Удача
Глава 1
Максим Медведев
— Макс, ты где? — голос дежурного по части, искаженный древним динамиком ТА-57, ввел меня в недоумение. В смысле где? Ты мне что, на сотовый звонишь?
— Я в банке, задерживаюсь, скоро буду. — подумав, ответил я.
Дневальный покосился на меня и, поймав ответный взгляд, резко выпрямился, устремив подбородок к потолку. Как вам деды говорят, принуждая выше задрать голову по команде смирно? «Где ваш дембель, душары?»
— В какой банке? — продолжал разоряться дежурный.
— Ну это, в стеклянной такой. — задушенный всхлип, похожий на хрипенье умирающего стартера, заставил меня вновь обратить внимание на рядового с тумбочки, вовсю стискивающего побелевшую нижнюю губу.
— Что ты там делаешь? — казалось, даже резина на корпусе телефонной трубки ташки попыталась принять вид недоумевающего смайлика, восприняв эмоции собеседника.
— Огурцы солю. — разглядывая солевые разводы на пропотевшей зелени формы отжимающихся солдат, продолжил я вводить коллегу в курс дела. — Вот только попки горькие поотрываю.
— В марте огурцы? Какие, к святым ёжикам, попки, — взорвался дежурный.
— Я же говорю, горькие.
— Медведев, тебя команч вызывает. — смирился с моей тягой к кулинарным экспериментам голос в телефонной трубке. — У тебя двадцать минут. За тобой машину послать?
Я отклонился в сторону, чтобы посмотреть в окно, на стоящее в пятнадцати метрах от казармы здание штаба. Машину. Доехать, как говорится, с ветерком. Накрутили, видать, хвоста дежурному, совсем в неадеквате.
— Нет, скоро буду. — я аккуратно положил трубку в гнездо волокнитового корпуса аппарата и, несколько раз глубоко вздохнув, придал лицу самое кровожадное выражение из доступных. — Отставить! — повернувшись в сторону взлетки, гаркнул я. — Встать! Равняйсь! Смирно!
Я прошёл мимо вытянувшихся солдат, так сказать, четвертого периода службы. Я всё понимаю, стодневка окончена. Отпраздновали приказ — святое дело. Но от алкогольного амбре, ударившего в нос по приходу в казарму, хотелось срочно закусить.
— Ну что, буддисты, дембель в опасности. — начал я неторопливое внушение компании отпраздновавших скорое увольнение в запас. Почему буддисты? Два года назад мне в роту скинули двадцать четыре тувинца, из которых по-русски, с огромным трудом, разговаривали от силы трое. Остальные понятия не имели о таких трудностях. Вообще с языком проблем не было, как и навыков говорить по-русски. Через неделю я напился. Что характерно, к моему выходу из помутненного состояния я знал несколько слов по-тувински, а молодежь исправно выполняла все команды. Два года пролетело, и вот они — красавцы. Элита. Отличники боевой подготовки. Поубивал бы.
— Забыли заветы мадьяпана, сатья? — лыбятся, гады. Понятно, армия заставила забыть про первую заповедь, прана-атипата, не убий которая. Какое тут не обманывать и не употреблять. И ведь мне их, через полторы недели, всю толпу отправлять домой, не на губу ж их. — Короче, шаолини, я к командиру части. По возвращении я захожу в располагу и дико охреневаю от идеального порядка. Всё ясно?
— Так точно! — двадцать четыре луженые глотки. Ух, сила, хоть и с ужасным акцентом.
— Ну и ладненько. Второй, третий период службы, через две минуты я вас наблюдаю в курилке у КПП, в расслабленном состоянии. Время пошло. — недембеля рванули по указанному адресу под откровенно разочарованными взглядами боевых тувинцев. — Олча-оол, за старшего. Разойдись!
Солнце припекало. По поступившей оперативной, прям аж так официально, информации, где-то тут пойдет караван с герычем. Оперативная, бабульки на базаре болтали, разведка услышала, выводы какие-то сделала, рапорт, приказ. И вот мы вторые сутки в секрете. Я и все мои боевые буддисты. Все ждем. Мы — караван, и молимся, чтоб его не было. Разведка — нас, и молятся, чтоб караван был. Тут кто кого перемолит. Пацанам уже послезавтра домой. Им воевать вот вообще не охота. Сменят нас, посажу их на поезд до их Тывы, и буду водку кушать, водкой запивать. Через месяца-два сам поеду поступать, в Высшее Военно-Командное, в далекую сиберию. После, получив такого бодрящего пенделя, карьера рванет неимоверным аллюром. Утомило меня скитаться по горам с автоматом. Перефразируя классика — в замполиты я б пошёл, пусть меня научат. Жены хоть, слава Будде, нет. Как вспомню эту, с педагогического. Ведь такой цветочек аленький. Хорошо, не дошло у нас до предложения, этот цветочек только что кони не нюхали, оказывается. Нет, женщин я люблю, они мягкие и удобные. Но эта была… Нет такого слова в литературном русском. Надо у шаолиней спросить, может там термин припасен. Я был молод, робок и не смел. Она была молода, робка и напориста. Вот такой парадокс. Причина её напористости, уже через месяц, неплохо так растягивала блузку на животе. Я только приехал с очередного полевого выезда и удивленно, с букетом цветов в руках прибежавший на свидание в самоволке, разглядывал округлившиеся формы в районе талии. Что меня убило, на должность папы у неё было четыре кандидата, вроде все по срокам подходят. Состоятельные, с машиной и достатком. А ты, Максим, всего лишь курсант. Жаль, конечно, что у нас с тобой ничего не было, ты хороший, и вполне мог оказаться отцом моего ребенка. Угу. Кто крайний? И меня понесло. Вторая Чеченская, Грузино-Осетинская, дал в морду майору, и вот я капитан, на границе с Азербайджаном и Грузией, Тляратинский государственный природный заказник. ВДВшник-погранец. Оборжаться. Прям как стотретья гвардейская в девяностом. Только сам.
— Ыржым! — раздалось из наблюдательного пункта, оборудованного выше по склону. — Чоок!
Идут, не напридумывала разведка. Из-за склона горы по каменистой россыпи осторожно шла машина, вторая, третья, четвертая. Что за хрень? Это какой, к херам, караван с герычем? Три тентованных "Урала" народу с автоматами и уазик впереди. Итого, считай, сто бородатых рыл, как на параде. Вашу ж мать, нас двадцать пять, и не имею я право вас пропустить.
Я встал из-за камня, подымая руку в сигнале остановки. Стоять, коники. Молодцы. Вы же не знаете, сколько нас. Я в военной форме. Хоть бы наши.
Открылась пассажирская дверь уазика, ну уж ствол АК я ни с чем не спутаю, рывок от камня в сторону водителя и вниз, за другой булыжник. Очередь отдалась эхом по выбеленным скалам. Темные фигуры посыпались из кузовов. Их сто, нас двадцать пять… Простите, шаолини.
— Огонь!
Глава 2
Алатана Бэар.
Начищенное серебро зеркала равнодушно проигнорировало умывание росой, устояло перед пудрой. Серебряная поверхность с завидной непредвзятостью отражала все ту же кожу с яркими веснушками. Серебро поражало своей беспристрастностью, оно не отражало только нечисть.
«Хотя, — голос в голове решил уточнить, — нечисть себя в зеркалах прекрасно видит».
Не знаю, нет знакомой нечисти.
«А дэя Линт»? — голос не унимался.
Нет, её все в зеркалах видят. Может это миф?
«Про нечисть с зеркалами или про хозяйку замка»? — от хулиганского высказывания уголки губ отражения дрогнули в намеке на улыбку.
Я еще раз оглядела себя. Симпатичная. Темно русая коса. Аккуратные ушки, слегка удлиненные сверху, показывали отдаленное родство с ушедшими, но этим никого не удивишь. Ровные зубы с хорошим цветом. Серовато-зелёные глаза с карим ободком. Нос, ну что нос — не пуговка, не крючок, слегка вздернут. В целом не плох конечно, если голову наклонить вперед, так вообще, то что надо, только взгляд исподлобья получается. Ладно — хороший нос. Но эти веснушки!
— Алатана! — донеслось из коридора.
Рука сама собой потянулась к медальону Светлого. Как? Вот, как она это делает? Стоило только проскочить мысли про дэю Линт, она тут как тут.
— Алатана! Вот ты где. Готовься к уроку. Шанти вернулся с прогулки, и прошу, не переусердствуй со своей грамотой, мой сын жаловался на боль в руке после твоих заданий. Не знаю, как можно так загонять бедного ребёнка. Сколько же он тут пишет.
— Дэя, я задаю по одному листу, — теперь сложить руки под передник и глаза вниз. Вниз, она не любит когда смотрят прямо. — дэй Эгра рассказывал, что с первых же занятий он писал по два полных листа заданий.
— Забыла, кто ты? — глаза благородной дэи блеснули фиолетовыми искрами. — Выучилась грамоте — стала свободной? Зря покойный муж мой, да будут щедры поля Светлого душе его, отправил тебя в Академию. Учёная вилланка, посмешище.
Резко развернувшись, глава семейства Клобак вышла из классной комнаты. Ох, пронесло. Хоть дара в семье Клобак был самый мизер, всё равно, получать пощёчины невидимой ладонью — приятного мало. По руке хотя бы видно, с какой стороны последует удар. Не то, что с помощью дара, а ведь до этого, судя по фиолетовым бликам в глазах, оставался миг. Спасибо Светлому за самообладание и жадность дэи. Не стала тратить накопленные искры на наказание. Я вздохнула, отгоняя видения мотыляющейся головы конюха, недостаточно тщательно почистившего коня старшего сына, дэя Эгра. И эта застывшая ухмылка с глазами цвета силы. Говорят, в тот день дэй извел дара на месячный накопитель. Через год с небольшим ему восемнадцать, он вступает в права наследования. Барон дей Эгра Клобак. Светлый сохрани.
Дверь открылась, впуская младшего брата будущего барона — восьмилетний Шантар Клобак собственной капризной персоной.
— День добрый, дей Шантар, сегодня мы потренируемся в начертании петель. Очень важно разделять петли на большие и малые. — я подошла к доске и мелом вывела петлю под нацарапанной строкой. — Важен правильный наклон, изящность закругления и ширина петли.
Открыв писчий набор, я, со всевозможным подобострастием, подала перо и чашечку с чернилами надутому дитяти.
— Возьмите лист бумаги. Сегодняшний урок заключается в заполнении всех строк этими петлями. — не нравится мне эта проказливая гримаса на лице ученика. — Возьмите перо как мы с вами учили. Осторожно окуните в чернила, обождите скатывания лишних капель. И вот так.
Пухлые ручонки сграбастали перо, окунули его в плошку, застыли на мгновение и резко дернули кончиком пера по краю чернильницы. Миг и чернила полностью залили белый лист.
Вздохнув, я достала пузырёк с чернилами:
— Ничего страшного, дэй Шантар. Я в бытность своего обучения часто проливала чернила.
«Ага, пять медных монет за пузырёк, при стипендии в пятнадцать». — педантично уточнил Голос.
— Возьмите чистый лист, начнем сначала. А испорченный, — «Один медяк за пачку в десять листов», — мы осторожно уберём.
— Алатана, ты сказала, что сегодняшний урок в заполнении одного листа твоими петлями. — улыбнулся несносный мальчишка.
— Все верно, ваша матушка просила вас сильно не утруждать. — с некой настороженностью подтвердила я.
— Ну так я закончил, — победно ухмыльнулся ученик. — обидно конечно, что при начертании последней петли чернила залили весь лист. Ты же видела, какие изящные закругления у меня получались, с каким правильным наклоном. Матушка была бы так горда за меня.
— Нет, сегодняшний урок в сделаете полностью. — никак не доходило до меня коварство высокородного отпрыска.
— Нет, я закончил с уроком. А то ведь залить лист чернилами могла и ты. — бросил младший Клобак, направляясь к выходу. — И, кстати, ты ещё похвалишь меня за усердие перед матушкой, или я скажу Эгре, что ты освободилась и спрашивала его.
Обидно рассмеявшись, дэй Шантар Клобак, чтоб приснился ему Тёмный, закрыл дверь в классную комнату. Восемь с хвостиком лет, что б он понимал?
«Хотя, по всему видно, он прекрасно знает, как ты боишься его старшего брата». — собеседник из Голоса на редкость нудный. Просто Шантару, в силу возраста, ещё невдомёк, почему я его боюсь.
Родилась я почти семнадцать лет назад, тут же, в замке барона дэя Гролла Клобак. Когда дэя Линт Клобак понесла от барона первенца, она отказала ему в супружеском ложе, из страха за плод. Но дэй Гролл, как единовластный хозяин окрестных деревушек, двух озёр, реки и куска леса, в смирении плоти не преуспел. И через месяц после рождения первенца — Эгры Клобак, родилась я. Дочь личной белошвейки дэи Линт. Отец неизвестен. Какой-то наёмник, говорили, отводя глаза, подруги матери. Сама мать мне ничего не говорила. Она молча скончалась, когда мне исполнилось три года и я её совершенно не помню. Я осталась жить в замке, в чёрной половине, со слугами. Воспитывали меня те, кто в данный момент были свободны от дел. Или никто, когда заняты были все. А моё сходство с бароном объясняли кто чудом, мол, дар семейства Клобак при рождении первенца преобразил множество детей в чреве матери (нас, таких похожих, шесть штук одногодок в деревеньке бегало). Кто неисповедимыми планами Светлого. Самое главное было не попадаться на глаза жене барона, дэе Линт. По совести говоря, барон нас по-своему любил. Нет, он не носил нас на руках, как своего первенца, не задаривал игрушками. Но у нас всегда была одежда, не новая, но была, и мы всегда могли свободно поесть в замковой кухне. Не разносолы, но могли. А меня, как старшую из незаконнорожденных, и, к тому же, оставшуюся без матери, барон называл командиром бастард-взвода. Мы и были маленьким таким воинским подразделением диверсантов. Где пробежит кошка с привязанной к хвосту погремушкой, где ручка ворота на колодце окажется измазанной дёгтем, там точно за результатами эксперимента зорко следили шесть пар детских глазенок. Действо свершено, результат скрупулёзно изучен, минутное совещание и двенадцать босых пяток взвихряют пыль на улице по пути к следующей проказе.
Однажды из замка к нам, на берег реки, пришёл важный такой мальчик. Пухлый, холёный. Потребовал развлекать его. Попросил бы поиграть с ним, все бы и обошлось. Уже через несколько минут он, оскальзываясь на склоне берега, бежал домой, плача и отплёвывая полный рот одуванчиков. Судорожно шаря за шиворотом в поисках жабы, которая решила погреться под кафтанчиком. Сама решила, честно-честно. И залезла сама, неведомо как. Не иначе происки Тёмного. А лицо в коровьей лепёшке, так сам упал. Неужто дэй барон думает, что человек в своем уме, без принуждения, возьмёт в руку свежую, судя по цвету лица наследника, тёплую… Бррр. Хохотавший барон назначил наказание, месяц без сладкого, никаких конфет и леденцов. Глядя на округлившиеся глаза наследника, взвод сорванцов проникся серьёзностью наказания. Тихий вопрос самого младшего: «А что такое конфеты и леденцы?» сорвал весь воспитательный момент, спровоцировав новый взрыв хохота барона.
— И отмыть то, что натворили! — уже уходя, бросил он через плечо, утирая выступившие слезы.
Ну не поняли мы, что это про стирку заляпанного кафтана и рубашки. Дождались ухода барона, дружно вцепились в ябеду и рванули к речке, а где еще отмывать сотворённое? Еще через несколько минут чистый, но не до конца высохший, а вернее абсолютно мокрый законнорождённый, в полнейшей истерике, бежал в замок. Аккуратно, впрочем, оббегая коровьи лепёшки.
Под взглядом барона было неуютно. Очень неуютно и боязно. В этой части замка я не была. Слышала про парадный зал, но сама не была. Потолка даже не видно в темноте свода. Закопченные балки сходились в невидимой отсюда точке. Огромное колесо люстры на множество свечей висело на толстенной цепи, уходящей в темноту. Рассмотреть бы все подробно, друзьям бы все рассказать, они-то и в замке ни разу не были, а тут парадный зал…
— И что же с тобой делать? — заставил меня вздрогнуть голос барона, взирающего на меня из под бровей. — Тебе же шесть исполнилось? Ну? — я торопливо закивала. — Завтра едешь в столицу, учиться. Прилежно учиться. Ясно? Первая жалоба от учителей и все, будущего не будет. Поняла?