Зная через каптенармуса, что в воскресенье состоится традиционная пьянка курса, с которой Вы непременно сбежите к Колетт, он приказал ему принести Ваш кинжал, разумеется, не сказав зачем. Примерно в девять часов вечера, когда Вы должны были возвращаться в замок, Люк пришел за кинжалом и им же убил предателя. Таким образом, первая часть операции, казалось, была завершена – Ваше обвинение в убийстве подготовлено.
Но ночью Крис пришел к Колетт, возможно, чтобы сразу ее убить, а может, чтобы подготовиться к завтрашнему дню – не знаю, но он обнаружил у нее Вас и решил усилить доказательства вины. Он оторвал кусок кружев от Вашей рубашки, отнес его на квартиру жертвы и вложил в руку. И на этом прокололся. Так что преступника подвело отсутствие чувства меры – качества, необходимого истинному художнику (А это я уже за Шерлоком Холмсом повторил29 и де Ри, судя по ехидной улыбке, понял.)
Затем Крис взял с комода бокал и выпил вина из стоявшей на столе бутылки, но не учел патологической страсти каптенармуса к чистоте. Прокол на самом деле небольшой, который вряд ли мог привести к провалу операции. Пил медленно, смакуя – иначе я не могу объяснить, откуда взялись капли вина на подоконнике. Оцените его выдержку, господа!
А наутро ему осталось только заманить графа на квартиру Колетт и убить обоих, представив дело так, что якобы граф убил племянницу вслед за дядей, а случайный прохожий убил его, пытаясь задержать. Как вам мои объяснения?
- А если бы меня арестовали до того, как Крис передал мне записку, или я отказался бы идти с ним? – спросил граф.
- Думаю, что в его плане было учтено все, в том числе и время, необходимое для обнаружения каптенармуса, осмотра места преступления и уже после этого для ареста. Не забывайте, что это я опознал кинжал, а ни меня, ни д`Оффуа там не должно было быть. Сколько времени искали бы хозяина без нас? Да и Вас он прекрасно изучил – не отказались бы Вы бежать на помощь прекрасной даме. Но и этот вариант Крис предусмотрел! Помните ту записку, якобы написанную Колетт? Он был готов просто организовать ее самоубийство, после чего приговор суда был очевиден.
- Вы страшный человек, барон, – де Фонтэн подошел и внимательно посмотрел мне в глаза. – Если вы способны распутать такой заговор, то какую же интригу можете закрутить сами?
- Не беспокойтесь, господин капитан. Любой литератор скажет Вам, что не всякий критик может быть писателем. А на что я способен – жизнь покажет. Вчера все кончилось хорошо, и слава Богу. Есть повод допить это прекрасное вино. Доклад закончил! Кстати, скоро и вечерняя поверка. Разрешите идти, господин полевой маршал?
- Идите, господа. А Вы, де Безье, задержитесь.
Когда за де Фонтэном и курсантами закрылась дверь, де Ри подошел ко мне и пожал руку.
- Спасибо, Боря. Вчера ты меня спас – убийства офицера Академии самым родовитым курсантом мне бы не простили.
- Всегда пожалуйста. Кстати, записка Колетт выглядит очень убедительно, такое на коленке не состряпаешь. И еще, к хозяину «Трезвого сержанта» надо присмотреться повнимательней – он явно работал на Криса. А учитывая, что именно у него любят гулять курсанты, все становится совсем интересно.
- Я тоже так думаю, сообщу кому надо, но, по большому счету, это уже не наше дело.
- Вань, а когда будут отпевать и хоронить Криса? Я хочу присутствовать. Таких противников надо уважать.
- Ты шутишь? Какое отпевание – он же самоубийца.
- А Александр Матросов – тоже самоубийца? Он погиб не потому, что не хотел жить, а потому что исполнял свой долг. Я не верю, что он просто бандит.
- Но и доказать это не можешь, а священника наши догадки не убедят. Кто он, каким именем крещен и крещен ли вообще – ты можешь ответить на эти вопросы? Нательный крест у шпиона ни о чем не говорит, ты же и сам знаешь. Если надо - он бы под любую веру перекрасился, обрезание бы себе запросто сделал. Выбирая профессию, мы выбираем не только жизнь, но и смерть, и похороны, и даже посмертие. Завтра в час дня его закопают за оградой кладбища. Придешь?
- Обязательно. И еще – отдай мне его медальон. Ну тот, ты знаешь.
- Бери, – де Ри пожал плечами, вынул его из ящика стола и протянул мне, – только зачем? Узнать по нему что-либо невозможно, мы уже пытались.
- Я и не собираюсь. Наверное, на память… Жизнь покажет. Ну, раз нельзя помолиться, давай не чокаясь. Он был враг, но враг достойный. Дай нам Бог таких друзей.
А через неделю в Академию в сопровождении личной охраны прибыл владетельный граф Амьенский – отец Филиппа.
В тот же день военный трибунал под председательством де Ри принял решение о передаче дела Люка и Николетты для дальнейшего расследования и вынесения приговора в юрисдикцию суда Амьенского графства. Как приватно сообщил мне де Ри, этот вопрос был согласован в Париже. Чего стоило это согласование графу – история умалчивает.
Перед отъездом владетельный граф Амьенский удостоил меня приватной аудиенции.
- Господин де Безье, – торжественно начал вельможа, – от своего имени и от имени семьи я благодарю Вас за помощь, оказанную моему сыну. Вы не позволили негодяям замарать честь нашего рода, такие услуги не забываются. В благодарность я прошу принять эту тысячу экю. Также я заверяю Вас, как бы ни повернулась Ваша жизнь, что бы ни случилось, – у Вас всегда в Амьене будут друзья, на любую помощь которых Вы можете твердо рассчитывать!
А вот это уже серьезно. Не деньги – хотя и не маленькие, а предложение не просто покровительства – дружбы. Здесь такими словами не разбрасываются. Если сказано друзья – значит действительно друзья. Не панибратство, не возможность тыкать человеку, стоящему значительно выше в сословной иерархии, а именно уверенность, что в любой беде ты сможешь опереться на его плечо.
А значит, надо и ответить достойно.
- Ваше Сиятельство! Благодарю Вас за столь высокую оценку. Со своей стороны обещаю, что, если только моя служба королю не будет препятствием, я предоставлю свои знания и способности в Ваше распоряжение в любой момент, когда они будут Вам нужны!
Вот и весь разговор. Одна – две минуты, крепкое рукопожатие и все. А сказано много. Меня ведь тоже за язык никто не тянул, так что к славному городу Амьен надо с этой минуты присматриваться ну о-очень внимательно.
И еще одно интересное событие произошло в связи с этой историей. Нас де Ри Тайной Академии связал, а вот прево и субделегата – нет. А выпить эти два кислых друга любили, а выпив – поболтать, да еще приврать с три короба. А выпивали они в кабаках, где их слушали не только местные забулдыги, но и заезжие представители искусства – проще говоря, менестрели, у которых фантазия бьет фонтаном, в том числе, как оказалось, и по мне.
Короче, как-то субботним вечером подходят ко мне де Бомон и д`Оффуа и от имени курса требуют, чтобы завтра я пошел на общую пьянку в «Трезвый сержант», где выступает некий заезжий артист с новыми парижскими песнями.
По тону и хитрым рожам вижу, что готовят каверзу, но не колются, заразы.
Ладно, хрен с вами, пойду, но смотрите, если что!
Ну и пошли. Пришли. Сели. Заказали. Выпили. Выходит менестрель и объявляет: «Господа! Свое выступление я начну с самой популярной на сегодня парижской песни! «Баллада о Черном бароне и прекрасной горожанке»!»
Я аж вином подавился! Действительно баллада обо мне. Только, оказывается, спасал я не графа Амьенского, а прекрасную девицу, естественно от мерзких разбойников! И работал я не головой, а как положено – шпагой. А потом передал ее, в смысле – девицу, в надежные руки своего влюбленного друга.
Я представил пылко влюбленным владетельного графа, в чьи надежные руки передал прекрасную Николетту, и не смог сдержать смех, который с удовольствием поддержал весь курс. О том, что было на самом деле, знали только мы трое, но и другие курсанты покатились со смеху, представив меня в роли благородного идиота.
А бедный менестрель потом долго гадал – что в его выступлении вызвало такую безусловно бурную, но все же совершенно нестандартную реакцию.
Разговор, которого Жан не слышал.
- Ваша Светлость – у меня плохие новости. Зоркий сообщает, что Маэстро и его группа схвачены, задание провалено.
После долгой паузы.
- Что, по-твоему, нам ждать в ответ и когда?
- Думаю, что ничего. Он умер в застенках, но, зная его, я уверен, молчал до конца.
- Действительно уверен?
- Судя по всему, он провел в неволе не дольше одной ночи. Палачи не дали бы ему умереть за это время, значит – самоубийство. До того, как потерял над собой контроль. Тем более, что хоронили без священника и за оградой кладбища. Да. Я уверен – виконт не сказал ничего.
- Дай то Бог… Известно, на чем он прокололся?
- Нет. К Зоркому поступили только слухи, более похожие на бред пьяного менестреля. Какой-то провинциальный барончик, с какого-то бодуна влюбился в агентессу Маэстро, защитил ее, передал нашему щенку. Да Вы сами можете сходить в ближайшую таверну и послушать менестрельские стоны про Черного барона – это как раз о нашем случае. Зоркий может заняться расследованием провала, но просит не ввязывать его в эту историю и вообще на пару месяцев прервать связь. Ничего конкретного, просто его интуиция… но Вы же знаете интуицию Зоркого. Она его не раз спасала. По-моему, стоит прислушаться.
- Вот я еще по тавернам буду ходить – зачем мне тогда свой повар? Но послушать песенку интересно. Придумайте что-нибудь – не часто наши люди в баллады попадают. А по сути я с Вами согласен. Мы сделали все, что могли, даже потеряли блестящего резидента. Наша совесть чиста, а дальнейшие потери будут не оправданы категорически. Пусть Идальго решает свои проблемы сам – в конце концов, платим мы ему более чем достаточно. Передайте Зоркому, чтобы сосредоточился на курсантах. Их характеры, успехи и неудачи, обиды, взаимоотношения. Это наш стратегический резерв – мы не можем потерять еще и его. Так что пусть работает спокойно. И на всякий случай на пару месяцев прервите связь – успокойте человека.
- Будет исполнено. А что с семьей Маэстро? У него жена и девятилетний сын.
- Да уж, жена… Вот как такой мастер, как Маэстро, умудрился отрастить столь раскидистые рога? Нет, не понимаю.
- Любовь слепа. А виконтесса… может, не простила его особенности?
- Нет таких особенностей, которые оправдывают неверность супруга!
- Однако, Ваше Сиятельство, не во всех станах так думают. В Галлии традиционно дворянские жены становятся королевскими любовницами, не скрываясь, даже гордясь этим. Если можно изменять с королем, почему нельзя с другими?
- Да, это так. И именно поэтому мы сильнее! Честью, верностью Божьим заветам! Кроме того, галлийцы все же могут выяснить личность Маэстро и выйти на семью. Нельзя допустить, чтобы от семьи они пришли к нам. Это правила игры. Виконт сам их соблюдал – за это ему и платили. Ну и за результаты, конечно. Поэтому прервите все связи – ни одна ниточка не должна протянуться сюда.
- Как прикажете, Ваша Светлость.
ГЛАВА XI
И дальнейшая жизнь покатилась по накатанной, в строгом соответствии с Уставом Академии и расписанием занятий. Учеба, зимняя сессия, рождественские каникулы, опять учеба. По выходным жесткие тренировки с Гримо и изредка – поездки на заработки в Нант. Худо - бедно, но я там в фавориты выбился, народ на мои выступления стал специально приходить. Соответственно и гонорары получал солидные – порядка пятидесяти экю в день, и это после оплаты услуг врача. Куда деваться – я дрался с самыми сильными бойцами и по морде, ребрам и другим частям тела получал за милую душу. И все это надо было лечить экстренно, чтобы в Академию возвращаться аккуратным, чистым, с целыми зубами, максимум сильно уставшим – типа любовница укатала.
И только одна отдушина – юная виконтесса Сусанна де Ри. Я и сказки ей рассказывал, и на конные прогулки с ней ездил. Мы даже с ней мелодии подбирали – я напевал, она раскладывала по нотам. В основном песни, которые когда-то мои дочери любили. Стихи я переводил, нагло выдавая за свои. А что вы хотите, у меня о жене, детях, родителях и друзьях всей памяти осталось – песни да стихи. Только их я смог взять с собой. Все-таки душа по детям скучала до боли – был бы жив в своем мире – сейчас внуков бы нянчил. Наверное, я был бы хорошим дедом…
Хитом этого увлечения стало «На сопках Маньчжурии». И странно было здесь, в средневековом галлийском замке, слышать клавесин, играющий этот старинный русский вальс.
С самим виконтом поболтать удавалось редко – не по чину ему с курсантом якшаться. Хотя три раза набрались мы от души – на двадцатое декабря, девятое мая и разок без повода – просто под настроение.
Народ в замке от этих нарушений субординации прибалдел, но тихо. Видимо, все решили, что нас та история с убийством сблизила. И то сказать – де Ри с моей помощью избежал не просто неприятностей – краха всей карьеры.
Ну и информацию о графстве Амьен я понемногу собрал. Оказывается, здесь это фактически фронтир, граничащий на востоке с кастильской Фландрией. А поскольку через Амьен проходит кратчайший путь между Парижем и Кале – крупнейшим портом, только недавно отвоеванным у Островной Империи и до сих пор являющимся объектом ее притязаний, графство имеет стратегическое значение для страны.
На Амьен, в свою очередь, точит зубы Кастилия. Если бы кастильцам удалось его захватить – золото за проезд через графство к ним рекой бы полилось. А так эта река льется в казну Короля Галлии и графа Амьенского в пропорции шестьдесят на сорок. Правда, часть этих доходов, и не маленькая, у обоих уходит на оборону. Граф за свой счет содержит городской гарнизон – амьенский полк, входящий в состав пикардийского корпуса, и поддерживает боеспособность крепости и городских укреплений. Так что корона на его владения не претендует – свою долю казна и так получает, а все проблемы с кастильцами переложены на графа, являющегося прямым вассалом Его Величества и его же не очень дальним родственником.
В таких условиях предложение графом дружбы будущему выпускнику Академии одновременно являлось и приглашением на службу, а наша служба стоила дорого. Мало нас – всего двадцать-двадцать пять человек в год Клиссон выпускает, да из них треть сразу в придворные идет. А за остальными открыта настоящая охота и не только галлийских вербовщиков. Где только выпускники не служат. Говорят, кого-то и на Русь занесло, но это скорее легенда – нечего нам пока там делать. В нашем мире на Руси в это время только-только Смута закончилась, Михаил Романов на царство сел. Что здесь - толком не знаю, но им явно сейчас не время галлийских военных разведчиков на службу звать.
А вот Османскому султану двое наших точно служат. Говорят, даже свой гарем завели, хотя веры и не меняли – чего в жизни не бывает!
Так что заполучить меня на службу Амьенскому графу – за счастье, но это я не в упрек. Служить действительно надо, так почему не там?
Однако всерьез об этом думать рано – только вчера экзамены за первый курс закончились. Я везде, кроме выездки, отличник. На коне тоже хорош, но таких чудес вольтижировки, что мои однокурсники вытворяют, мне никогда не показать. Для этого надо родиться на лошади.
И по боевой магии у меня «отлично»! Только здесь другое. Я учусь не просто вместе со всеми – я учусь с каждым, да еще де Мертен со мной дополнительно занимается. Задача – научиться определять заклинания других до того, как они сработают. А ведь у каждого свой стиль, свои индивидуальные особенности и почерк. В конце концов, скорости разные – пока один только готовит свое воздействие, дугой две-три пакости уже устроит.
Плюс мне де Мертен показывает такое, о чем остальным курсантам только рассказывает, да и то мельком. Есть огромные пласты магии, которые не то что использовать – о них знать не положено. Например, некромантия – управление мертвыми. К этому разделу клиссонцев близко не подпускают – не та подготовка. Но де Мертен – великий маг – им владеет и только мне показывает. Специально водит в местную больницу и демонстрирует на трупах. Использовать эту гадость у меня все равно не получится, а вот различить ее – запросто. Зачем – жизнь покажет, но Академия меня этими знаниями вооружила.