Одна лишь Намаах грустила, созерцая опустошение, словно всю жизнь мечтала сама попасть в Армагу, но не видела возможности, особенно после смерти деда, хот как нибудь-туда попасть в настоящем времени. Ни какие мелочи и оставленные вещи, теперь не могли ей заменить утрату, о которой ей всё детство рассказывал дед. Хотя я всерьёз полагал, что это просто её самое главное задание, как глубоко законспирированного агента Замка высших искусств, отыскать эту самую Армагу и поведать своему руководству о проходе в неё.
Да так уж совпало, что это её личная и дальняя мечта пересеклась с заданием, разузнать и выведать. Однако я больше всего теперь после наших бесед и её тона, был уверен, что Замок высших искусств, самым очевидным образом использует свою выдрессированную девочку в своих целях. Находя её лучшим агентом для этой цели. Ведь она идёт к этой цели, из глубинных позывов души и ставит на первое место, а это самая лучшая мотивация, из всех что могут быть у человека.
Примерно так же делает и Служба Контроля с Гором, но у него немного сложнее обстоятельства в целом. Хотя очевидно, что его тоже используют по прямому назначению. Из чего можно сделать вывод. Берём человека, находим его главное предназначение и смысл жизни, подсчитываем и подбираем под него соответственное задание. Глубоко внедряем агенту эту мысль, и результат не заставит себя ждать. Человек раскатает всех, всё и себя в блин, но достигнет цели. Кажется, этот приём называется «грецкий орех», где орех это агент, а скорлупа это данное ему задание, как ничто другое, подходящее ему по фигуре, подобно удачно подогнанной рубахе, суда же и подходящее выражение – «своя рубаха ближе к телу».
Воистину у спецслужб, самые эффективные приёмы, как для манипуляций, не только средой и живущими в ней, но и даже своими самыми преданными агентами. А так ли хорошо это, когда палка о двух концах, бьёт одинакого хорошо? Где гарантия, что такой вот законспирированный, даже от самого себя агент, не ударит по конторе, его сформировавшей? Когда прознает всю глубины «своей» миссии. Надо спросить об этом КерукЭде. После нашего путешествия, вообще есть о чём его спросить.
Глава 16 Безвестный путь
Только ближе к вечеру мы обошли гигантский, прямоугольник, а может был квадрат, сейчас уже не понять, углублённой в земле пустоты, оставшейся напоминанием о древнем просвещённом во всех смыслах и технически городе, о котором так грезила Намаах. В пору было искать место на ночлег. Намаах водила нас между висящими в воздухе, обтёсанными глыбами и просто камнями, проводила между идущими прямо из земли разрядами электричества и всюду ощущался другой воздух. Природа другая. Приспособившаяся, частично, а в остальном постаравшаяся отсюда уйти подальше.
Наши лошади часто артачились, но у них выбора было не больше чем у нас. Я о многом успел поразмыслить, на переходах, долгих стояниях на месте, когда Намаах, подолгу соображала, куда нас завела, куда идти дальше, где пройти. С пришествием темени, лучше не стало. Я обнажил на груди камень-светлячок, Гор включил нагрудный фонарик в режиме светильника, а Намаах у него его тут же забрала себе, на правах ведущего нас проводника. Но впрочем, скоро отдала обратно. Лишний свет ей мешал и она в силу не быстрого перемещения, в меру довольствовалась избытком наших двух светил. Моё изумрудное свечение, смешиваясь с жёлто-белым светом Гора, давало удивительные сочетания тёплых полутонов, прекрасно освещающих нас в радиусе доброго десятка метров.
Иногда в темноте мерцали еле заметные огоньки, статических разрядов, шумно потрескивая в тот момент, когда их кнуты голубоватых нитей, касались друг друга. Когда мы упёрлись в вертикальную стену из монументальных, вытесанных кусков ярко красного гранита, Намаах сплюнула, не совсем манерно, для её благородной наружности и слезла с лошади.
- Прибыли, – хмуро заключила она, садясь прямо на землю.
Намах явно покинули силы. Она обречённо опустила плечи, из чего я сделал выводы, уже давно, ещё часов пять назад, что мы примитивно заплутали. Она всё больше и больше не понимала, что вокруг творится, а когда мы упёрлись в гладкую стену высотой ярдов в двадцать, она окончательно сокрушилась в своей практике, всезнающей проводницы. Даже волколак по имени Ратус, идущий за нами, печально завыл, видимо чувствуя её упавшее настроение. Зато Гор встрепенулся, вскидываясь и привычно ложа руки на дробовик за спиной, тогда как по уму, нужно бы ложить руку на меч.
- Ну и славно, – энергично спрыгнул я с Черёмухи. – Тут и заночуем. У меня в животе уже лисы волками выть скоро будут. Вам это точно не понравится. Тут и деревья иссохшие есть. Как раз на костёр сгодятся. Иди черёмуха сюда, я тебя к деревцу привяжу, тут травка свежая.
- Наконец-то, а то я задолбался тут с вами, по местным руинам буерачным скакать, – поддержал меня Гор, не обращая внимания намеренно на плохое настроение нашей спутницы, впадающей в уныние. – Вся задница, уже в блин смялась. Не привычные мои ягодицы, не резиновые, к таким дальним путешествиям, на седле верхом.
- Это тебе ещё повезло, – громко ломая сучья сказал я, сваливая их в одну кучу. – В Грагуркле тебе очень приличное седло нацепили, как дорогому гостю, защитнику и избавителю. Их большая часть сёдел жёсткие, как деревянные доски. Я обратил внимание, когда коняш из подвалов выводили. Так что скажи спасибо. Тебе и меч женский выдали и седло детское. Ты уж не обижайся на них, но что в бёдрах, что в росте, что в теле в целом, мы с тобой на их фоне дети, а точнее крепкие юнцы. То, что над нами не смеялись, лишь вина военных обстоятельств. Так бы давно в мирное время на смех подняли. Слишком мы для них другие человеки. Слишком они сами богатыри. – Я сунул камень-светлячок в наломанные ветви и дождался пока они не вспыхнут, затем осторожно вытащил светящийся белым изумрудом камень обратно и дождавшись пока он за пару секунд потухнет, повесил обратно на шею.
- Да мох с ними, с твердокаменными сёдлами и нравами деревень богатырских. Что это за технология в твоём медальоне заключена? Не верю что магия.
- Да почём я знаю. Нашёл в лесу, в детстве, с тех пор со мной и не подводит.
- Удивительно, – сказал Гор и сучья, вдруг заискрились синими всполохами, но этом, всё и прекратилось.
- Удивительно, что дрова местные не взрываются, как динамит. Лучше тащи толще дрова, я знаю, тебе нравится махать новым мечом. Вот и маши на здоровье во благо нашего дела.
- Сейчас будет.
- Намаах, – позвал я её, как бы ни взначай, обернувшись полубоком, когда мы сидели уже у прилично пылающего костра. – Айда. У меня тут особая заначка меда, с орехами и сухофруктами есть. Специально для такого случая берёг. От самой Грагурклы.
- Да вы два сапога пара, – сказала она, подсаживаясь у костра и кажется ей уже стало лучше, главное не реагировать было на её плохое настроение и не подавать виду, хорошо, что Гор это понял и без лишних слов подыграл.
- Мне, чур, в сотах, – сказал он.
- А чем тебя свежий, в глиняном горшочке не устраивает. В сотах я хотел оставить на завтрак, да и транспортировать удобнее. От горшочков же избавиться можно. Тут вот оставить к примеру.
- Люблю зрелый мёд. К тому же я ем его, в третий раз в жизни в сотах. До этого в деревне ел пару раз. Это у меня теперь любимое сладкое из всех.
- Вот видишь, у тебя уже новые вкусы образуются. Поживёшь ещё с годик и вообще передумаешь, когда-либо возвращаться. Причём не только из-за новых гурманских предпочтений в кухне.
- Да чего ты так его боишься, отпустить обратно Лууч? У тебя задача такая стоит шаманическая?
- Просто я желаю Гору,
- Дай угадаю – добра?
- Желаю того, чего пожелал бы себе. Ну, хорош о грустном. КерукЭде, всегда говорил: «Утро ночи мудренее». Я с ним согласен, кстати. Чего в темноту камни кидать. Как Гор орешки в рот. Утром обстановка станет яснее.
- Всё мальчики. Я наелась. А теперь заканчивайте свою болтовню. И ещё, – сказал она, когда уже укладывалась спать. – Если утром меня кто-нибудь из вас разбудит, без предупреждения получит пикой в глаз.
- Вот тебе и яркий пример матриархата, – тихонько сказал мне Гор. – А ты говорил, что у них корона медная.
- Девушек надо беречь, – так же сбавляя голос, сказал я ему. – Особенно хорошеньких, – я не удержал улыбки. – Особенно проводниц, через земли, на которых пропасть ничего не стоит, – вновь завыл наш волосатый знакомый. – Особенно, если за ними идёт, разъярённый горем волколак, зализывающий на ходу раны.
- Куда идти, куда идти, – сквозь сон, еле слышно пробормотала Намаах и перевернулась на бок.
- Я тоже спать. Не могу сидеть теперь ни в какой позе, – он улёгся на живот. – Кажется, у меня седельное место распухло, как тесто на жаре.
- Это лечится. Спокойной ночи.
- Ага. Скажи это хвосту. Он наверно всю дорогу раны зилизывает и зуб на нас точит. Думает мы его хозяйку, точнее возлюбленную любим не по-дружески, – под его слова вновь завыл хвост. – Во, слышит, значит.
Всю ночь наш хвостатый друг, выл особенно неистово и жалостливо. Будто его там растянули на правиле за все конечности серебряными цепями, в зубы сунули кляп, перцово-луково-чесночный, воткнули осиновый кол в сердце, медленно прожаривая после этого на углях и побивая при этом палицами. Гор, мучимый бессонницей всё порывался вскочить, выхватывая меч и намереваясь отрубить ему башку, да нарезать его на волосатые ремни немедленно, если он не заткнёт свою клыкастую пасть. Благо Намаах спала крепко и не просыпалась, а я насилу уговорами, взывал его к разуму, не обращать внимания и держаться достойно мужчине. В конце концов, Гор заснул. Я и сам, вскоре дослушав все звериные молитвы лунам, провалился в забытие, как поначалу могло показаться, без сновидений. Да ненадолго.
Проснулся я на ясной солнечной поляне, под деревом. Рядом, на берегу у реки гуляла длинногривая красавица, что отправила меня впервые в новый мир, восемнадцать лет назад. Только мне было совсем не двенадцать лет. Я оставался тридцатилетним, рослым мужиком. Она не обращала на меня внимания, а подходить к ней, чтобы верхом вернуться обратно меня не тянуло. Напротив, тянуло пойти в лесок, прогуляться.
Лесок вывел меня к озеру, а от него я, по вяло протоптанными тропами, вышел из леса к дому. Ни одна тропа не изменилась, словно прошло пару часов, а не восемнадцать лет кряду. Вышел к дому, когда-то бывшим моим. При мысли, что там мои родители, меня подергивало, по телу шли мурашки. КерукЭде рассказывал, что они не мои родители, а я вовсе не их сын. Но я ничего не мог поделать с ностальгией, вспоминая, как провёл всё детство из двенадцати полнокровных лет с ними.
С лёгкого возвышения, на котором стоял двухэтажный деревянный, крепкий дом, доносились стуки по дереву и металлу. Не найдя калитки, я несмело пересёк невысокий забор. Прошёлся по заросшему красивыми плодовыми деревьями и цветами, ухоженному саду, царившему почти на всём участке. У крыльца сидел мой изрядно поседевший отец и правил порог, меняя деревянные ступени крыльца, на новые. Открылась дверь. Не доходя пары ярдов или метров. Я сглотнул и остановился.
- Мама, – робко произнёс я.
- О Лууч вернулся, – тёплым голосом ответила красивая женщина, с единственной седой прядью на голове.
- Ого, – обернулся отец и улыбнулся. – Ну, ты загулял парень. Мы тебе к обеду и ждали. Я твоей маме так и сказал. Не надо ждать его. Он вернётся сам. Когда проголодается. В твоём возрасте, я поступал точно так же. Мог и вечером придти. За что, правда всегда влетало.
- Ну, заходите скорее. Обед готов. Руки только помойте и обязательно разувайтесь перед входом.
- Вот и вы, – сказала мама в расписном синем переднике. – Садитесь.
Мы сели. В открытое окно дул приятный лёгкий ветерок, а мы обедали. Я всё не мог прикоснуться к еде, рассматривая их, не решаясь говорить и дотронуться до них, хоть они сидели близко за круглым столом. Вдруг сверху по лестнице, спустился парень примерно двух с половиной десятков лет, отчего я сначала принял его за подменённого себя, о котором рассказывал учитель. Но он был совсем не похож на меня. Наоборот. Сильно и разительно от меня отличался. Он спустился и сел за стол с нами. Мама безропотно положила перед ним свободную тарелку и подала ложку, а он кивнул в знак признания.
Несмотря на весь комизм ситуации, я принялся его внимательно изучать. Парень был черноглазым, со скуластым лицом и длинными чёрными волосами, забранными в толстую косу, за спиной. На нём была свободная замшевая рубашка цвета беж со шнурками на рукавах и такие же штаны. Налегая на свежий салат, он всё смотрел мне в лицо, а я не тронулся и с места, выдерживая его взгляд. Закончив есть на середине тарелки, он отодвинул её от себя и попросил стакан воды. Мать встала, подала ему стакан воды и села обратно, как ни в чём не бывало. Когда отец попросил добавки, словно всё нормально и так должно быть, я не выдержал первым.
- Что всё это значит? – спросил я, всматриваясь в его лицо, напоминающего мне отдалённо ХайСыл в юности, но лишь образно, ведь передо мной сидел совершенно другой человек.
- То, что ты себе позволил представить, то и значит Лууч. Армажные земли играют с тобой, а ты им с удовольствием, упоением и с ностальгией поддаёшься в этом.
- КерукЭде? Неужели это ты? – он кивнул и так хитро стал улыбаться, что у меня не осталось никаких сомнений.
- Ну что мальчики, может, теперь чайку? – вдруг сказал мама, а когда я посмотрел на неё, то в синем переднике, стоял огромный волколак, держащий интеллигентно так, двумя когтистыми пальчиками чашечку гжель, другой же придерживая волосатой лапой блюдечко из той же пары.
Я свалился из-за стола. Вместо папы, тоже сидел волколак, только полностью одетый в его одежду. Не обращал на нас никакого внимания, пил чай, ел свежевыпеченное печенье и смотрел в окно. Когда я, тут же мельком переметнул взгляд на шамана, помолодевшего тысяч лет этак на пять, чтобы посмотреть на его реакцию, он уже воспарил под потолок вместе со стулом, на котором сидел. Расплылся в улыбке и со здоровым румянцем на смуглом лице, засмеялся громко и искренне, хлопая при этом руками по коленям.
- Соглашайся! – крикнул он мне в дорогу, когда я, чуть не выламывая входную дверь, выбежал на улицу и пересекая по цветам участок, бежал со всех сил в лес. Второй раз в жизни, сбегая из дома.
До озера я добежать не успел. Ко мне прилипла молодая берёзка, на которую я налетел правым боком, когда бежал, не различая дороги, чтобы скорее добежать до длинногривой и вернуться в родные края. Не тут то было. Деревце не хотело меня отпускать. Как вдруг я очнулся, лёжа на правом занемевшем боку.
- Проснитесь! Эй, Гор, Вставай! Тормошил я их, выливая остатки нашей воды им на лица. Хватит спать! Подъём!
Кое-как они встали, огляделись, совершенно не веря, что вокруг происходит реальная жизнь, а не их грёзы.
- Ну как спалось? – усмехнулся я, понимая, что всё с нами теперь будет хорошо.
- Фух мать вашу природу в душу. Ну и приснится же такое, – утёр глаза от воды Гор. – Эх, кофэ бы, нормального! Лууч, кого надо убить, подкупить, попросить по-хорошему, чтобы он нам кофэ наколдовал приличного?
- У, брат. Тебе лишь бы убить. Не надо никого мучить. Кофе нет. Зато есть другое. Я обязательно тебе дам его попробовать, только к городу выйдем. Ты как Намаах?
- Я ничего. Это всё место. Проснуться не могла. Меня Ратус, в нормальном теле, до слёз смешил своими выходками и кривляньями на публику с превращением нормальной руки в волчью.
- А ты Гор? Почему не соглашался на чай? – я весело посмотрел ему в глаза.
- А откуда ты знаешь шаман? А да ну вас всех. У меня с этими серыми, скоро буйное помешательство настанет. Вот уволят из-за него со службы, как вернусь, что я буду делать?
- Как чего? – уже смеялся я. – Сюда вернёшься. Мы душевно больным завсегда рады. Особенно ХайСыл, пожалуй. Он мозги вправлять мастер.
- Вот шутки шутками. А ты Лууч, мне только и говоришь. Вот выйдем к городу. Вот выйдем к городу. А сами лесами беспросветными уже неделю шарахаемся, да по пустошам аномально стрёмным трёмся. Где глаза прикрыть уже опасно, а про поспать я вообще молчу.