виталий вернулся, — а бросать дела и приезжать домой сразу после звонка он не торопился, — Машка успела нарыдаться, успокоиться и привести себя в порядок. Истерика прошла, наступило ледяное отупение. Она почти перестала волноваться и просто ждала неминуемого наказания. Даже страх, вечный спутник, вылетел из нее и растворился в комнате, как сизый сигаретный дымок.
Она встретила Бажина молчанием. Сидя на диване в гостиной и взяв левой рукой под локоть правую.
Он сел рядом и медленно выговорил:
— Молча. Ты собиралась сделать это молча. Просто свалить. Ничего мне не сказав.
— Да, — легко подтвердила она. — Именно так я и собиралась сделать. Просто свалить от тебя, ничего не сказав.
Подливала масла в огонь не от смелости, а от желания, чтобы это все побыстрее закончилось. Пусть не тянет, сделает с ней поскорее то, что он там собрался с ней сделать.
Он повернул голову, и Мария посмотрела ему в глаза. Они горели, в них было столько чувств, смешанных и разных, что она не смогла вычленить какое-то одно.
— Что же мне с тобой делать, Машенька?
Маша молча вздохнула, и в этом прерывистом вздохе отчетливо прочиталось: «Что хочешь».
— Ты спрашивала, можешь ли что-то сама решить в наших отношениях. Можешь. Решай. Но без того, чтобы уезжать из дома. То, что я сейчас сделаю, поверь, не доставит мне никакого удовольствия. Но я это сделаю.
— Ты не посмеешь, — прошептала она непослушными губами, глядя, как он расстегнул пряжку и одним резким движением выдернул ремень из пояса брюк.
— Человек не понимает чувства другого, пока не побывает в его шкуре. Я тебе сейчас такую уникальную возможность предоставлю.
— Только посмей! — испуганно вскрикнула она и сорвалась с места.
Бажин, конечно, тут же перехватил ее и скрутил руки, обездвижив.