Адриана. Наказание любовью — Варвара Серебро
Часть 1. Монастырь. Глава 1
Берт [1] и его дочь
Дети расплачиваются за грехи родителей
(Одна мудрая книга)
Осень, месяц желтень по Домарскому календарю [2].
Стены монастыря Арг-Горант огласил отчаянный девичий крик. Из дорогой кареты двое дюжих мужиков выволокли угловатую связанную девицу в мужской одежде и передали у ворот монастыря двум евнухам-служителям. Рядом с воротами толпился и прилично вооруженный кортеж берта Люциуса Хаминга.
— Отец, папа, не оставляй меня здесь! — кричала девушка, извивалась и пыталась вырваться на свободу.
Следом из кареты не спеша вылез чуть седоватый берт, одетый в бордовый камзол. Это был статный мужчина около сорока лет, с аккуратными черными усами и короткой стрижкой. Он надменно осматривал окружающих. Его лицо оставалось спокойным.
Пожилая настоятельница монастыря матушка Миранда поприветствовала главу государства почтительным кивком и пригласила проследовать для переговоров в свой личный кабинет. Стража, прибывшая с бертом, осталась ждать за воротами.
Люциус с настоятельницей зашли на просторный монастырский дворик и теперь следовали мимо окон и галерей жилого корпуса для девиц.
Воспитанницы, в белых крылатых чепчиках и синих платьях, подбежали к окнам, вышли на галереи здания спального корпуса и с интересом рассматривали берта в дорогой одежде, а также новоприбывшую с ним будущую жительницу монастыря, которую евнухи волокли к лечебнице. Какая же это была странная девушка. Угловатая, худощавая, одетая в мужской бордовый камзол с золоченными пуговицами, мужскую сорочку и кожаные черные сапоги.
— А ну, цыц, — пригрозила девицам настоятельница и махнула клюкой. Девушки захохотали и попрятались за дверями, — Ишь ты, сороки, только и выглядывают себе богатых женихов. Я слышала вы, мой господин, вновь намерены жениться? — обратилась она к гостю с вопросом.
Хаминг пригладил усы, вытянулся и посмотрел в сторону окон и девушек в белых чепчиках.
— Да, подумываю, матушка.
Миранда мягко улыбнулась властителю и дарителю земель на которых стоял монастырь.
— Рекомендую присмотреть невесту у нас, господин берт. Здесь все воспитаны, хороши собой и из лучших благородных семейств. Могу пригласить вас на общий монастырский обед.
— Благодарю, матушка, сейчас мне не до этого, — ответил вежливо Люциус и, вспомнив зачем сюда прибыл, немного поморщился.
Настоятельница сочувственно покачала головой, хотя на лице её сочувствия совсем не отразилось.
— Понимаю вас, господин, такое горе потерять сына. Так неожиданно.
Хаминг свёл брови, прокашлялся в кулак, и матушка поторопилась проводить его дальше и отвлечь от грустных мыслей.
Они прошли между девичьим и учебным корпусами, миновали богадельню, к проследовали к настоятельскому корпусу.
— Вот тут у нас и богадельня для одиноких престарелых дам, тоже из знатных родов, — показала настоятельница Миранда в сторону белого каменного здания с балконом, примыкающего настоятельскому корпусу.
«Стоит отправить в эту богадельню и свою матушку!» — подумал берт.
— Есть прекрасный декоративный сад между девичьим корпусом и богадельней, где вашей девочке, думаю, понравится гулять после обеда, вон там, справа, за учебным корпусом, — главная монахиня указала на ворота из дерева, с витиеватой резьбой. — Ещё один сад, фруктовый. В окна лечебницы как раз прекрасный вид на фруктовые деревья. Учителей для девушек нанимаем лучших. Они живут в ближайшем городе Мастоке, приезжают сюда каждый день. Зимой некоторые из них перебираются в жилое здание за учебным корпусом. В зимнее время добираться из города труднее. Есть и лекарь — Мотиус. Он хорошо разбирается в болезнях и помешательствах в том числе. Возможно, в тишине и покое монастыря, под покровительством Луноликой Олди [3], ваша дочь вскоре поправится.
— Я на это надеюсь, — ответил сухо берт и снова закашлялся, пригладив черные с проседью усы. — Адриана сильно избалована. Ей никогда и не в чём не было отказа. Не бойтесь быть с ней строже, если понадобится, наказывать.
Матушка Миранда снова сдержанно улыбнулась.
Они вошли в настоятельский корпус, поднялись на второй этаж по деревянной лестнице с резными перилами.
Кабинет настоятельницы оказался большим и светлым, с высоким окном и строгим секретером для бумаг. Чисто вымытые и начищенные мастикой половицы слегка поскрипывали.
Матушка села на строгий стул с круглой, выгнутой спинкой, рядом с письменным столом. Берт Хаминг — напротив нее в обтянутое голубой суконной тканью кресло.
Некоторое время он приглаживал волосы, подыскивая нужные слова.
— Все несчастья произошли со мной очень неожиданно, матушка Миранда. Мой единственный сын Адриан пропал на днях в битве с Северными Орлами, — берт глубоко вздохнул после этих слов, немного выдержав паузу, снова собираясь с мыслями. — А дочь, Адриана, узнав о пропаже горячо любимого брата, разом помешалась и теперь надела на себя его одежду и утверждает, что она и есть мой сын Адриан.
— Беда, мой господин, как я вам сочувствую, бедная девочка! — покачала головой настоятельница обители. — Есть отдельная комната в корпусе лечебницы, с замком. Как раз для страдающих душевным недугом. Давненько так, там жила одна воспитанница тоже с душевным недугом. Родилась такой, а родители её отправили сюда. У нас-то ей лучше было, чем дома. Прожила девочка недолго, пусть Лунолика Олди успокоит её душу и возьмет её в свой девичий сад, но вела себя иногда хорошо и даже пела в хоре. Мортиус знал к ней подход. Сейчас комната пуста.
Берт довольно потер руки и немного успокоился.
— Вот и славно, матушка, Адриане как раз нужен особый уход, лечение, присмотр. На счёт пожертвований и средств не беспокойтесь.
Хаминг выложил на стол увесистый кошель с вышитым на нём ящером. Миранда благоговейно заулыбалась.
— Пусть Луноликая Олди вознаградит вас, мой господин, и благословит второй брак здоровыми сыновьями и дочерями.
Люциус откинулся в кресле и помассировал виски.
— Да смилуются, Луналикая Олди и её брат Светлейший Архон, так и будет, матушка.
И эти слова берт сказал от всей души, потому как потеряв сына, невольно и серьёзно задумывался о судьбе государства.
Настоятельница немного замешкалась, но потом всё же решилась спросить.
— Я слышала многое о вашем сыне Адриане, уважаемый берт, но о дочери совсем ничего не знала?
Правитель Сендарина нахмурился. Старая вешалка начала задавать лишние вопросы и ему это не нравилось. Разговаривать с ней, словно хозяин он не мог, храмовники и монахи имели особый статус среди народа и знати.
— Я скрывал её от лишнего внимания, а сейчас желаю, чтобы она не покидала этих стен. Девочка будет жить здесь, и я надеюсь, что её душевное состояние будет держаться в секрете. Мне ни к чему лишнее внимание и пустая болтовня! — эти слова правитель Сендарина произнёс очень строго и убедительно.
Настоятельница привстала со стула и немного склонилась.
— Ваша дочь, господин берт, в надежном месте и в надёжных руках. Она не покинет стен монастыря Арг-Горанд до тех пор, пока вы сами этого не пожелаете.
Берт привстал в кресле.
— Думаю, я не скоро этого пожелаю!
***
Сегодня была очередь дежурства Лизабет. Девушка проснулась раньше всех остальных воспитанниц пансиона, умылась, причесалась и убрала волосы под белоснежный чепец. Эти дурацкие девичьи чепчики были придуманы лет сто назад при третьей настоятельнице Торну.
В обязанности дежурных девушек входил присмотр за пожилыми дамами богадельни и присмотр за порядком в корпусе. Не все воспитанницы дежурили. Некоторым девушкам из богатых семей предоставлялись отдельные благоустроенные комнаты на третьем этаже корпуса и служанки. На втором этаже жили девушки из семей поскромнее или сироты знатного происхождения, пристроенные за ненадобностью родственниками. И в эти комнаты поселяли по три или четыре девушки. Вот они-то и выполняли разного рода монастырские послушания и кроме обучения, шили одежду, плели кружева на продажу и выполняли распоряжения сестер монастыря, помогая им справляться с различными поручениями.
Лизабет любила дежурить. Так она ощущала себя хоть на что-то годной и хоть кому-то нужной. Родной дядя давно о ней не вспоминал и даже не писал писем. Только присылал немного денег на её содержание. Хотя девушка научилась плести такие искусные кружева и украшать одежду красивыми вышивками, что полностью окупала своё здесь пребывание.
Девушки и девочки только еще начали просыпаться и приводить себя в порядок. Косматые и полусонные они бродили в пеньюарах по комнатам и коридорам корпуса, заходили к соседкам, чтобы помочь уложить волосы, посплетничать или попросить лишнюю заколку. А Лизабет уже давно проснулась, поднялась с постели и успела переделать много дел: сбегать до богадельни, чтобы помочь пожилым дамам собраться к утренней молитве и завтраку, отнести в прачечную белье и расставить ровно туфли у дверей девичьих комнат. Старухи ждали её дежурства, так как с ними Бетти была очень ласкова и терпелива.
Скоро начнется утренняя молитва, потом завтрак, а затем занятия. Лизабет помогла своим соседкам прибрать волосы. Потом услышала за спиной оклик матушки Корнелии.
— Бетти, поди сюда, поди сюда деточка, — позвала добрая Корнелия, одетая в коричневый монашеский балахон до пят. — патронесса Миранда попросила меня поговорить по поводу твоего будущего.
Бетти вышла к Корнелии в коридор.
— Вот что, деточка, тебе уже восемнадцать лет и пришло время решить твою дальнейшую судьбу, понимаешь меня? — матушка достала из кармана балахона сухарик ржаного хлеба и стала его с хрустом разгрызать.
— Да, матушка, мне бы хотелось выйти замуж.
Монахиня вздохнула.
— Замуж. У тебя нет приданого и твой дядюшка давно о тебе почти позабыл. Если бы ты была простолюдинкой, все было бы гораздо проще. Простым девушкам не нужно приданое.
Лизабет сникла.
— Тебя никто не выгонит отсюда. Твои родные не против того, чтобы ты стала монахиней. Думаю, это хорошее решение.
— Я мечтала о другой судьбе, матушка, хотела уехать отсюда и жить своей жизнью.
— Луноликая Олди, как и на что ты собираешься жить? Сесть на шею родственникам? Неровен час, они выбросят тебя на улицу, — назидательно произнесла монахиня. — Подумай об этом. Мы тебя не торопим, но и ты не тяни с решением. А ещё, я даю тебе поручение, после завтрака отнести нашей новенькой в лекарский корпус еду.
— Хорошо, матушка, — Бетти чуть присела и склонила голову.
Корнелия снова разгрызла сухарик и, довольная собой, степенно пошла проведать девушек третьего этажа.
Наступило время утренней молитвы. На вытянутой конусом крыше храма Луноликой Олди сверкнул кристалл, а охрана отворила северные ворота, которые примыкали к нему, пропуская прихожан. Четыре тонкие башенки казалось доставали до облаков. И между ними как раз виднелось всходившее солнце. Утром солнце Тизин-Листебока озарялось голубоватыми всполохами, на некоторое мгновение окрашивая в этот цвет белые стены монастыря.
По традиции первыми в храм входили жрицы, чтобы умыться и испить воды из лунной чаши, а возможно увидеть то, что не могли лицезреть обычные люди. Толпа монахинь и прихожан расступилась, пропуская несколько женщин в черных плащах с накинутыми на лица капюшонами. Их было всего четыре. Их лиц даже проживавшие в монастыре много лет монахини не помнили, хоть и жили с ними почти по соседству. Некоторые люди совершали не малый путь, чтобы спросить совета хотя бы у одной из этих одаренных богиней женщин.
Лизабет как и остальные стрепетом смотрела на этих избранных женщин. У них были силы и знания, не доступные другим смертным.
Воспитанницы пансиона Арк-Горанта занимали в храме специально огороженное для них место, пели молитвы и совершали почтительные поклоны божеству.
Лизабет совершала молитвы, но думала совсем о ином. Нет она определенно не хотела посвятить свою жизнь монастырю. Прожить за этими стенами до окончания века не зная ничего, кроме молитв и служения. Разве об это она мечтала, делая кружева или любуясь вечерами в окно на луну.
После утрени и завтрака, Бетти взяла тарелку клюквенного пудинга и кусок пирога для той девушки, что прибыла в монастырь утром и теперь находилась в лекарском корпусе.
Когда Бетти вошла в корпус, то случайно оказалась свидетельницей разговора между евнухом Жердомом и лекарем Мортиусом. Они совершенно не смутились её присутствия, стояли боком к входной двери и живо обсуждали новенькую.
— Тяжелый и редкий случай помешательства, — говорил евнуху Мортиус, его сморщенное, как печеное яблоко худое лицо подрагивало. — Возможно, это наследственное. Не хотелось бы применять сильнодействующие препараты.
— И говорит так убедительно, я чуть ей не поверил, — почесывал потный и жирный затылок тучный евнух. — Это ж надо такое выдумать-то, а!
— Сумасшедшие всегда верят в искренность своих слов, потому и говорят убедительно. Уж точно, видел я таких, когда проходил практику в лечебнице в Эдише-Парли.
Собеседники вспомнили, наконец, о девушке.
Бетти немного смутилась, поздоровалась.
— Я принесла для новенькой завтрак, по поручению матушки Корнелии, — сообщила она, показывая тарелку с пудингом.
— Проходи, она в крайней по коридору комнате, — Жердом махнул в сторону невысокой и крепкой двери. — Поставь тарелку у окошка в двери, близко не подходи. Мало ли что у помешанной на уме. И не очень-то с ней болтай.
— Лучше, если с ней пока вообще никто не будет разговаривать. Об этом нужно всех предупредить, — добавил лекарь.
“Бедняга” — подумала Лизабет о той несчастной, которой несла завтрак. Девушка плохо успела рассмотреть новенькую утром, когда ту насильно втащили в ворота монастыря. Более шустрые воспитанницы пансиона оттолкнули ее от окна, и она лишь заметила цвет волос и угловатую фигуру девушки в мужской одежде.
Бетти прошла вдоль корридора, придерживая подол длинного синего платья с белыми пуговками и выглаженным воротничком и остановилась напротив деревянной двери с решетчатым окошком. Внизу двери находилась прорезь, как раз для того, чтобы сквозь неё можно было пропихнуть тарелку. За дверью не слышно было ни единого звука. Есть ли кто живой?
Лизабет боязливо подкралась ближе к двери, поставила тарелку у прорези и хотела уйти, как вдруг в решетчатом окошке появилось бледное, скуластое лицо девушки. Взгляд у неё был испуганный, но вполне осознанный.
— Постой, не уходи, скажи мне, куда меня привезли? — взмолилась она к Бетти.
— Разве тебе не сказали? — тихо спросила воспитанница пансиона. Она вдруг вспомнила о запрете разговаривать с сумасшедшей, но почему-то решила его нарушить. — Ты в монастыре Арг-Горгант и тебя считают больной.
Девушка схватилась за голову и переспросила:
— В женском монастыре? Это же женский монастырь? Отец заточил меня в женский монастырь?!
— Возможно временно, пока ты не выздоровеешь, — заметив искреннее удивление и отчаяние затворницы, Лизабет всё же пожалела о сказанном.
— Меня зовут Адриан, я… я не девушка, я парень, меня зовут Адриан Хаминг, и я сын нашего правителя берта Люциуса Хаминга!
Лизабет перепугалась и, ругая себя мысленно, придерживая длинный подол, помчалась прочь из старого корпуса.
Глава 2. Перевоплощение
Демон побери! Меня зовут Адриан и однажды утром я проснулся девушкой! Да-да, вы не ослышались — девушкой!
Произошло это событие утром следующего дня, после моего шестнадцатилетние.
День рождения сына берта праздновался с шиком, немалыми винными возлияниями и разными доступными мужчине в военном походе развлечениями. Армия отца находилась на севере, рядом с владениями Лерогов. Соседи в очередной раз посягали на железные рудники. Легоров называли Северными орлами, за то, что эти большие, пернатые хищники являлись их боевыми единицами. Легоры — правители Данделии, горной страны, в которой выращивали самый лучший виноград, огромных орлов и самых скромных невест. Гор у Легоров много, но железа, как ни странно, в них очень мало, поэтому наши копи не давали им покоя. В горах против армии Легоров не устоять и это останавливало отца, и других владетельных бертов Тизин-Листбока от завоевания их государства.