Глава первая, в которой Лисичка оценивает явные и скрытые преимущества
Маленькая белая кошечка лежала у меня на коленях и снисходительно урчала. Тихо и ненавязчиво. Я с восторгом гладила шелковистую шерсть и боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть прекрасное создание. Кошечка сонно жмурилась, нехотя принимая благоговейные поглаживания, а потом вдруг повернула голову, посмотрела на меня разноцветными глазами, запустила коготки мне в ноги и недовольно произнесла: 'Тамар-р-ра!'
— А? Что? — я оторвала голову от подушки, пытаясь сообразить, что происходит. Волосы мешали обзору, открывая для видимости только пару тапок в виде очень хмурых и подозрительных собачьих морд.
— Слушай, сколько можно тебя будить? Откуда у такого тщедушного тела богатырский сон? Вставай, Тома. Универ!
Я страдальчески простонала и снова упала в подушку, чтобы прямо из нее отмахнуться от назойливого будильника:
— Мне ко второй.
— К какой второй, сонное царство?! — повысила голос самоназванная совесть. — Ты уже на третью опаздываешь!
Третьей парой была философия. На философию опаздывать никак было нельзя, потому что философия не терпит несерьезного отношения. Вернее, преподаватель философии не терпит несерьезного отношения к своей дисциплине, а зачет дифференцированный!
Я стрельнула взглядом в часы и с криком 'Тоня, я проспала!' вскочила с кровати и побежала в ванную. Привести в порядок зубы, лицо, выпутать волосы из цепочки, дать себе затрещину за то, что опять забыла заплести гриву в косу перед сном. На душ времени нет. Не задерживаясь надолго у раковины, с той же скоростью вернулась в комнату и стала быстро одеваться.
Тоня кинула на кровать одеяло, которое ринулось в ванную вслед за мной, но не добежало, фыркнула и пошла к двери.
— На столе чай и бутер. Только попробуй не съесть.
— Тоня, я опаздываю! — пискнула я, продираясь сквозь горловину свитера.
— Я все сказала! — припечатала Антонина и удалилась, судя по всему, на кухню.
Быстро натянув колготки и юбку и покидав в сумку тетради-ручки, заскочила на кухню. Слух не подвел. Тоня сидела на табурете, покачивая ногой и в тапке с недоверчивой собачьей мордой, и маленькими глотками пила горячий чай, грея ладони о кружку.
Долив в свою холодной воды, залпом выпила, схватила бутерброд и унеслась в коридор обуваться.
— Сё, Онь, а угеаа! — крикнула я, держа бутер в зубах
— Беги аккуратней!
На пару таки удалось успеть заблаговременно. Опоздания считались признаком несерьезного отношения к царице наук, поэтому опоздавшие на пару не допускались и на зачете им светила суровая расплата. Только упав на стул, я почувствовала, что могу выдохнуть. Успела. Еще одна пара без угрозы диф. зачету. Теперь осталось только тихо сидеть и записывать.
После учебы мы всей толпой шли к остановке. Олежек, единственный парень группы и по совместительству староста, как всегда, балагурил. Девчонки, как всегда, заливисто хохотали над его шутками. Основная часть нашей группы загрузилась в первый же автобус и укатила по самому наезженному кольцевому маршруту, оставив нас с Олежеком дожидаться своих железных повозок.
— Ну что, Томка, чего тебя на английском не было?
— Сам 'Томка', - привычно огрызнулась я, — да проспала.
— Что-то ты подозрительно часто просыпаешь. И каждый раз английский, — хмыкнул парень и хитро улыбнулся, — никак личная жизнь не дает выспаться?
— Нет. Просто непереносимость английского. Организм сам отказывается просыпаться, — улыбнулась в ответ.
— Какой у тебя, однако, организм прокачанный, — хохотнул сокурсник.
— Сама растила, — с нарочитой гордостью задрала нос.
На светофоре показалась моя 'карета'.
— Слушай, Томка, и как тебе без шапки не холодно? — в который раз поинтересовался парень, тоже заметив подходящий автобус.
— А меня любовь греет, — подмигнула я и махнула рукой на прощание.
— Таки греет! И чего было на организм сваливать? — донеслось веселое от Олежека в уже закрывающуюся дверь.
Шапка. Сколько себя помню, всю жизнь меня преследовал этот вопрос, задаваемый совершенно разными людьми: знакомыми и просто сердобольными прохожими. Некоторые особенно жалостливые старушки предлагали мне 'ну хоть платочком обмотаться'. И ведь не объяснишь, что не мерзнут у меня уши. Те, которые настоящие, а не те, которые видят люди вокруг. Тоне, вон, хорошо. У нее с шапкой мир, дружба, мелкопузырчатое обожание. Хотя на такую шапку я бы тоже слюни лила: экомех под хаски с очаровательными стоячими 'хаскиными' ушками и лапками-варежками, в которые можно спрятать озябшие конечности. Ну и ладно. Зато у меня свои, родные. И краше всякого текстиля. С темно-рыженькой опушкой, защищающей от холода так, что никакие морозы не страшны. И прическа не портится. Со всех сторон сплошные плюсы.
С Тоней мы вместе живем уже второй год. Снимаем двушку в спальном районе. Поначалу снимали втроем. Первые полгода с нами жила моя мама и Тонина двоюродная тетя. Но потом командировка закончилась, и она уехала обратно в родной город, который был в двух часах езды от вокзала до вокзала. Тоня старше меня на два года, и всю эту разницу уже работает фельдшером на скорой, так что на полтора суток из четырех выпадает из жизни, зато остальное время бодра, полна сил и энергии.
Дома, пообедав под бдительным оком сестры, следившей, чтобы 'растущий организм' питался хотя бы сносно, если уж не согласно ВОЗовским рекомендациям, я на три часа пропала в задании по английскому. Посещения пар давали пятнадцать баллов из ста, так что время от времени пропускать я себе позволить могла. А вот не сдавать промежуточные тесты, домашнее чтение, грамматические упражнения и еще много всякой всячины, задаваемой увлеченной — хотя у некоторых мелькало подозрение, что одержимой — собственной дисциплиной преподавательницей было бы катастрофической ошибкой, ведущей к неуду.
— Все-о-о! — протянула я с облегчением, закрыв тетрадь, учебник, сборник рассказов и грамматический материал.
Впереди маячила пара выходных, так что я с чистой совестью разрешила себе ограничиться уже сделанным. Отложив ручку, потянулась и отправилась в комнату к троюродной сестре. Антонина полулежала на диване, вчитываясь в очередную книжку.
— Тонь? — позвала ее, усаживаясь рядом?
— М?
— То-о-оня-а-а.
Оттащить сестру от книги было делом непростым, а порой и травмоопасным.
— Тстнь! — буркнула она, пытаясь лягнуть раздражитель.
Но я уже была тертый калач и увернулась вовремя.
— Ну, То-о-онечка, — снова протянула я, щекоча кончиком хвоста ее голые пятки.
— Тамар-р-ра, что мне сделать, чтобы ты прекратила завывать?
Тоня со вздохом положила открытую книгу себе на живот и ожидающе посмотрела на меня. На груди у нее лежал серебряный подвешенный на цепочку охран с изображением ястребиной совы.
— Пойдем со мной завтра на собрание общины, а?
Сестра-подружка вздернула бровь. Не девушка — воплощение скепсиса. Я невольно улыбнулась. Невысокая, ладно сложенная, с короткими, задорно торчащими темными волосами, выкрашенными по кончикам в алый цвет — красавица она у меня все-таки. Одни огромные, по-птичьи круглые янтарные глазищи чего стоят.
— И что я там забыла?
— Меня ты там забыла.
Посещения общины дуалов были для меня сложным, всегда немного неловким действом. В родном городе я знала всех членов диаспоры и бегала в дом общины по два-три раза в неделю. Я выросла в нем. При доме общины был детсад, в который ходили дети членов. Там были мои друзья и друзья семьи. С поступлением в универ и переездом все поменялось. Здешних дуалов я знала плохо. Скучала по родному городу и приятелям. Мне казалось, что здесь все не так и все не то. К тому же, сама община была больше и, как водится, чем больше народу, тем меньше внимания. И не то чтобы меня это задевало, но сложно наладить общение с уже раскучкованными ребятами, каждый из которых доволен своим окружением. Ко всему прочему, я терпеть не могла навязываться. Поэтому, вот уже второй год, как посещения дома общины стало походить для меня на каторгу. Я бы и не ходила совсем, наверное, но мама настаивала, чтобы минимум раз в месяц я там появлялась, чтобы не отрывалась от коллектива и была в курсе всех новостей. Так себе обоснование, на самом деле, потому что все новости я узнавала именно от нее.
— Тонь, я там одна совсем. Мне там скучно и неловко. Сходи со мной хоть раз? — попросила я.
— Со мной тебе там будет определенно веселее.
Голос троюродной сочился иронией.
— Ну, То-о-онь… — снова было заканючила я, но была прервана.
— Все. Ставь нытье на паузу. Схожу. Но если что — ты сама напросилась, — согласилась Тоня и подняла книгу с живота. — А теперь дай почитать спокойно.
— Спасибо!
Я улыбнулась и направилась к выходу, попутно легко мазнув пушистым кончиком хвоста по щеке сестры.
— Кто-то явно напрашивается на депиляцию пятой конечности. Воском! — не отрываясь от страниц, озвучила троюродная самую страшную угрозу.
Общие собрания проходили раз в неделю, по субботам. Но и среди недели здание не пустовало. На торцовой стене большого двухэтажного дома красовалась новенькая глянцевая табличка с надписью 'Благотворительная организация 'С открытым сердцем'. Верно говорят, что лучшее место для пряток — у всех на виду. Организация была действующей и занималась помощью людям, оказавшимся без дома, беспризорным детям и даже животным. Действительно занималась. Конспирация всегда имеет свою цену. Поэтому все члены общины считались волонтерами. К работе на благо общества в основном не принуждали, но приучали с детства, поэтому редко когда кто из дуалов отлынивал.
Я в основном бралась за работу с животными. С людьми у меня как-то не очень ладилось. В родном городе приходила в специализированный приют дважды в неделю. Здесь же подзабросила, оправдывая себя учебой, да и лично никто за помощью не обращался, а высовываться лишний раз не хотелось. Так что я приволакивала себя раз месяц на организационные собрания и никуда не лезла.
В этот раз от понимания, что иду, в кои-то веки, не одна, появилось чувство уверенности. Рядом с Тоней оценивающие взгляды девичье-женской половины дуалов не доставляли особого неудобства.
Троюродная набрала стопку листовок у входа и заняла крайнюю лавку, попутно вытаскивая охран-совушку из выреза свитера. Я пристроилась рядом и последовала ее примеру, выставляя, как того требовал обычай, свою серебряную лисичку на всеобщее обозрение. Первый час всегда занимали вопросы, проблемы и новости дуалов нашего города и сопредельных. В конце обсуждались организационные моменты по легальной деятельности для отвода глаз. Перераспределение кадров, средств, инвентаря и тому подобного. Тоня не особенно внимала главе и его помощникам. Она читала листовки и передавала мне уже изученные.
В какой-то момент я стала ловить странные взгляды в нашу сторону. Местные матроны поглядывали с неодобрением и шушукались. Девчонки тоже сплетничали, и глаза их блестели каким-то нездоровым интересом, как будто передают друг другу про кого-то скабрезности или еще что-то в этом роде.
Тоня сопела, но держала покерное выражение лица. Почувствовав неладное, я стала ерзать. Поймав вопросительный взгляд сестры, я прошептала:
— Я себе уже всю попу отсидела, может, пойдем?
Мне не нравилось, как местные бабоньки глядели на мою Тоню.
— Ага, разбежались. Сидим. Потерпит твоя попа. Фига с два я им спину покажу раньше, чем закончится официальная часть.
Совушка сощурила желтые глаза, сверкающие непримиримым блеском. И по одному этому я поняла: коса и камень с характерным лязгающим звуком встретились.
Через пять минут Антонина снова начала громко сопеть. Не дав мне возможности поинтересоваться, что случилось, она передала мне очередную листовку.
— Совсем озверели! — прошипела она.
Я посмотрела на злосчастный кусок бумаги, вызвавший такое неудовольствие. Листовка с фотографией симпатичного дуала средних лет с характерными рысьими ушами зазывала на лекцию о важности сохранения чистоты крови и видовой несовместимости. Что за бред?
Окинув растерянным взглядом зал, я нахмурилась. В общине моего родного города такие листовки не прижились бы уже потому, что большинство семей были смешанными. Но здесь… Ряды, занимаемые дуалами, были подобием некой зверообразной радуги. Семейство лис, волков, медведей, ласок… в здешней общине смешанных семей было на удивление мало, и все они почему-то занимали последние лавки.
Я снова посмотрела на листовку. Самоуверенный рысь на фотографии уже не казался сколько бы то ни было симпатичным или приятным.
После окончания обсуждения организаторских моментов официальная часть была окончена, и зал наполнил плавный гул голосов. Дуалы группировались по кружкам, обсуждая новости и совместные дела, а я с облегчением выдохнула:
— А теперь пойдем?
— Теперь пойдем, — кивнула Тоня, и мы стали продвигаться в сторону выхода, но тут меня окликнули.
— Тамарочка, уже уходишь?
Пришлось обернуться. Ко мне обращался чернобурый лис, глава местной общины.
— Здравствуйте, Ростислав Алексеевич, — улыбнулась я. — Да, уже ухожу. К понедельнику нужно успеть сделать проект по специальности.
— Конечно-конечно. Понимаю, учеба, но все же хотелось бы видеть тебя почаще. Постарайся радовать нас своим присутствием, хорошо? — чернобурый задорно подмигнул, и синхронно с ним подмигнули бликами и агатовые глаза его охрана.
— Я постараюсь, Ростислав Алексеевич, но не обещаю.
Мужчина усмехнулся.
— Хорошо. Будем считать, что договорились. И маме передавай большой привет.
Глава общины кивнул в знак прощания и окликнул другого дуала. На Тоню за все время короткого разговора он не посмотрел ни разу, словно той и не было. Я подняла на нее виноватые глаза.
— Не ерунди, Тома, — усмехнулась совушка, и мы снова устремились к выходу.
Второй раз нас задержали уже у самой кованой калитки, отделяющей двор дома общины от муниципального тротуара.
— Антонина. Тоня!
Сестра нахмурилась и настороженно обернулась. Она не ждала ничего хорошего от окликнувшего, но как только увидела его, мгновенно преобразилась в лице.
— Тоня, здравствуй. Я очень рад, что ты пришла. Как твои дела?
— Геннадий Захарович, рада вас видеть.
Этого мужчину с охраном змея я тоже знала весьма поверхностно. Он состоял в совете общины. Обычно серьезный и сконцентрированный, сейчас Геннадий Захарович тепло, по-дружески улыбался, так что и мысли не возникало, будто улыбка наигранная.
— Здравствуй Тамара, — кивнул он мне и, получив ответный знак приветствия, снова обратился к Тоне. — Как живешь, Тоня? У тебя все хорошо?
— Конечно, — хохотнула совушка. — Живу вот с Томой, подрабатываю будильником у нее.
— Это хорошо, что вместе. Вместе всегда лучше. Молодцы. Антонина, ты приходи. Не обращай внимания ни на кого. Просто приходи. Тебе тут рады.
Губы совушки искривила ухмылка, полная горькой иронии.
— Далеко не все.
— А какая тебе разница? Главное, есть те, кто рады. А остальные со своим бесценным мнением могут возмущенно петушиться, сколько им заблагорассудится. Сама же понимаешь, что вслух негодовать никто не станет.
— Спасибо, Геннадий Захарович, — улыбнулась троюродная.
— Приходи, Тоня. Приходи. Хотя бы иногда.
Глаза змея горели убеждением и искренними эмоциями.
— Что ж, не буду задерживать, девочки. До скорой встречи, — улыбнулся он.
— Передавайте Меланье Андреевне большой привет от меня, — попросила Тоня.
Геннадий Захарович пообещал, что непременно передаст, наказал не проходить мимо его дома, если будем проходить мимо, и снова пожелал нам благополучного пути.
До остановки было десять минут пешего хода. Несколько секунд прошли в молчании — но я быстро сдалась.
— Тонь, я не понимаю. Откуда такое отношение?
Антонина усмехнулась и махнула рукой.
— Не забивай голову, Тома. Просто наша община смахивает на кубло. И, как ни удивительно, но именно змеи тут самые дружелюбные.
— А в чем, собственно, дело? Откуда столько неприязни?
Сестра вздохнула.
— Вот что бывает, когда влюбляешься в парня-человека.
Я нервно сглотнула. Во всех наших общинах существовало неписаное правило: если дуал выбирает в спутники жизни человека, то его контакты с общиной прекращаются. Но обычно, если пара распадалась и дуал хотел вернуться, то проблем с этим не возникало. Я жила с Тоней уже второй год, и все это время у нее не было отношений. Так в чем же проблема?