К счастью, у Люциуса Хаминга были пушки и пищали — новое оружие, появившееся не так давно.
Мы прибыли к Железным скалам утром. С пушками на спинах, ящеры передвигались не так быстро, как без них. Зато оружие доставили без проблем, промедления и на нужные позиции. Мой питомец варан по кличке Задира, желтого цвета и с красными глазами, зашипел, почуяв чужаков издали. Отец оседлал старину Ворчуна. Этот ящер пережил с моим отцом немало ярких побед. Его морду и бока покрывали шрамы. Отец всегда предпочитал его всем остальным из-за стойкости. Теперь мы одевали ящеров в броню и им это явно не нравилось. Самое главное защитить голову питомца. Поэтому к разработке шлемов питомцев наш инженер подходил с особым рвением.
Я следовал за отцом. За нами еще около десятка погонщиков ящеров. Остальное войско, около двух тысяч человек, состояло из пехоты и конницы, вооружённых мушкетами, шпагами и саблями.
Конница заняла позиции с боковых флангов, некоторая её часть скрылась в зарослях кустов и за валунами.
Это был мой первый военный поход. Я предвкушал его, смаковал и волновался. Битва манила меня и пугала.
Ворчун нежился на солнышке и жмурился. “Смотри на этого зверя, сынок, и бери с него пример!” — так отец говорил мне, об этом ящере и поглаживал его по блестящей глянцевой чешуе. Его питомец редкого чёрного цвета. Красивый и могучий, как утёс. Иногда, в глубине души, я обижался на эти слова. Неужели меня можно сравнивать с животным. Но Ворчун и в самом деле был бесподобен в бою. Питомец берта с рыком и шипением рвал на части врага острыми как пики зубами и не разу не подводил своего хозяина. Возможно, именно эти качества имел в виду мой отец.
Советник и правая рука отца, сьэр Бортис Мюль, отвечал за артиллерию. Как ни странно, но этот неуклюжий и приземистый человек относился ко мне порой гораздо добрее и ласковее, чем родной папаша. Когда я был мальцом и ходил пешком под стол, Мюль сажал меня на колени, качал и приносил необычные цветные леденцы. Удивительно, откуда он их только брал? Когда я стану правителем Сандарина, Бортис непременно будет и моим советником. Даже если к тому времени он совсем состарится и сделается немощен телом.
Атака с воздуха началась гораздо раньше наземной. Огромный орёл камнем ринулся на меня и Задиру. Глупец, он думал, что нас так просто уничтожить! Ха!
Я выхватил мушкет и попал метким выстрелом орлу прямо в глаз. Острые когти просвистели над моей головой. Еще чуть-чуть… и.
Птица громко вскрикнула и скинула с себя наездника. Мой варан среагировал быстро и сжевал упавшего с орла человека. Я с содроганием смотрел, как двигались в предсмертных конвульсиях ноги потребляемого в пищу моим вараном погонщика орла. Варан смял его вместе со всей амуницией, шлемом и даже нагрудным металлическим панцирем. Перед боем я специально не кормил ящера. Голодный он более мобилен и кровожаден, но чтоб настолько! Удивительно! Когда варан жрал живьём овец, их раздвоенные копытца дергались в конвульсиях абсолютно так же, как ноги этого погонщика орла. Закончив, Задира зажмурил довольно глаза и несколько раз высунул из пасти красный сдвоенный язык. Раненую гигантскую птицу отец добил из винтовой пищали.
— Не будь разиней, сын, враги не дремлют! — недовольно проворчал на меня папаня-властитель. Спорим, он думал сейчас, что я самый непутёвый парень среди всех на этой земле.
Раздался звук барабанов и первые пушечные ядра взрыли землю. Вокруг простиралась каменистая степь с островками из огромных валунов, скоплениями зарослей кустов. Мы заняли позицию на возвышенности, у подножия Железных скал. Пять пушек сэр Бортис расположил на склоне.
При каждом погонщике ящера обязательно находился оруженосец. Он сидел рядом с погонщиком и заряжал мушкеты и пищали.
Меня сопровождал Тед, хороший крепкий парень со спокойным и терпеливым характером, как раз то, что нужно для оруженосца погонщика. С Тедом мы были знакомы с раннего детства, если не сказать, что практически с рождения — он сын моей кормилицы и выходило, что и моим молочный брат. Он не был ловок в бою, как я, но верности в этом парне хоть отбавляй. Теду я мог доверить свою спину.
И вот началось! В небесах снова показались орлы. Самые большие белого цвета. Для них наш инженер Асмус приготовил особый сюрприз — многоствольные пушки, заряженные шрапнелью и сетями. Несколько птиц упали на подлете. Одна из них барахталась, истошно кричала, запутавшись в сетях и переломав крылья. Упали они относительно удачно, на скопление кустов, которые смягчили удар о землю. Погонщик птицы достал нож и пытался прорезать сеть. Но его успели перехватить наши пехотинцы. Легкая пехота надела шлемы и двинулась в атаку. В пехоте отца служили лучшие мастера палаша и мушкета. Среди них было несколько героических личностей, показавших себя не единожды в бою с врагом. Самым элитным и смертоносным отрядом считался отряд капитана Кардоса. Капитан лично отбирал для себя толковых бойцов. В рукопашном бою им не было равных. Они вырезали врага сотнями, но при этом потери в самом отряде, по сравнению с вражескими, всегда были относительно малы. Кардос практиковал один из видов древней рукопашной борьбы с говорящим названием “Танец смерти”. Меня самого учили этому “танцу” с восьми лет. Да и вообще, как полагается будущему правителю, я должен был хорошо владеть этим боевым искусством, шпагой, саблей, виртуозно скакать на коне и управлять ящером. Пострелять и помахать шпагой, а особенно прокатится на Задире — это всегда пожалуйста!
Пехота разделилась, и некоторые боевые группы умело заняли позиции между скоплениями валунов, таким образом скрываясь от обстрела и удерживая позиции. Конница терпеливо ждала своего часа в укрытиях на флангах.
Я сгорал от нетерпения, мне хотелось ринутся в бой, показать своему отцу и моим будущим подданным на что способен их будущий правитель. Но отец приказал ждать рядом с ним и с безопасного расстояния наблюдать за ходом битвы. Берт был невозмутим. К нему подбегали посыльные, и он раздавал им приказы.
— Не нужно подставлять свой зад под ядро пушки, сынок, для этого есть рядовые солдаты, готовые умереть за тебя. Жди, придет и твой черёд напиться кровью!
Я возмущался, но ждал, раз так приказал отец. Он всегда учил меня, как нужно приказывать, и как подчиняться. За любую вольность мог серьезно наказать.
Место битвы покрылось пороховыми облачками и телами убитых людей. Орлы нападали, хватали воинов когтями, поднимали в воздух и сбрасывали на землю с немалой высоты. Мой ящер Задира нетерпеливо перетаптывался с ноги на ногу. Ему хотелось побегать. Когда пехота опрокинула вражеские позиции, настал черёд конницы и ящеров.
— В атаку! — наконец, скомандовал берт и повёл погонщиков ящеров за собой.
Пришло время снимать сливки победы.
Задира рванул вперед так, что я и Тед еле удержались в седле. Мы быстро домчались до рядов отступающих врагов. Несколько человек в шлемах ринулись на меня и моего варана. Деваться им было некуда: убежать от варана невозможно — только сразиться и умереть. И мой питомец не подводил. Он вертел во все стороны мордой, хватал и рвал пехотинцев на куски. Я отстреливался от врагов из мушкетов и защищался саблей. Уязвимое место варана — это бока. Именно по бокам Задиры старались бить нападавшие.
Отец сражался неподалеку, как он был великолепен в бою. Головы врагов легко слетали с плеч от удара его легкой и острой как бритва сабли. Ворчун не отставал от своего великолепного хозяина-воина. Варан валил людей десятками, а отец виртуозно ему помогал. Кровавое и захватывающее дух зрелище. Его металлический нагрудник, шлем, да и вообще вся броня покрылась багровыми каплями крови.
Мне захотелось покрасоваться пред отцом, показать, что я достойный его сын. Правда, тогда я скорее напоминал идиота. Какой же я был дурак! Мой жёлтый варан Задира и размерами, и опытом уступал отцовскому Ворчуну. Но все же рвал врагов, как мне казалось, не хуже. Я привстал в седле и с задорным криком “Егей!”, снял шлем и стал вертеть мельницы саблей. Идиот! А на каждого отчаянного идиота всегда найдется опытный вояка. Тут мне прилетело по башке камнем. Таким обычным гладким булыжником. В ушах зазвенело и оглушенный я обмяк, в глазах потемнело. И если бы не был привязан к седлу, свалился бы под лапы своего варана. Неподалёку от варана, совсем не страшась зверюги, стоял человек в броне и обстреливал его не из мушкета или пищали, а из обычной пращи. Такое древнее, простое и в то же время эффективное оружие против конницы и, как оказалось, идиотов на варанах. При сноровке пращей можно недурно обстреливаться, и этот вояка делал это удивительно хорошо, невозмутимо добывая камушки из кармана на поясе. Теперь варан остался без погонщика и получив больно камнем в глаз, чуть сбросил моего оруженосца Теда. Парень попытался спасти меня, взяв на себе управление прыгающим и временно ослеплённым на один глаз ящером. Сверху на варана налетел орёл и пытался схватить меня. Тед ранил его из мушкета и схватился за пищаль, парень не важно управлялся с холодным оружием.
Мужик с пращей подошёл ближе и звезданул камнем в голову Теда. Тот успел меня отвязать от седла Задиры, но тут же завалился на меня и из его виска прямо мне на лицо, пульсируя, хлынула кровь. Мы упали на землю, я завопил от страха, как резанный поросенок, и попытался высвободиться из-под тела оруженосца. Какой это был позор. Как мне хотелось жить!
Воин, видимо, догадывался кто я и решил добыть меня как достойный трофей и не спеша вынул из ножен саблю. Вот порадует кого-то моя голова! Я тогда подумал, надо же, словно он не убить сейчас собирается, а просто нарезать кусками как окорок. Я чуть не обделался в штаны и закрыл глаза!
Грохнул выстрел мушкета и послышался звук падающего, как мешок с дерьмом, тела. Среди всех звуков этой битвы, именно этот показался мне самым оглушительным. Я открыл глаза, увидел, как надо мной склонился отец. Он держал дымящийся после выстрела мушкет. И на его лице страха совершенно не было.
Берт рывков стащил с меня тело Теда и зло прорычал:
— Вставай, выкидыш гиены, и живо в седло!
«Ласково, папочка, я тоже рад тебя видеть!»
Я встал, вытер с глаз слёзы, выступившие от горечи и обиды, и ощутив, наконец, жгучую боль в голове от попавшего в неё камня, одев шлем и чуть шатаясь, помчался к своему разбушевавшемуся без погонщика варану. Тот успел сжевать раненого орла и оправиться от попадания камнем в глаз. Его пасть покрылась липкой красной кровью и к ней прилипли птичьи пух и перья горной птицы. Изжеванная туша орла валялась неподалёку. Рядом с птицей на земле рыпался и дико вопил его погонщик, с оторванными ногами. Варан смог прокусить его железный нагрудный панцирь и теперь в прореху брони показались выпавшие из глубокой раны внутренности. Меня чуть не стошнило, хотя смерть я видел и раньше. Отец с десяти лет брал меня с собой на общественные казни, но тут меня стошнило.
Пока я валялся в пыли и грязи, а потом пытался поймать и оседлать питомца, мой отец и его ребята отодвинули позиции врага далеко вперёд и теперь преследовали и добивали остатки войска Легоров. Я взглянул с сожалением и болью на убитого Теда, взобрался в седло и помчался догонять их.
***
Вечером празднование победы над Легорами решили совместить с празднованием моего дня рождения. Отец пригласил боевых товарищей к себе в походный шатёр. Мы пили без устали вино, травили военные байки, и он, незаслуженно, нахваливал мои достоинства в бою. Ох видели бы эти ребята, как я чуть было не испачкал штаны! Возможно кто-то и видел, но промолчал.
Я пил до одури, пока не потерял связь с реальностью. После мне снился воин с пращей, растерзанный вараном погонщик и погибший оруженосец Тед.
Утро настало неожиданно. Кто-то рывком поднял меня с лежака в моем шатре.
— Где Адриан? — голос сьера Бортиса звучал настойчиво и злобно.
Это не сразу насторожило меня, с похмелья я плохо соображал.
— Отвали, Бортис, у меня башка раскалывается, — я снова хлопнулся на лежак, к горлу подступила тошнота, в висках заломило.
Он схватил меня и снова тряхнул так, что чуть душу не вытряс из бренного, страдающего после попойки, тела.
— Где Адриан, девка?!
— Что?.. Ты что совсем что ли спятил, старина? Какая я тебе девка? — тут я обнаружил, а вернее услышал, что голос мой стал намного тоньше и певучей обычного. И это мне совсем не понравилось!
Бортис отвесил мне пощечину и ещё раз как следует встряхнул.
— Как ты смеешь так со мной разговаривать. Почему одела его одежду. Где Адриан? Говори, пока я тебя не придушил!
Ну это уже слишком! Я перепил, а этот, похоже, совсем того…
Я схватился за горевшее от пощечины лицо. В шатёр вбежала стража, дежурившая ночью у входа.
— Где вы были? Где наследник нашего барона?!
Увидев меня, парни явно перепугались и растерялись.
— При нас в шатёр она не входила, а Адриан не выходил из него, — доложил советнику и слуге отца тот, что посмелее и постарше.
Я ощупал себя… И тут мне стало не по себе… Ой, как не по себе! Я обнаружил у себя грудь. Женскую грудь!
— Ещё раз спрашиваю, где парень? — Бортис выхватил свой наградной кинжал из ножен. Я знал, как он ловко умеет управляться холодным оружием.
Испугавшись, я крикнул, а вернее завизжал как девчонка и закрыл лицо руками.
— Это я, Бортис, — Адриан!
Нет, сейчас он точно выпотрошить меня, как барашка к празднику!
Но реакции не последовало. Напротив, в воздухе нависла тишина. Лицо советника вдруг побелело как полотно, рот открылся сам собой, а из глотки вырвалось несколько бессвязных звуков. Ошарашенный он пошатнулся. Я заметил, как взгляд его сконцентрировался на моём левом запястье. Там находилась отметина, вернее шрам, который остался у меня после одного неудачного упражнения мечом. Он сам лично останавливал кровотечение и тащил меня на руках к лекарю, зашивать рану.
— Ты помнишь, Бортис, этот шрам, тогда я здорово испугался и потом долго не брал, саблю в руки. Мне было тринадцать.
Ничего не ответив, он схватил меня за руку и потащил силой в шатёр отца. От такой тряски, на подходе к шатру барона, меня стошнило ему прямо под ноги, а вернее ему на сапоги. Советник подождал немного, вытер обувь о сухую степную траву, и потом втолкнул силой внутрь отцовского пристанища.
Папаня после попойки выглядел огурцом. Сейчас он стоял у серебряного зеркала раздетым по пояс и брился. Эту процедуру он всегда совершал сам, не прибегая к помощи слуг. Его черные усики намокли.
Бортис втащил меня в шатер и долго собирался с мыслями.
— Господин…
— Я не в настроении щупать девок. Убери её!
Тут я принялся сильно возмущаться:
— Я не девка, отец, неужели ты не видишь кто я?
Я чуть не взвыл от крайней обиды. Пусть зовут меня “выродком” или “выкидышем суки”, но только не “девкой”
Берт отложил нож для бритья.
— Что за шутки, сьэр Бортис, убрать шлюху, немедля!
— Шлюху, ну батя, это слишком! Да вы что, старые псы, перебрали лишку вчера. Это же я Эндрю.
Бортис вытолкнул меня на середину шатра.
— Это Адриан, мой господин, это ваш сын, который вдруг, неведомо как, превратился вот в это!
— Что?! Держи её!
Бортис быстро смог меня скрутить и связать мне за спиной руки с помощью своего ремня. Отец решительно двинулся на меня, рванул на мне рубаху; вчера я не в состоянии был раздеться полностью и на мне была льняная рубаха и кальсоны. Я возмущенно вскрикнул и выругался. Правда у меня получился визг.
Рубаха с треском расползлась на две половины обнажив моё тело. И тут я сам увидел то, чего можно только представить в каком-то бреду или дурном сне.
Моё тело всего за одну ночь изменилось до неузнаваемости. Я теперь не только ощутил, но и увидел, что у меня действительно появилась женская грудь. Само тело стало более округлым и… о, Светлейший Архон [4]…
Отец и штаны с меня стянул. О, Архон, у меня пропало то, что точно определяло меня как парня! Я стоял перед ними голый, меня била мелкая дрожь и сгорал от стыда.
— Хочешь сказать, Бортис, это мой сын?
— Посмотрите, на его отметину на запястье! Это точно он!
— Что?!
И мой собственный отец стал рассматривать моё изменившееся до неузнаваемости тело со всех сторон. Я пытался вырваться, хотел избежать этого ужасного осмотра. Отец прикасался ко мне, изучая каждый изгиб моего тела, как и прежде, мускулистого и поджарого, но с появившейся неизвестно откуда женской грудью и исчезнувшей «мужской гордостью». Увидев родинку около моего пупка, в точности такая же была и у него самого, он вдруг безвольно плюхнулся на стул и, обхватив голову руками, издал дикий вопль.
Потом моё сознание помутилось, и я не помнил ничего, что происходило со мной дальше.
Когда я пришел в себя, то понял, что меня везут в карете отца. В глотке пересохло и саднило так, словно я не пил неделю.
— Воды, дайте мне пожалуйста воды, — просил я хриплым тонким голосом.
Рядом со мной, с обеих сторон сидели стражи и крепко держали меня за предплечья. Отец сидел напротив нас. Я неудачно застал его в тот момент, когда на его лице читалась глубокая скорбь, словно он похоронил кого-то. Впервые мой отец не смог утаить эмоций. Меня наскоро одели в одежду, которую нашли у меня в шатре.