- Ждет, давно ждет, - согласилась Агния и удобнее устроилась у Драгослава в ладони. - Вставай и иди, сил я тебе дам.
Драгослав чувствовал, как ясной становится голова, как вновь наливаются силой мышцы. Царевич посмотрел на море: вода была спокойна и лениво наползала на берег. Золотое, вечернее солнце клонилось к закату. Интересно, этот вечер когда-нибудь закончится?
- Ты хочешь, чтобы я пошел в море? – спросил Драгослав Агнию.
- Отнеси меня к воде.
Драгослав встал. Тело вновь слушалось его, мышцы обрели силу. Князь аккуратно посадил ящерицу у самой кромки воды и опустился рядом на колени. Царевичу было страшно думать о происходящем, еще страшнее – о его причине. Мавки, которых он с трудом представлял, непостижимым образом перенесли его на много верст. У его ног сидела говорящая ящерица, которая собиралась от его имени обратиться к Полозу, чтобы тот помог Драгославу вернуть трон. Происходящее настолько не укладывалось в голове, что проще было перестать о нем думать. Если это, все же, сон, то он, рано или поздно, должен закончиться. Если нет, то пусть эту пряжу расплетают Боги.
Драгослав услышал шепот и обратил внимание на ящерицу. Агния замерла на четырех лапках. Она стояла в мелкой воде, внимательно глядя на воду. И чудилось Драгославу, что шепот слышит не только он, но и вся природа.
Шепот то сильнее становился, то стихал. И ветер, вторя ему, то дул, то замирал. И среди шелеста услышал Драгослав Слово. Ветер подхватил Слово, прошептал его несколько раз и понес над водой. Казалось Драгославу, что теперь поет и сам ветер, и вода, и небо…. Их божественные голоса сливались в чудесную мелодию, которая звенела в мире подобно хрустальным колокольчикам: «Просыпайся. Просыпайся тот, кто спит на дне. Просыпайся. Просыпайся тот, кто служит Полозу и воде. Просыпайся. Просыпайся и иди за мной. Иди за той, кто нарушил твой вечный покой. Просыпайся и живи, корабль душ. Просыпайся и служи. Просыпайся и живи, слуга Царя Морского. Просыпайся и служи. А когда восстанет Царь Морской, слуга, ты Слово за меня скажи и мертвых Его слуг ты оживи, корабли огнем жизни одари. Пусть их паруса сияют ярче огненной зари, а тело - белее звезд, что светят в кроне Древа Мира. Просыпайся и живи, и исполни Слово. Просыпайся и служи мне, и царю своему, Драгославу…» Слова звучали во всем сущем, и даже море шептало их берегу. То громче пело все, то тише, сливаясь со звуками мира, пока не растаяло Слово в их естестве.
___
[1] Сварогины – так сами себя называли жители Сваргореи, которые считали себя детьми бога Сварога.
Глава 2. Царевич
Могучий город купался в лучах утреннего солнца. Волны мерно накатывались на основание монументальной стены, окружающей белокаменную столицу-остров. Крылатые хранители города, гордые соколы – Рароги, с высоты обелисков взирали на каменную пристань, что вела к парадным вратам Солнцеграда. Створы ворот украшало Древо Мира, Краколист, выгравированное древними мастерами в те далекие времена, когда Боги жили среди людей, а пращуры не уходили на остров Блажен. Крону Древа усеяли алмазы, ослепительно сияющие при свете дня, подобно звездам на ночном небе. С наступлением темноты алмазы излучали тихий, холодный свет. Говорили, будто бы это и не камни вовсе, а настоящие звезды из кроны Краколиста. Будто бы сам Сварог украсил ими врата в стольный город.
По обеим сторонам ворот высились грандиозные башни Солнцеграда, с двускатной теремной кровлей и шпилями, увенчанными золотыми дисками с расходившимися от них лучами. Когда солнечный свет падал на диски, они так ослепительно сияли, что казалось, будто бы сам Хорс опустил свою благословенную ладонь.
Тот, кто впервые видел великолепную столицу Сваргореи, замирал, пораженный ее величием и монументальностью. Сами Боги помогали древним мастерам возводить город, каскадом домов, башен и парящих пандусов поднимавшийся к своему сердцу – белокаменному терему, возведенному на высоком, словно гора, корпусе. А за царским теремом высился каменный Перун. Сквозь облака взирал Громовержец на своих подданных. Облаченный в доспехи, старший сын Сварога устремил руку с сияющим топором в небо: не посмеет ступить враг на священную землю северян, не вернется Мор-Чернобог на землю детей Сварога. Другой рукой Перун держал щит, украшенный молниями, которые светились и ночью и днем.
Столицу окружали четыре города - острова: Берес, что располагался ближе всех к Большой Земле, Варгл, западный остров, самый северный – Дален, и южный - Рамила. Солнцеград с другими островами соединяли широкие мосты, пройти по которым могли даже массивные, с загнутыми бивнями мохнатые ингры[1]. Мосты, возведенные на мощных арочных опорах самими Богами во времена Золотого Века, пережили даже ненастья Ледяного Века. Грандиозные морские дороги считались оберегами и гордостью стольных островов. Между Бересом и Солнцеградом был построен надводный порт Идра, самый большой и оживленный порт Сваргореи.
Стоял теплый червень[2], первый месяц лета, когда блуждающие льды почти не приходят с Далекого Севера. Прекрасное время для судоходства. Множество кораблей постоянно прибывало, отбывало и отдыхало в порту. Деревянные, резные, из темного, медового, реже – белого дерева, созданные для путешествий между многочисленными островами северной Сваргореи. Паруса - белые с красными рунами, наоборот - реже; гальюны украшены головами Перуна или Стрибога, защитниками мореплавателей. Иногда на носу корабля изображали Полоза, надеясь на защиту строптивого Бога морской стихии.
Мир и покой царил в шумной, оживленной столице. Давно прошли те темные времена, когда острова севера, да и сама Большая Земля, были охвачены междоусобным раздором. Тысячу лет назад воин-волхв по имени Светлогор объединил воющие земли, став первым царем единой Сваргореи. Столицей провозгласил свой родной город-остров, один из древнейших городов, возведенный еще в Золотом Веке, Солнцеград. С тех пор не поднимали мечей друг на друга братья-сварогины. И каждый год, в самый долгий день месяца червеня, когда солнце не заходит за горизонт, вместе с праздником ясноликого Даждьбога-Хорса отмечают люди и день Мира.
Юноша вздохнул и закрыл книгу. Он уже наизусть знал историю своего прославленного предка, и вновь читать ту же древнюю былину, только в пересказе другого летописца, ему не хотелось. Молодой человек устало посмотрел в окно: словно на ладони раскинулся Солнцеград, как и в летописи, купавшейся в лучах теплого вечернего солнца. Вдалеке, почти на горизонте, между белокаменными башнями, теремами и домами можно было разглядеть блеск моря. Ах, как ему хотелось туда! Особенно сейчас, в пору лета, когда корабли безопасно путешествуют между островами. Как же хочется вырваться из душной ученической кельи. Лучше бы родиться в семье рыбака. Или погонщика ингры. Или.… Любой удел виделся юноше намного привлекательнее своего собственного – удела наследника престола. С ним никто и никогда не разговаривал на равных, даже в детстве друзья играли с ним в игры почтительно. Да и друзьями ли они ему были? Царевич грустно вздохнул, посмотрел на книгу и положил фолиант на стол.
Дни, проведенные за стенами Ведагора[3], походили один на другой. Серые, безликие, скучные. Ранний подъем, молитва, скудный завтрак, упражнения в языке, упражнения в точных науках, затем легкий полдник, упражнения в борьбе, фехтование, затем короткий отдых, обед и упражнения в волхвовской науке для воина, Правосиле. После простого ужина – стакан воды, упражнения, заданные учителями для самостоятельной работы, молитва и сон.
Царевич учился вместе с другими детьми – сынами веденеев[4], казначеев, князей, купцов, и тех, кто поступил на обучение просто, по своему желанию и дарованию. Такие дети были очень способные, учились усердно. И царевича они удивляли до глубины души. Он бы с превеликой радостью поменялся бы с кем-нибудь из них местами и бежал домой. Одиннадцать лет учебы в Ведомире[5], затем год в Ведагоре… и еще пять лет. Затем служба, еще пять. Потом нужно будет стать помощником кого-нибудь из царских веденеев, начинать государственные дела. Жениться. На той, кого выберет для него отец. Она должна быть умной, закончить обучение в Сестринском Ведагоре[6], и происходить из богатого, знатного рода. О любви тут думать нельзя. Юноше казалось, что ему вообще думать нельзя, разве что над упражнениями в домашнем задании. Всю жизнь за него все решали окружающие, решают сейчас и решать будут. До тех пор, пока он не займет престол своего отца. А там – и подавно. Где это видано, чтобы царь по сердцу жил? Вся жизнь виделась безрадостной, тяжелой и неинтересной. Царевич не раз говорил отцу о своем желании отречься от престола в пользу старшей сестры, Лады, но Драгомир был непреклонен. «Ты, Веслав, занять трон должен, - говорил владыка Солнцеграда. – Только ты, мой единственный сын, и никто другой».
Веслав завидовал Ладе, а Лада завидовала ему. Девушка видела, с какой любовью и трепетом отзывается отец о младшем ребенке, в то время как к ней царь относится холодно. Лада знала, что любой правитель мечтает о наследнике – первенце, мальчике. Но против ее воли обида закралась в девичье сердце и с годами становилась лишь сильнее. Тщетно успокаивала ее мать, тщетно пытался развеселить Веслав. Царевич видел, что Лада старается быть близкой ему, но видел так же и то, что неискренней была ее братская любовь. И это печалило молодого наследника.
Погруженный в свои мысли, Веслав не заметил, как в его келью вошел служка. Царевич вздрогнул от неожиданности, когда послушник волхвов произнес робкое: «Гой Еси, царевич Веслав!». Мальчик сказал, что наставник Искрен просит царевича прийти в Святобор[7]. Старый волхв ждет своего ученика под священным дубом.
Священная роща находилась за восточной стеной большого терема Ведагора. Ухоженный, обнесенный каменной оградой, лес с насыпными дорожками, ведущими к озеру, в центре которого, на небольшом островке, раскинулся дуб. За дубом – капище. Под дубом – скамья для размышлений. У деревянного пирса, на который выходила главная аллея Святобора, мерно покачивались пришвартованные лодочки.
Солнце клонилось к горизонту, окрашивая воду золотистой бронзой. Царевич сел в лодку и взял весла. Он видел белый силуэт своего учителя, ждавшего возле дуба. Искрен сидел неподвижно, будто статуя. Веслав подумал, что старый волхв очень похож на капий – такой же сухой, как древнее дерево, такой же непоколебимый и такой же спокойный. Царевич не всегда понимал своего наставника, но любил его. Речи старика, пусть и не совсем ясные, успокаивали юношу. Говорил учитель тихо, даже сипло, с какой-то перекатывающейся хрипотцой. Веслав слышал много голосов за свою жизнь. Слышал убедительные речи отцовских вещателей, проникновенные слова волхвов, заумные рассказы учителей и залихвацкие басни своих сверстников. Но никто не мог говорить так, как молвил его наставник. Слушать Искрена хотелось вечно: он никогда не повышал голоса, и, даже если говорил о грустном, казалось, будто старик улыбается. Но не надменной была его незримая улыбка, не глупой, а знающей. И корил он мягко, с любовью. Но эти его поучительные речи были намного сильнее настоящей брани.
Искрен улыбался. Он мягко поприветствовал своего ученика и пригласил его расположиться рядом. Учитель и ученик некоторое время молчали, глядя на озеро. Тихо шумел лес. Звонко пели птицы, радуясь теплому летнему вечеру. У берега, поросшего камышом, отдыхали длинноногие, изящные кьор. Белых птиц с тонкими клювами часто разводили у озер Святоборов, храмов, Ведагоров. Даже у самого царя, во дворце, жило семейство этих благородных птиц. Молчаливые, они грациозно расправляли свои огромные, подбитые черным кантом, крылья, и гордо вышагивали. Даже рыбу ловили с достоинством, без суеты. Долго высматривает кьор свою добычу, и молниеносно, точно, выхватывает серебристую рыбку.
- Они действительно прекрасны, - обратился к царевичу Искрен, и юноша вздрогнул от неожиданности. Веслав поспешно отвернулся от птиц: ему стало неловко, и он не знал почему. Словно залюбоваться птицами было не уместно перед учителем.
- Нет ничего дурного в том, что кьор привлекли твое внимание, - говорил старый волхв. - Они очень красивы, Веслав, и нам многому можно у них поучиться.
- Поучиться у птиц? – осторожно переспросил царевич. Учитель вновь удивил его, решив говорить о птицах. Юноша ждал рассуждений о его постоянно блуждающем внимании, о важности сосредоточения и созерцания, постигнуть которые у Веслава никак не выходило. Душа царевича рвалась вперед, а учителя-старцы извечно осаживали этот вдохновенный порыв. Будущему монарху негоже думать о своих желаниях.
- Да, - сказал Искрен. – У птиц. Смотри, как они все вместе купаются, ловят рыбу. Кьор образуют семьи и держаться друг друга всю жизнь. Именно поэтому, а не только из-за красоты, их считают благородными. Как бы высоко кьор не взлетали, как бы далеко не отправлялись, они всегда возвращаются на родное озеро, в свою стаю.
- Вы хотите поговорить о моем долге наследника престола? – резко и прямо спросил Веслав.
Искрен рассмеялся.
- Ты умный юноша, - мягко проговорил старый волхв. – Но сейчас я говорю не о тебе. Я хочу поговорить с тобой о твоей семье, - Искрен внимательно посмотрел в голубые глаза царевича. – Твой покойный дедушка, великий царь Градимир, нарушил традиции и передал трон младшему сыну, отцу твоему.
- Но Великий Собор одобрил выбор деда, - растерянно ответил Веслав. О таком учитель говорил впервые. После принятия того самого решения царя Градимира, его обсуждение находилось под негласным запретом. Все покорно приняли волю царя и созванного Великого Собора, и никто не отваживался говорить о решении монарха.
- Да, конечно, - тихо согласился наставник. – Твой отец – мудрый правитель. Но дядя твой, Драгослав, в отличие от тебя, не мечтал отречься от правления. Твой отец назначил его княжить в град Борей, на Большую Землю, - Искрен помолчал, задумавшись. – Не волхвовский у нас с тобой сегодня разговор, царевич, - старик грустно улыбнулся, глядя в настороженные глаза Веслава. - Никто не говорит об этом, но я нарушу устав и скажу тебе то, что, быть может, говорить и не надобно. Но у меня видение было. Семаргл ко мне являлся.
- Посланник Богов? – удивился юноша, пытливо глядя в глаза своего наставника. Серые, будто затянутое тучами северное небо, грустные, окруженные глубокими морщинами, но по-прежнему ясные. Сжалось у царевича сердце: какое же видение было у старца, раз он так опечален?
- Да, - ответил волхв. – Семаргл предупреждал меня о том, что вернется твой дядя в столицу и принесет с собой великую скорбь, - волхв нахмурился, замолчал. Ему не нравился разговор с юным отроком, не хотелось зря пугать царевича. Но душа подсказывала служителю Богов – говорить надобно. Именно этот разговор и поможет Веславу в будущем. - Как бы далеко птица не улетала, она всегда возвращается домой, - закончил Искрен тихо.
- Какой у нас сегодня странный разговор, учитель, - Веслав перевел взгляд на озеро. – Зачем ты мне это говоришь?
- Чтобы ты всегда помнил, где твой дом, Веслав. И чтобы ты вернулся, когда придет время возвращаться домой.
Природа купалась в неге теплого, летнего вечера. Вершины леса золотило почти севшее солнце. Высокое, чистое небо отражалось в зеркале озера. Вода о чем-то тихо шептала берегу. Спокойствие и умиротворение. И на душе было удивительно легко. Слова наставника казались неверными. В этом мире просто не может произойти ничего дурного, когда Даждьбог так щедро одаривает детей своих. Да и со времен Светлогора сварогины не враждуют друг с другом. Дядя Драгослав – благородный и верный княжич, всегда преданно служил и Богам и Сваргорее. Он никогда не поднимет меча на своего брата, не пойдет против воли покойного батюшки и святых отцов.
Царевич вновь взглянул на Искрена.
- Я тебя не понимаю, - юноша покачал головой. – Что ты видел, учитель?
Волхв с грустью смотрел на своего ученика. Не все волхвы Большого Свагобора вняли его предостережению. Что же говорить о восемнадцатилетнем юноше, которого слова учителя могли ввести в заблуждение и, чего доброго, сбить с пути. Поэтому старик решился лишь часть послания мальчику поведать, чтобы слова, сейчас непонятные юноше, потом стали его силой.
Сокрушался Искрен, что и сам царь не внял его речам и не подготовил войска. Драгомир со смехом говорил, что его брат, Драгослав, Борей покинул, дабы к лесным волхвам обратиться да здравие поправить. Какая из него угроза, если он столько лет наследника родить не может?
- Я видел то, чего может еще и не быть, - наконец ответил Искрен. – Я очень надеюсь, что так оно и будет, и что Драгослав с миром на праздник Солнцеворота прибудет.
- Но отец не звал его, - рассеянно проговорил Веслав. – Драгослав не приплывет с Большой Земли на праздник.
- Да, твой отец никогда не звал его, - словно сам себе пробормотал старик. Искрен считал это самой большой ошибкой царя. Но Драгомир не слушал ни его, ни других служителей Богов. Драгомир был достаточно тщеславен и, как показало время, недальновиден. – Буду молиться Богам, чтобы мое видение оказалось всего лишь старческим мороком, - устало вздохнул волхв и печально улыбнулся. - А теперь скажи мне, Веслав, как тебе дается искусство Правосилы?