Жозефина вздрогнула, как от удара — уж очень неожиданным был вопрос. Определить эмпата — задачка не из простых, но маг, видимо, был многоопытен во всем.
— Да…
— А вы знаете, что это очень и очень редкий Дар? — Маг покрутил бокал в ладони, наблюдая, как вино медленно стекает по прозрачным стенкам. — Давно вы его чувствуете?
— Сколько себя помню, — пожала она плечами. — Это как дышать — так же необъяснимо и неотделимо от меня.
— Обычно эмпатов учитывают, почти как Всадников… Опасный Дар. Лично я бы предпочел некоторые вещи не знать.
— Не представляю, как можно жить иначе, — отозвалась девушка, задумчиво склоняя голову к плечу, — не видя, не чувствуя людей… без этого мир кажется мне обедневшим.
Разговор перетек куда-то совсем уж в неофициальную плоскость, вино согревало и расслабляло, и Жозефину, глядевшую на Леонарда сквозь ресницы, вдруг посетило странное ощущение: что было бы интересно и… приятно… почувствовать на своих плечах его руки… прижаться телом к телу… заглянуть в зеленоватые глаза, которые окажутся так близко… Политес и разум сдерживали, и она потянулась к нему мыслью и чувством — так, как не позволила бы себе потянуться рукой — осторожно и нежно, будто отводя прядь темных волос со лба…
Здесь, в этой цитадели своей и наследной Силы, она была и той полновластной хозяйкой, гордой нобле, которой он впервые увидел ее на залитой кровью брусчатке, и одновременно — хрупкой и нежной девушкой, почти девочкой, которой пришлось повзрослеть очень быстро и жестоко и уже навсегда забыть про детство. Небольшая, грациозная, ясноглазая, она вызывала необъяснимое доверие: в том числе и тем, что сама — столь же необъяснимо — доверяла ему и была с ним простой и искренней. Тонкие пальцы, держащие бокал, локон волос на плече, губы, хранящие привкус вина… так легко протянуть руку, ощутить меж ладоней нежную тяжесть тела…
Они разом отшатнулись друг от друга, отдернули мысленные токи, которые уже начали переплетаться. Жозефина — испуганно: юные девушки всегда с ужасом заглядывают в темную бездну плотского; маг — досадливо: последнее, что уловила девушка, можно было бы облечь в слова примерно как: «Прекрати! Ты же, в конце концов, на службе, придурок!» Миг взаимного притяжения прошел, оставив по себе понятное и неэмпату ощущение народившейся близости — такая могла бы связывать старых хороших знакомых; что ж, отличное начало для дружбы. В конце концов, редко когда удается парочке магов найти общий язык настолько, чтобы вот так запросто сидеть, пить вино и откровенно разговаривать об интересном; а чтоб еще и собеседник был противоположного пола и приятен… Посему разговор продолжался дальше под простое человеческое наслаждение обществом, вином и этим самым разговором.
— Я обещала рассказать всю историю с самого начала. — Девушка угнездилась поудобнее, маг отсалютовал бокалом, приготовившись слушать. — Мие кажется, цепь событий тянется из прошлого, через годы. Сторонний наблюдатель вряд ли бы сказал, что они связаны, но мне что-то подсказывает, что это действительно единая цепь… Итак, как вы, наверное, знаете, мой отец, Себастьян Штерн, погиб при неудачном эксперименте в рабочей лаборатории, но есть основания полагать, что его смерть была спланирована и устроена. Моя мать, Лилия де Крисси, погибла несколько дней назад в пожаре, оставившем по себе очень странные следы… И сейчас, стоило мне самой попытаться разобраться в произошедшем и соприкоснуться с наследием родителей, моя жизнь тоже оказывается под угрозой. Думаю, вам будет полезно осмотреть лечебное крыло.
— Да, прошу, — кивнул маг, поставил бокал на пол и поднялся — одним гибким, слитным движением, глядя на которое никак нельзя было сказать, что совершивший его только что пил вино.
Жозефина провела его до входа, рассказав о том, что сама смогла понять и что слышала от домашних, и осталась в доме, не заходя в саму лечебницу и замкнув свои потоки, чтобы не мешать магическому поиску. Маг прошелся, постоял, прикрыв глаза и раскинув руки, ощупывая помещение, и вернулся к Жозефине:
— Прикажите сходить на базар у порта и купить там дракончика-фэйри, только обязательно окольцованного. Вряд ли он стоит больше пары серебряных.
По просьбе госпожи Мартин послал соседских сорванцов. Легконогие мальчишки обернулись быстро, и Мартин передал госпоже небольшую, в локоть высотой, клетку, в которой, трепеща крылышками, висел в воздухе переливающийся золотом чешуи дракончик размером с ладонь. От обычного дракона — о чьем племени повествуют легенды и которое изображают гравюры и рисунки, бережно копируемые одним поколением за другим, — он отличался размерами, но не пропорциями, и большими черными, без зрачков, глазами, на свету переливающимися радугой. На задней лапке поблескивало железное кольцо. Леонард вытряхнул зверушку себе в ладонь и сжал — надежно, но не травмируя.
— Это существо с Ветвей Древа, — проговорил маг, оглядывая не тронутые огнем стены. Он провел пальцем по золотистому гребешку, фэйри выдохнул длинную, трепещущую струю магического пламени, такого же переливчатого, как он сам, — и Леонард, ловко сняв с него кольцо, подбросил вверх почти невесомое тельце. Фэйри торжествующе вякнул, перевернулся в воздухе — и пропал. — Если отпустить его в открытый воздух без кольца, он вернется туда, где увидел свет, если, конечно, у него есть возможность… а возможность есть там, где миры смешиваются. Это не отгадка, просто еще один вопрос, который может помочь разрешить остальные.
Загадка, которая может помочь разрешить другие загадки… Может, и так. Жозефина взглянула на мага:
— Беседа была очень приятной, но мне кажется, что я вас задержала сверх приличия.
— Да, пожалуй, мне надо идти, — как будто с сожалением отозвался Леонард. Обычно его служба явно была куда менее приятной.
— Значит, завтра я жду преподавателя?
— Да, — маг подобрался, — и, если вдруг что-то произойдет, дайте мне знать. И еще. — Он колебался мгновение, но потом продолжил так же твердо. — Можете звать меня Меченый. Это имя для тех, кого я считаю если не другом, то хорошим знакомым.
— Благодарю. — Они поднялись: Меченый — уходить, Жозефина — провожать, и девушка протянула ему руку, которую тот с готовностью пожал; знак взаимного уважения, интереса и свидетельство зарождающейся если не дружбы, то точно хороших теплых отношений.
— Мартин, этот человек, который называет себя Меченым, он же Леонард Геллар, имеет доступ в дом в любое время дня и ночи, здесь я или нет. Если он приедет, известите меня и обойдитесь с ним со всей любезностью и уважением и предоставьте ему то, что он попросит.
— Да, госпожа, — управляющий поклонился.
— И еще: завтра появится учитель магического искусства. Примите его соответственно и немедленно разбудите меня, если я еще не встану.
— Хорошо, госпожа.
Переданный умницей управляющим длинный коричневый конверт содержал в себе письмо с краткими сведениями о столичном доме госпожи Аделины Альдскоу и частоте ее визитов на светские вечера — балы, приемы, турниры и прочая, прочая; также контора сообщала, что означенная госпожа имеет счет в Красном банке. Кроме письма в конверте нашелся и нарисованный грифелем портрет графини. Был Кроненбах жив или нет, но данные обязательства он исполнял неукоснительно.
Учитель магии прибыл наутро. Клацнула замком дверь, и в залу просеменило некое существо в хламиде архимага. Оно было маленьким — ростом едва по плечо и еще более хрупким на вид, чем сама невысокая и изящная Жозефина, — с покрытым морщинами лицом, умными темными глазами и непропорционально большими остроконечными мягкими ушами, поросшими седоватым пухом и направленными не столько назад, сколько в стороны. Существо в целом производило впечатление чего-то маленького, мягкого, очень мирного и удивительно безобидного — что и неудивительно, ибо Первые создавали ушанов в качестве библиотекарей, летописцев и прочих хранителей знания, во всем послушных хозяевам и испытывающих органическое отвращение к смертоубийству.
— Мастер. — Жозефина встала и склонила голову, приветствуя архимага.
— Феликсефонтий. Это вы та юная особа Жозефина де Крисси, о которой говорил наш общий друг Меченый?
Толком понять возраст ушана можно было только по голосу — их лица начинали напоминать сморщенные печеные яблоки уже лет через семьдесят, что для ушана было возрастом возмужания, и для людей они все выглядели старыми. Голос же «старел» только годам к двумстам-тремстам.
— Да, мастер Феликс.
— Феликсефонтий, — строго поправил он. — Зовите своего преподавателя так, как он вам представляется.
— Да, мастер Феликсефонтий. Прошу, присядьте.
Ушан просеменил на указанное место.
— Вам требуется базовое академическое образование, я верно понимаю?
— Не совсем. Я не знаю, сколько времени у меня есть, а потому попрошу вас показать то, что может оказаться полезным в ближайшем будущем.
— Ясно, ясно. В таком случае первый урок будет стоить две серебряных. Я работаю честно и потому предпочитаю получать плату за уже сделанную работу, — эта фраза остановила Жозефину, уже протянувшую ему на ладони монеты, и ей пришлось, смутившись, спрятать их обратно. — Сразу вручу вам мой талисман связи. Если сегодня мы поладим, то можете обращаться в любое время.
И ушан вручил своей ученице посеребренную черепашку величиной с полпальца, которую извлек откуда-то из складок своей длинной, в пол, хламиды.
— Полагаю, нам будет удобнее заниматься в библиотеке.
Устроившись в кресле напротив ученицы, ушан извлек из складок своих одежд плоскую шкатулку размером с две ладони. Ее крышка была поделена на четыре части — коричневую, белую, синюю и красную; самую середину же занимал разделенный надвое круг: одна его половина была черной, другая — серебряной. Темные глаза ушана внимательно смотрели на девушку.
— Сейчас вам требуется коснуться каждого поля и вложить туда единицу энергии. Это проверка на ваши магические склонности и способность к управлению различными стихиями.
Небольшая сильная ладонь протянулась над шкатулкой и шесть раз прикоснулась к ней; каждое поле, уловив кусочек врученной Силы, начинало светиться. Когда мастер Феликсефонтий забрал шкатулку, она словно ожила: коричневое поле вспучилось, проросло горами, над белым поднялся туман, на красном заплясал огонь, а по синему прошла слабая рябь.
— Мм… очень интересно, госпожа, очень интересно. У вас высокие способности к магии Земли и Воздуха, сочетание, характерное для Небесных Всадников, что, учитывая наличие серебра в вашем гербе, совершенно неудивительно. Насколько я знаю, Дар Всадника обнаружился у вашего брата, и именно поэтому его забрали в Академию, во избежание… мм… эксцессов. Старая кровь, знаете ли, не по нраву новой короне. — Он помолчал, в темных глазах отражалось сияние магической шкатулки. — Гораздо более удивительная вещь находится в середине, — он указал на черно-серебряный круг, — это магия Корней и Ветвей соответственно, и хотя к Ветвям ваша кровь тяготеет больше, Корни тоже вам покоряются.
Сама Жозефина не видела в этом ничего необычного, но она всей кожей ощущала глубочайшее удивление преподавателя. Удивление и что-то еще, очень похожее то ли на облегчение, то ли на удовлетворение — словно он увидел то, чего давно ждал и во что уже почти не верил.
— Я не знаю, почему так, — совершенно искренне ответила она. — Вы можете это объяснить?
— Увы, нет. Я могу только предположить, что это тоже ваше наследство. Вероятно, отцовское, потому как у вашей матушки, скажем, такого не наблюдалось. Но мы отвлеклись — сегодня у вас, насколько я понимаю, первый урок фундаментальной академической магии. Сейчас я объясню вам основные термины и положения магического искусства. Не беспокойтесь, это не займет много времени.
Он заложил руки за спину и принялся семенить вдоль стола из одной стороны в другую. Жозефина внимала, положив кисти на стол по храмовой привычке; Силу академические маги называли энергией, для расчета плетения заклинаний использовали сложные многоступенчатые формулы, основами которых служили точки приложения и исходящие из них вектора, вместе же это составляло основную сетку, на которую уже нанизывались вторичные реперные точки; любую мысленную формулу можно было выразить в полиграмме до пятого порядка включительно…
Мастер-архимаг покосился на свою ученицу и прервался, не наблюдая в ней должного понимания.
— Сделаем проще, облегчив задачу каждой стороне, — и он вручил ей небольшую, обшитую бархатом подушку, от которой веяло слабой, но очень хитро сплетенной магией. — Вы поспите, а я расскажу все, что вам требуется знать, приступая к академической магии.
Девушка послушно легла на подушечку щекой, и ее накрыла прохладная волна сна. Позже, пытаясь вновь увидеть картину, она могла вспомнить только волнующийся туман, из которого иногда проступали полиграммы, графемы, символы Стихий, зато когда ей требовалось вспомнить сведения, касающиеся академической магии, они всплывали в дневное сознание из небытия, а потом уходили обратно неизвестно куда.
— Теперь вы владеете базовыми знаниями, которых вам хватит для построения и исполнения плетений основных заклинаний. Я так понимаю, у вас есть какие-то конкретные пожелания по базовому набору?
— Да, — Жозефина собралась, — так как у меня немного времени и я, честно говоря, даже не знаю, сколько уроков смогу пройти, мне нужно то, что позволит мне защитить себя и тех, кто окажется рядом. Простейшим Щитом Тела я владею, мне бы хотелось знать еще и хотя бы одно боевое заклинание.
— Начнем с простого, — он сделал скупой приглашающий жест правой рукой, — у вас за окном растут каштаны. Выберите любой плод и заставьте его вспыхнуть.
— Для практических занятий предлагаю перейти в более защищенное место. — Жозефина поднялась с места и распахнула дверь. — Прошу.
Она шла впереди, подстроившись под неторопливый шаг ушана, а тот семенил вдоль стен, разглядывая лица на картинах. На середине залы он остановился около одной из них, на которой рука живописца изобразила высокую белокурую женщину в сияющем латном доспехе. Она имела высокие скулы и светлые глаза северянки и сидела верхом на серебристого цвета грифоне; в правой руке было сжато занесенное для удара копье. Мастер-архимаг замер, глядя на нее снизу вверх; лицо его озарилось тем Светом и вдохновением, какое бывает у произносящего молитву.
— Это Белая Гарпия, известная как бесстрашный борец с тварями Корней и Великий герой неба. Она — одна из самых знаменитых Небесных Всадников времени их расцвета, когда Проклятие Первых еще не погубило их и женщинам вашего рода не запрещали подниматься в небо. Потом Проклятие набрало свою истинную силу, и Всадники вместе со своими Зверями, хранители и защитники всего благого в Чаше, начали слабеть, а потом и вовсе исчезли. Уже полтысячи лет как их сила иссякла и потому в мире смогло умножиться зло. Чаша прежде никогда не знала войны своих со своими, особенно войны за власть. — Он оглядел еще несколько картин, где были люди в доспехах верхом на серебряных крылатых Зверях, и вновь прикипел взглядом к Белой Гарпии. — Народ ушанов почитает ее как Леди-Избавительницу, а иные из древних народов зовут ее не иначе как Маркиза Корней. Предания нашего народа гласят еще, что в гнездах серебряных грифонов появляется чистейшее серебро, равного которому не добывают ни в одних рудниках, но грифонов не стало слишком давно, чтобы мы могли проверить, правда это или ложь. Впрочем, мой народ не склонен искажать истину — достаточно труда ее собирать.
Феликсефонтий двинулся дальше, заложив руки за спину, а Жозефина чуть задержалась у полотна. За спиной прекрасной в своей силе Всадницы развевалось знамя: на лазурном шелке — обращенное вниз крылатое копье со странной перекладиной, а над ним корона из горных зубцов; все вышитое серебром. И никакого единорога.
— Кстати, о серебре. Человеческую историю сделали три металла: серебро, золото и железо, а вернее сказать, сталь, и о каждом существе можно сказать, что оно принадлежит к одному из них. Золото — металл правителей и королей, власть, до которой люди так жадны. Серебро непорочно, это символ знания и служения. Оно находится в тени королевского золота, но ему и не нужно блистать напоказ. Древнейшие людские рода, в которых есть кровь Первых, зародились на Севере, и один из них, избравший путь власти, сделал своим гербом золото, а другой, который предпочел служение, — серебро. У них есть и младшие ветви, но золотые и серебряные горные вершины в гербах носят только их прямые потомки. Белая Гарпия — тоже дитя Серебряного Пика, древнейшего рода Эльдиар. Она могла бы занять трон, если бы пожелала, ибо Серебряные Пики, как и Золотые, обладают кровным правом власти, но она предпочла небо. Золото правит, серебро служит, но их оба разрубает железо — право силы, которого Чаша не знала несколько тысяч лет… — Он вздохнул, и из его глаз пропали восставшие тени древних времен, предания о которых долгоживущие ушаны наверняка передавали по наследству. — Хотя все это дебри символики и философии по большому счету… — Он вошел в открытую перед ним дверь кабинета и как ни в чем не бывало сказал: — Итак, вам следует попрактиковаться. Здесь тоже растут отличные каштаны.