Другие девочки дали ей кличку Флоя Канитель. Девочка всегда о чем-то думала и погружалась в свои мысли настолько, что не замечала никого и ничего вокруг. А еще таскала всюду записную книжку в мягком кожаном переплёте и восковые цветные мелки. Канитель сразу по прибытии в монастырь выбрала кровать у окна. Не смутило даже то, что зимой в это окно иногда сильно поддувало. Флоя могла часами пялиться в него, открыв рот, потом, часами рисовать, то, что увидела за ним. Вид из окна открывался самый обычный. Часть монастырского двора с каменными постройками, стена учебного корпуса, кусочек неба и хиленький кустик с мелкими листочками у этой стены. Бетти и другие девочки всё не могли понять, что такого находила Флоя в этом пейзаже, который она рисовала почти каждый день и в большом количестве вариантов. Сама юная художница казалась неказистой, плоской и худой как тростинка с вытянутым лицом и неимоверно тонкими ножками и ручками.
У стены, напротив Флои, стояла кровать северянки Изиды. Голубоглазая, круглолицая, нежная девушка, которая очень любила сладкие пирожки и розовый цвет. Правда здесь в монастыре ничего розового не было. Но Изида этот недостаток компенсировался наличием на своей постели розового белья. Носила розовый шарфик поверх платья. И сейчас соседка по комнате сидела и наносила у зеркала какой-то крем из розовой баночки.
Бетти поднялась, села на кровати и потянулась, надела деревянные шлёпанцы, накинула на плечи пеньюар и помчалась к двери.
— Куда это ты собралась, Бет, к чёкнутой подружке?
— Не твоё дело, Изи!
— Ишь ты, как заговорила. Конечно, ведь ты подлизываешься к дочке берта, думаешь теперь важной персоной стала.
— Не к кому я не подлизываюсь, этой девушке нужна помощь, и я помогаю.
— Ну ты прямо сама Луноликая Олди, защитница женщин.
— Надушенная дура! — брякнула Бет и хлопнула дверью.
Она быстро пробежала к концу коридора. У двери Адрианы Хаминг копошилась кривоногая сестра Люцила.
— Чуть свет, а ты уже здесь, — сказала она и открыла засов на двери новенькой жительницы корпуса. — Ты подумала на счёт монашества, деточка, сестра Корнелия говорила с тобой?
— Да, я еще не решила, это такая ответственность и я хотела всё же выйти замуж…
— Фи, какая же ты глупая, зачем тебе эти мужчины. Они грубые и ненасытные. Муж заставит тебя раздвигать ноги каждый день и рожать в муках детей. А тут ты практически свободна, не обременена особыми заботами, кроме как заботой о Луноликой Олди и её святилище.
— Да откуда вы знаете, как это жить с мужчиной? Вы же монахиня! — возразила воспитанница.
Люцила, похоже, обиделась. Вся подобралась, её толстый подбородок заходил волнами.
— Я-то как раз знаю. Монахиней я стала не сразу.
— Как, разве такое может быть?! — удивилась воспитанница.
— Может, иногда, в жизни такое может быть, деточка. Мужчины — зло!
Люцила пропустила девушку к двери.
— А ты шустрая, как я посмотрю, уже во всю обхаживаешь доченьку берта. Умная девочка!
— Да что вы все, никого я не обхаживаю, — обиделась Бет.
Она нахмурилась и постучалась осторожно в дверь комнаты подруги.
— Да-да, войдите, — отозвалась Адриана.
Когда Бетти вошла, то раскрыла от удивления рот. Адриана в одних только розовых панталонах и лифе отжималась от пола.
— Заходи Бет, не стой в дверях, — скомандовала она. — И двери прикрой, увидит кто меня в таком виде разговоры пойдут.
— А что ты делаешь, Эндрю?
— Бетти, ты же умница, как видишь упражняюсь. Мышцы совсем затекли без упражнений. Я ведь воин, Бетти, — девушка сделала последнее отжимание и поднялась на ноги.
— Неужели опять началось, — расстроилась Бет и села на кровать.
— Ты хорошо выглядишь в этом пеньюарчике, — Эндрю поднялась с пола. — Ну чего ты, милашка, не грусти, я больше не буду. Сейчас надену это замечательное синее платье и буду как все нормальные девушки.
Адриана села рядом и обняла подругу. И как показалась Бет, совсем не так, как обнимали её другие девушки.
— Моя маленькая защитница, обещаю, я больше не стану тебя огорчать. Трудно изменить суть человека, даже если его внешность меняется.
— Ты о чём? — вздрогнула Бетти. Она вдруг почувствовала некоторую неловкость, встала и отступила от кровати. Адриана заметила это, усмехнулась.
— Не буду вести себя странно. Стану поступать так, как вы хотите. Вернее, ты, на остальных мне плевать, чтобы тебя не расстраивать.
— Собирайся, Эндрю, мы идем в учебный корпус на занятия, — строго и немного обиженно ответила она подруге.
Кажется, помешательство снова возвращалось, и Адриана могла сорваться окончательно в любую минуту.
— Иду, моя маленькая госпожа, — весело ответила чудачка и крепче стиснула её в объятьях.
— Зайду за тобой позже. Мне надо в платье одеться. И ты одевайся, — она вдруг неизвестно почему смутилась, вздохнула и отправилась одеваться в свою комнату.
Скоро начнутся занятия.
«Интересно, как Адриана относится к вышивке бисером?»
***
Я принялся напяливать на себя платье. Это дурацкое платье. К панталонам и лифу уже привык. Удобные в моём случае вещички. Но платье никуда не годится. К тому же, оно широко в талии. И грудь…
Я дотронулся до своей новой детали тела и по коже пробежали мурашки от нахлынувшего внезапно возбуждения. Прикасаться к ней очень приятно и необычно. Такая смешная, красивая. Определённо девушка с такой грудью мне бы понравилась. Ой, что же я делаю! По телу снова пробежала волна наслаждения, такого, которого я не испытывал никогда ранее. Интересно устроено тело женщины! Теперь я решил ощупать то место, где раньше находилось то, что по определению делало меня прежде мужчиной. Прикосновение к мягкому бугорку оказалось не менее приятным, чем к груди. Я почувствовал приятную, тянущую тяжесть внизу живота и еле удержался от стона. Женщины оказывается способны испытывать неземное наслаждение от своего тела. Никогда раньше ничего подобного я не ощущал.
— Эндрю, ты что делаешь?!
Я вздрогнул и убрал руки.
Бетти зашла без предупреждения и застала меня за этим странным занятием. Попал!
— Поправляю одежду, — ответил я и почувствовал, как зажгло щёки.
— Ты что, ласкаешь себя, — прошептала Бет и отошла подальше от двери. — А если бы вошла не я, а допустим кто-то из сестёр…
Я застегивал белые пуговки и отходил от приятных ощущений.
— Не понимаю я этих старых клуш, чего в этом такого преступного? Ты никогда не пробовала?
— Тише! — пристыдила она меня, а потом шепнула на ушко. — Я тебе потом как-нибудь расскажу.
Бет помогла одеться, и мы вышли в коридор. Там меня уже поджидала кривоногая, грузная монахиня Люцила. Демон, они похоже, теперь везде за мной будут ходить!
Пока мы шли, а вернее я ковылял на каблуках до учебного корпуса, в моей голове роились мысли о дальнейших планах на жизнь: “Быть девушкой не так и дурно, как я считал раньше. Иногда даже приятно…ой не, не о том думаю! Так, я Адриана Хаминг, дочь Люциуса Хаминга, я окончательно девочка и это проверено на опыте. Удачном опыте…опять не о том! Теперь моя задача, научиться не только ощущать себя девушкой, но и думать, как она!”
Мой первый день учебы в девичьем пансионе, мой первый день рождения девушкой!
"И вот я девчонка! Мог ли кто из моих друзей или знакомых из моей прошлой жизни подумать о таком, или представить даже в страшном сне? Да они бы… они… С ума бы сошли! "
Я Адриана Хаминг, дочь берта Люциуса Хаминга!
Глава 6. Кровь за кровь
Зал совещаний гудел от мужских голосов. Это помещение во дворце было самым древним, но не самым удобным. Круглое с высокими потолками, деревянными скамьями по периметру и несколькими маленькими фонтанчиками для питья, широкой люстрой под потолком, установленной большим количеством жёлтых свечей.
— Мы в меньшинстве, и Волки показали себя более мобильными бойцами, уважаемый берт. Предлагаю договориться с северянами и уступить им Зеленые ключи, — спокойно советовал марграф Конгут, наместник некоторых северных районов Седарина. Берт внимательно слушал его, восседая на широком кресле, украшенном вензелями стоявшем у стены залы для заседаний на высоком гранитном постаменте со ступенями. — На днях эти твари разорили несколько поселков на окраинах, и спалили там урожай. Пусть вода станет платной, но люди будут жить спокойнее.
Существованию марграфов северных районов Сендарина и в самом деле не позавидуешь. вулды [8], властители лесов Тарагоны, жившие поблизости всегда совершали опустошительные набеги на земли крестьян. Во всем Сендарине не было земель плодороднее, чем в районе северных Зеленых ключей.
— Я никогда и никому не уступал, сэр Когут! Ключи наши! Вода — это жизнь моих подданных, и они это понимают и готовы терпеть и бороться. Что подумают они, когда мы отдадим врагам самое ценное для них богатство? Я пошлю к вам своих людей и ящеров, разобраться с этими разбойниками. Напрямую, Вульбы напасть не посмеют. Они хоть и держат волков и поклоняются их силе, ведут себя как трусливые шакалы! — берт Хаминг чувствовал себя хозяином Сендарина, правил жестко и не терпел возражений. За это ему прощались многие личные грехи.
Марграф Когут что где. На его нежно-голубой тунике поблёскивала брошь с родовым гербом, обозначающая принадлежность этого человека к марграфскому титулу. Когут был старше и барона-властителя, но не глупее.
— Ранее вы могли бы послать к нам вашего сына Адриана. И это было бы прекрасным решением и способом научить его правлению и очистить земли от набегов. Возможно теперь, вы, господин, соизволите прислать к нам одного из ваших племянников. Например, старшего, Дугора.
— Что?! — гневно переспросил Люциус и сжал кулаки.
Другие присутствующие в зале притихли, услышав весьма наглый вопрос Когута и заметив раздражение властителя.
— Это не блажь, властительный берт, это необходимость, которую диктует жизнь! — привел неоспоримый аргумент Когут.
— Хорошо, я подумаю над этим вопросом! — немного смягчился Хаминг. — Сейчас, позвольте мне удалиться, господа, мне нужно всё обдумать, поговорить с советниками. Мои решения вы узнаете из письма.
Люциус вышел из зала. Он чувствовал недобрые взгляды на себе, слышал, как его обсуждают и осуждают за излишнюю развязность и одновременно несостоятельность как мужчины. Хоть правитель из него хороший, но мужчина никакой, раз при своей развязности сыновей не наплодил! А вот его младший брат Готер, примерный семьянин и от своей дурной, но плодовитой женушки прижил пятерых детей и, самое главное, сыновей.
Барон шествовал по разукрашенным изразцами и позолотой коридорам дворца, но ноги его еле слушались. Советник Бортис спешил его догнать. Ковылял следом за хозяином, покачиваясь из стороны в сторону, и тащил с собой папку с бумагами.
Когда они вошли в кабинет Хаминга и закрылись в нем, властитель грохнулся в кресло и взялся за голову. Бортис мялся, облизывал губы и что-то обдумывал.
— Говори, старина, что может случиться ещё хуже, чем упоминание о моем семейном крахе, — угадал его намерения Люциус.
— Вам письмо из монастыря Арк-Горант.
— Что им нужно, этим святошам, деньги или земли, за молчание?
— Нет, письмо от Адриана…
Люциус приподнялся и встревожился.
— Ты ничего не перепутал, Бортис?
Советник достал письмо с сургучной печатью, на которой красовался отпечаток лика Луноликой Олди и прочитал подпись: “Берту Люциусу Хамингу, от леди Адрианы…”
— Что?! А ну дай сюда! — берт выхватил конверт и прочёл. Бортис не врал.
Потом наскоро распечатал его и вчитался в текст
самого письма:
“Здравствуй, мой любимый, дорогой папочка. Как твои дела? Не мучает ли тебя изжога или сердечная колика? Ведь свесть мучать тебя не может. Жить в монастыре очень весело. Я не одна здесь, у меня куча подружек и соглядаев, меня любят и уважают. Не то что в твоём холодном и дворце. Каждый день, я хожу на прогулку и молитвы, ношу розовые панталоны, лиф и каблуки. Кстати, я очень хорошо научилась вышивать бисером. Славные получаются узоры. Спасибо, любимый папочка, что ты меня сюда отправил, ты всегда заботился обо мне, любил больше всех на свете. Представляешь, здесь даже кормят сносно, если не считать пудинга на завтрак, и я уже совсем привыкла носить чепец и голубое платье. Передавай привет старине Бортису.
И ещё, не посчитай мою просьбу вздорным девичьим капризом. Папочка, пришли мне пожалуйста комплект хорошего женского белья, особенно панталоны, белые с декартонскими кружевами. И шоколад с пармезаном из Тольма. Ты же знаешь, все девочки любят шоколад. Заранее спасибо.
Целую, твоя дочка леди Адриана Хаминг. “
Люциус побагровел лицом, сжал зубы, скомкал письмо, завопил что есть мочи, схватился за сердце.
— Лекаря! — закричал, перепугавшись не на шутку, Бортис и распахнул двери и окно кабинета.
— Смотри, Адриан, это всё будет твоим, этот дворец, эти люди, этот мир. Это всё твоё! — молодой статный воин с черными усиками тащит по галерее дворца маленького мальчугана лет четырех. Начало лета, жаворонки ещё не закончили петь. На открытых галереях солнечный свет играет бликами на ажурной лепнине. Мальчик с большими серыми глазами не очень радуется прогулке, грустит и смотрит на отца.
— Пап, а мама скоро приедет? — спрашивает он, пересилив себя.
Человек с усами останавливается и грозно смотрит на него.
— Твоя мама больше не вернётся. Она бросила тебя! Ты меня понял, сынок.
Люциус смотрит на этих двоих со стороны и вспоминает, что где-то уже видел эту сцену.
— Нет, врёшь! Я не люблю тебя, папа! — вдруг выкрикивает мальчик и получает от отца звонкую пощечину. — Я не люблю тебя! Не люблю!
Люциус, смотрит на эту сцену со стороны, вздрагивает от звука пощечины.
Мальчик начинает плакать. Усатый молодой воин продолжает заносить руку для удара.
Люциус не выдерживает, вспоминает, бежит к воину с сыном.
— Стой! Стой! — кричит он сам на себя, еще молодого, дурного и пытается остановить, схватить, вырвать защитить малыша Адриана. Но воин его не замечает. И поделать с этим чудовищем берт ничего не может.
— Я твой отец, и ты должен меня любить! — требует призрак из прошлого от его маленького сына. Мальчик замолкает и смотрит упрямо серыми большими глазами на своего мучителя.
Звук пощечины раздаётся снова и снова, и еще раз. И слышать его не выносимо!
— Стой, стой, стой… Адриан, не трогай его! Не бей его! Адриан, сынок…
В глазах у Люциуса стоят слёзы и резко темнеет.
тьмы появился силуэт на фоне приглушенного света свечей. Потом, постепенно тьма отступила, и теперь показалось желтоватое и морщинистое лицо матушки бертрессы Дариты Хаминг. Из полумрака выступили и другие человеческие фигуры. Тут собрались его подданные и родственники. Среди них Люциус сразу узнал Готера. Тот подошел к матери и положил ей руку на плечо, вроде как сочувствуя беде. Стервятник!
Берт-правитель дрогнул и осмотрелся, пытаясь понять где находится. Он лежал в спальне, прикованным к постели внезапной слабостью, в груди жгло огнём от боли. Правая рука онемела. Тяжелая духота. Вонь.
Отовсюду послышался встревоженный шепот.
— Он слаб, сметь чуть не прибрала его…
— Может и приберет.
— Кто теперь станет правителем?
Бертресса-мать держала в руках кружку и, подчерпнув из неё ложкой воду, поднесла к губам старшего сына.
Люциусу всё это очень не нравилось.
— Что случилось? — спросил он, чувствуя свою почти полную беспомощность и отхлебнув с ложечки.
— Удар, — ответила матушка и погладила младшего сына, подошедшего к ней, по запястью.
Готер навис над бертрессой, изображая искреннее сочувствие брату и матушке. Он был моложе Люциуса на пять лет и крайне непохож на него. Какое-то простоватое вытянутое лицо, русые волосы, стриженные под горшок и большие, словно у коня, передние зубы. О, Боги, неужели слух о том, что бертресса прижила его от молоденького конюха — чистая правда?
— Как давно я так лежу?
— Третий день, и всё время зовешь Адриана. Прости, Люциус, я зря обвинила тебя в равнодушии к смерти сына. Ты просто не привык всё выставлять напоказ, — она промокнула глаза кружевным платком.
Снова послышался шепот среди стоявших в тени людей.
— Какое несчастье пережить внука и чуть не потерять сына…