«Могёшь, — всхлипнул Голос, утирая слезу восхищения, — а давай ещё чего-нибудь, поэтического».
Обиженно засопев, я ожесточённо ускорила вращение ручки ворота. Цепь, скрипя, наматывалась на барабан. Я подхватила колодезное ведро, вдруг остро захотелось глотнуть сладкой студёной воды. Жарко всё-таки на улице. Подавив желание гарантировано застудить горло, я перелила воду в домашнюю ёмкость. Муж подхватил бадейку:
— Домой?
Взвизгнув, я скакнула в сторону. Опять незаметно подкравшийся супруг, округлив глаза, отступил от меня к колодцу. Цепь, приклёпанная к дужке колодезного ведра, зажатого у меня в руке, потянула ворот колодца. Тот послушно крутанулся на хорошо смазанных проушинах. Рукоятка ворота, резко описав круг, с глухим стуком остановилась, встретившись с загривком благоверного. Пробормотав какое-то короткое, но, как мне кажется, удивительно ёмкое выражение, Максим рухнул на колени.
«Зашибла мужа, в первый же день семейной жизни». — Голос прижал к щекам ладони, испугано и укоризненно качая головой.
— Всё, теперь буду кричать, предупреждая о своем приближении. — на вдохе просипел муж сквозь сжатые зубы, прогибаясь вперед и пытаясь достать рукой между лопаток. — За полдня пути.
— Непрерывно?! — восхитилась я перспективам. — Охрипнешь.
— Вот как ты умудряешься быть такой задумчивой, и ничего вокруг не видеть. — Максим, кряхтя, поднялся на ноги, и, чуть скривившись, вновь подхватил ведро. — И при этом бояться каждого шороха. Тебе не кажется, что это взаимоисключающие черты характера?
«Уел». - констатировал Голос.
— И вовсе я не боюсь шорохов, тем более всяких, — скривив мысленную рожицу невидимому Голосу, я состроила обиженное лицо материальному супругу. Лечебница по мне плачет, для скорбных духом, моё раздвоение личности, кажется, начало прогрессировать. — Ты слегка отличаешься от шороха, ты вообще бесшумный.
— Хожу как умею, не буду же я специально веточки с собой носить. — огрызнулся Максим, направляясь к дому.
— Зачем веточки с собой носить? — семеня следом за ним, удивилась я.
— Чтобы бросить их под ноги в нужный момент и громко хрустнуть, наступив. — как малому ребенку, спрашивающему очевидные вещи, объяснил муж.
— Стой, Максим. — я вдруг спохватилась, вспомнив про соседку с сапожником. — Давай на улице постоим. — остановившись, Максим оглядел меня с видом обеспокоенного здоровьем пациента лекаря.
— Долго? — мда, что-что, а вопросы моя вторая половинка задавать умеет.
— Ну, может, минут десять. — почему, разговаривая с мужем, я постоянно заливаюсь краской. — Там соседка пришла, Аглая, потом сапожник пришел, и, кажется, Аглая хотела с ним наедине остаться. Вот меня за водой и отправили.
— У неё свой дом сгорел? — недовольство супруга я понимала, сама не могла взять в толк, с какой это стати они устроили здесь дом свиданий. — Разберёмся, не боись.
Муж приложил палец к губам, призывая к тишине, и направился в сторону окна хижины. Прислушался и удовлетворенно кивнул.
— О! Алатана! — в полный голос обратился он ко мне. — Соседка не заходила? Мне с ней поговорить надо.
За закрытой дверью послышалась возня. Максим отскочил от открывшегося окна, в которое выпрыгнул оправляющийся сапожник. Мужчина оглянулся, и, увидев только меня, подмигнул и побежал в противоположную от двери сторону, скрывшись за углом дома. Максим, глядя на меня, вопросительно поднял бровь. Я показала выставленный большой палец. Супруг понятливо кивнул и, изящным движением указав на вход, толкнул дверь. Внутри, абсолютно спокойная вдова нарезала на разделочной доске овощи. Одежда и прическа соседки пребывали в полном порядке. Максим прошел к кровати и молча встал у изголовья. Подушка, которая ранее имела форму почти правильного куба, была по-простецки взбита. Молчаливая укоризна во взгляде мужа сцепилась в неравном бою с опытной невинностью взгляда соседки. Проследив за кивком Максима, указывающим на подушку, Аглая вздохнула.
— Вот никогда не могла понять, как ты придаёшь подушке такую форму, — женщина пригорюнилась, подперев щеку ладонью. — нет, главное, зачем?
— Ты мне лучше скажи, сколько по чужим хатам будешь со своим сапожником миловаться? — не поддался на попытку перевести разговор на форму постельных принадлежностей Максим. — От кого скрываетесь? Все уж в курсе: нет Овсея в мастерской, значит, с Аглаей где-то уединились.
— Так ведь я ж, как и ты, в храме Светлого за мужа выходила. — по щеке вдовы прокатилась слезинка. — Как Яр помер, браслет спал, а служитель говорит, мол, нет указаний в писаниях на этот случай. Отказывается сочетать, вдруг грех.
«Других храмов нет? Тёмный рад будет брату нос утереть, благословив пару, которую тот не смог. Да и у Заступников ритуал проведут, они же смерть за уважительную причину принимают, в отличии от Светлого, он ведь, в крайнем случае, и поднять может» — хорошо, иногда Голос говорил здравые вещи, не иначе как для разнообразия. Еще б не богохульствовал.
Осознав, что кроме меня моего собеседника никто не слышит, я повторила мысль, касающуюся ритуалов в других храмах.
«Плагиаторша» — вредина.
— Так ведь дорого! — охнула соседка, — десять серебряков Заступникам, пятьдесят Тёмному! После свадьбы только по миру идти.
«Повезло, что у них есть ты с мужем, вы же всякую тварюшку обогреете и в обиде не оставите» — действительно ведь жалко людей. Что ж ты злой такой?
— Овсей! Не мнись, заходи. — повысил голос Максим.
Дверь открылась и сапожник, виновато поглядывая на меня, прошел к Аглае и встал рядом. Пока Максим не начал распекать горе-любовников, я метнулась к своему старому платью, смятым комком лежащему в углу. Там в кармане лежал свадебный подарок барона. Переворошив тряпье, бывшее некогда моим парадным одеянием, я достала золотой и, спрятав его за спиной, шагнула к паре.
— Аглая, мне бы хотелось, чтобы в день моей свадьбы праздник был не только у меня. — я взяла её за руку и вложила в раскрытую ладонь, сжав после этого её в кулак, своё приданое. — Как ты думаешь, во сколько тебе обойдется выкупиться?
— Старая я уже, ни красотой, ни ремеслами не блещу. — глядя мне в глаза, медленно произнесла вдова. — За таких сорок серебряков просят, и то дорого.
Я оглянулась на супруга, вдруг возмутится. Нет, Максим, догадавшись к чему идет, широко улыбался.
— Ну так беги, выкупайся, — я отпустила руку женщины. — А после, совет вам да любовь.
Аглая раскрыла кулак, на ладони лежал, поблескивая, золотой.
— Дочка, как же это? — она растеряно оглянулась на обомлевшего сапожника. — Может, Овсея лучше выкупить? А на ритуал заработаем, после свадьбы с вольным и мне воля.
— Овсей дороже выйдет, он ремеслом владеет. — я оскалилась улыбкой опытного юриста, отличница в правоведении, что вы хотели. — А для воли не только замуж, но и женится на свободной можно.
Глава 14
Чугунок исходил жаром. Пар, вырываясь из-под тяжелой крышки, каплями стекал по пузатому боку на плиту печи, уставленную сковородками, кастрюлями и прочей утварью. Чтобы тут же, коротко пшикнув, снова превратиться в пар. Все скворчало, шипело, булькало и пахло. Аглая привела меня к себе домой, к большой (ну уж точно побольше той, что стояла в хижине) печке, отрядила своих сыновей помогать и убежала к старосте. Когда-то покойный барон, питавший прямо-таки нездоровое пристрастие к стандартизации, составил поименный список вилланов баронства, с примерной стоимостью каждого. Придумал и закрепил на бумаге формулу зависимости конечной цены от здоровья, возраста и еще многих факторов, по которой и следовало исчислять стоимость выкупа. Эти списки разослал старостам своих деревень, вместе с доверенностью на подпись вольной, тем самым освободив себя от личного разбирательства с прошениями. Дэй Гролл полагал, что выкупившиеся крестьяне все равно останутся на прежних местах, принося доход уже в виде налогов, а не барщины. Землю барон не продавал, а сдавал свободным в аренду за небольшую плату. Все это к чему? А к тому, что после смерти барона его указания никто не отменял. Дэя Линт в это не вникала, а своего сына к управлению баронством до вступления в права наследования она не подпустит. До восемнадцатилетия дэя Эгры оставались считанные дни, и, зная его, я опасалась, что подобную практику отменят. Дэй Эгра не понимал, военное образование, какая там, к Тёмному, экономика, преимуществ арендаторства перед барщиной, и для сильнейшего закрепления вилланов он мог взвинтить цены на выкуп до чертогов Светлого.
«Не будь такой пристрастной по отношению к Эгре, он такой не один. Это дэй Гролл такой умный, был. И то, он с бумагами и счётами несколько ночей просидел, подсчитывая преимущества ухода от барщины» — Голос не мог не воспользоваться возможность вставить свою реплику, напомнив, какой он умный и образованный.
Я тоже не забыла вставить замечание, что Голос является бесплотным и, за неимением собственной головы, пользуется моей. Так что, это я такая умная и образованная. Показав, в очередной раз, Голосу язык, я вернулась с небес на землю, к плите с готовящимся праздничным обедом.
После старосты Аглая с сапожником собирались в храм Заступников, менять статус с «вдовы» на «новобрачная», после требовалось снова зайти к старосте, отметить в книгах «выход в волю по браку с свободным» Овсея. Короче, теперь не соседка помогала мне с обедом на десять человек, а я соседке с праздничным пиром, шутка ли — выкуп, свадьба. Набегается сегодня Аглая — вдосыть. Передвинув чугунок в сторону с раскаленного центра плиты, пусть доходит, я, глянув в окно, взялась за тесто. За окном Максим набирал в руки колотые дрова. Младший сын соседки подтаскивал откатившиеся поленья, больше путаясь под ногами и мешая. Муж, словно ощутив мой взгляд, оглянулся и озорно подмигнул.
— Приближаюсь! — протянул он.
— И где это ты собрался до вечера гулять? — я прищурилась.
— До вечера? — Максим остановился, удивлённо глядя на меня.
— Тут идти пять шагов, а ты за полдня пути кричать обещал. — не удержав серьёзного выражения на лице, я хихикнула в запорошенную мукой ладонь.
Максим расплылся в улыбке и одобрительно кивнул. Через минуту он стукнул, не иначе ногой, руки-то заняты, в открывающуюся наружу дверь.
— Сова открывай! — закричал он. — Медведь пришел.
Отвлекшись от квашни, я толкнула дверь плечом. Максим сгрузил охапку дров у печки и подошел ко мне.
«Спасайте, бабоньки, тону!» — запричитал самым жалобным образом Голос, вслед за мной нырнувший в небесный, ставший вдруг серьёзным, взгляд мужа.
«Извини, каждый сам за себя», — отчаянно барахтаясь из последних сил, подумала я.
— У тебя мука на щеке. — супруг тыльной стороной ладони провел по испачканной запылавшей поверхности, зацепил выбившуюся прядь волос, заправив её за ухо.
«Это не мука, это пепел», — Голос звучал всё тише, словно и вправду, догорая.
«Определись, — я еще могла говорить с Голосом, — ты тонешь или горишь?»
«Я же бесплотный, — ехидство в тоне Голоса слегка отрезвило меня. — Щёки твои, значит, и горишь ты. А я всё, утоп».
— Почему Сова? — хриплым голосом, положительно, надо выплывать из голубого омута, спросила я.
— Не обращай внимания, — Максим отшагнул в сторону, я разочаровано оценила увеличившееся расстояние. — Это из детской сказки.
— Тётя Белка, я всё купил, — голос одного из детей соседки, отправленного за покупками, окончательно вернул меня в действительность. Это что сейчас со мной было?
«Белка!?» — ты ещё, ты же должен был утонуть.
Белка?! От моего взгляда мальчишка отшатнулся, прикрывшись корзиной. Хотя, при чем здесь ребёнок? Я медленно перевела глаза на, прикусившего щёку изнутри, чтобы не смеяться, муженька. Рука нашарила что-то на столе, кажется скалка.
— Белка? — надеюсь, мой тон достаточно нежен, чтобы он не пробовал спастись бегством. Я шагнула вперёд. — Медвежонок, почему дети зовут меня Белкой? — еще шаг.
— Стоп! — муж вытянул вперед руку с раскрытой ладонью, я замерла. — А у вас молоко убежало.
— Светлый! — я схватилась за голову, метнувшись к плите. — Молоко убежало! Погоди, какое молоко? — позади раздалось сдавленное хрюканье. — У меня на плите нет молока.
Муж расхохотался. Обидеться на него что ли?
— Ты чудо! — ой, это он про меня?
«Алатана, я тебя решительно не понимаю. Ты знаешь этого мужика от силы восемь-десять часов. — Голос только что не похлопал меня по щекам. — Из них он спал семь. Когда ты умудрилась влюбиться?»
Я? Влюбиться?
«Нет, я, — Голос начал перечислять, — краснеешь через раз, забываешь в его присутствии обо всём. А сейчас, стоило ему прикоснуться — всё, хоть бери да выноси».
А может, стоит довериться супругу? Что терять, мы же уже в браке. В вечном. Муж имеет на меня все права, и то, что он этими правами до сих пор не воспользовался, говорит только в его пользу. Какими бы мотивами он не руководствовался. Ведь, рано или поздно, наш брак придется, как это говорится, консумировать. Я, хоть и без опыта определённого рода, всё же достаточно просвещена в вопросах взаимоотношений полов, и влюбиться в собственного мужа, по мне, так наилучший вариант. Рискнём? Протянув руку, я провела кончиками пальцев по золоту стянутых в косу волос. Осознание того, что косу заплетала я, самолично, с полным на то правом перекидывая пряди снизу-вверх, заявляя всему миру, что мужчина женат, и знание, что женат на мне, хрустальным звоном и тянущим душу чувством переполняло всю меня. Моё.
— У тебя такой вид, как будто ты сейчас меня съешь. — Максим улыбнулся и скорчил странную гримасу. — Моя прелессссть.
— Опять из какой-то сказки? — муж прикрыл на мгновение глаза в знак согласия. — Ты из очень далёкого далека, я не могу узнать ни одной из твоих историй.
— А у вас книги с записанными сказками хождение имеют? — я заворожено кивнула. — Дорого? — вопрос супруга заставил меня закашляться. Какой резкий переход на меркантильность.
— Э, по-разному. Если детские, то пара серебряных за мягкую книгу, листов в двадцать. Но там ещё с картинками всякими, цветными. Более взрослые, — я прикрыла глаза, вспоминая одну такую, толстенную, в ладонь толщиной. — до золотого. А что, ты хочешь купить сказки?
— Я хочу продать сказки, — улыбнулся Максим. — Ты вот ни одной моей не знаешь. Как думаешь, ты потянешь запись и оформление устных пересказов?
— Много? — я, в компании с доставшим счёты Голосом, уже полностью переключилась на новую, интересную задачу.
— Ну, если считать вместе со сказками для самых-самых маленьких, сотни три-четыре я рассказать могу. Еще с полсотни потяну на рассказ сюжетной линии и общей идеи.
«Озолотимся» — сбросив костяшки абака, заключил Голос.
Я только повторила заключение вслух, ничуть в нём не сомневаясь.
Аглая вернулась, когда солнце уж пробежала половину пути от полудня к горизонту. И, несколько раз бестолково ткнувшись мне помочь, была решительно усажена в стороне, на табурет, с врученной кружкой с крепким взваром успокаивающих трав. Стеклянный, полный трепетного счастья, и от этого не принадлежащий этому миру, взгляд, постепенно принимал осмысленный вид. Мечась от кастрюли к кастрюле, я мельком поглядывала на новобрачную, и не могла нарадоваться огню, загоравшемуся в этих, тусклых поначалу, глазах. Ох, она бы сейчас горы свернула.
«Главное, на её пути не вставать» — Голос, взявший паузу после моего решения налаживать отношения с мужем, вновь заговорил, одевшись в мантию профессора географии.
Хоть он и пытался по-прежнему ехидничать, что-то в его тоне изменилось. Не сказать, что меня это сильно уж беспокоило, но всё же, настроение внутреннего соседа внушало некоторые опасения. Как бы это дико не звучало.
«Не бойся, — кто бы мне сказал, как скрывать свои мысли от внутреннего голоса. — Я понял твою позицию, в отношении мужа. Ты, в принципе, права». Ну спасибо, благодетель. И так, присутствие второй личности в голове свидетельствовало о нешуточной душевной болезни, а тут еще и его согласие с моими же решениями, принятое после ужасных терзаний.
«Не надо ершиться, — Голос устало потер лицо, — Алатана, помнишь, твой муж сказал, что поражается твоим противоречивым чертам характера. Ну, что в себя уходишь и не видишь ничего вокруг, при этом пугаешься каждого шороха. — При чем здесь это? — Не перебивай. Я у тебя в голове уже больше года. Спасибо конечно, у тебя тут уютно. И с твоими заскоками и гормонами я уже смирился, — гормонами? — Цыц! В общем, своего организма, как ты заметила, у меня нет. Так вот, насчет твоей противоречивости. Любой человек, поселись у него в голове вторая личность, с ума бы сошел. Хм, м-да… Извини за тавтологию. Вот, а для тебя это в порядке вещей, ни грана беспокойства. Тебе вот что? Совсем не интересно, кто я?»