Вероятно, мне нужны очки.
Вернувшись в комнату, я скользнула под свое одеяло в виде Древа жизни, которое лежало на моей кровати, и выключила маленькую настольную лампу. Снаружи, пойманные в лунный свет снежинки все еще падали, оставляя мне чувство тепла и уюта. Хотелось бы мне полюбить это место. Но я просто не чувствовала, что это правильно.
***
Эмбер бежала впереди меня, по зеленым коридорам оранжереи. Я видела, как ее белое платье мелькало между деревьями. Она замедлилась, позволив мне догнать ее.
— Давай поиграем в игру — предложила она.
— Прятки? — спросила я.
— Нет, — ответила она, снова устремляясь вперед. — Давай охотиться за сокровищами.
Она исчезла в зеленой изгороди, где было много дверей. Так продолжалось бесконечно, я подобрала свою золотую юбку и побежала быстрее. Я знала, что мне нужно выбирать. Но какая дверь была правильной?
Я остановилась и открыла дверь слева от меня. Эмбер ждала меня внутри. Это была библиотека, в которой не было потолка, построенная вокруг одинокого дерева, одна сторона которого была иссохшей после давнишней катастрофы.
Она протянула мне руку, и я взяла то, что она мне давала — позолоченный грецкий орех. Мне не хотелось разбивать такую красивую вещь, но некоторые вещи должны быть разбитыми. Я положила его на пол и наступила на него, он разломился на две части. Внутри оказался свернутый кусочек бумаги.
Там было написано семь слов, но я не могла прочитать их. Мне нужно сконцентрироваться. Я должна была сделать так, чтобы они попали в поле моего зрения. И затем я прочла:
Ищи точку, где встречаются прошлое и будущее.
Глава 4
В семь утра на следующий день, еще до рассвета, мама просунула голову в мою дверь, чтобы разбудить меня.
— Проснись и пой, детка. — Она открыла двери чуть шире и пропустила чуть больше света из коридора. Я накрыла голову подушкой. — Ну же. Давай живее. Сначала в церковь, а потом у нас куча работы перед завтрашней вечеринкой на день солнцестояния. После бабушкиного ухода… — ее голос сорвался. Она набрала воздуха и выдохнула. — Рождественские украшения далеко спрятаны. Ты должна мне помочь.
Я высунула лицо, протирая кулаками глаза. И с удивлением уставилась на мамину одежду. Она стояла в проеме, держась рукой за дверь, свет падал на нее со спины, на ней был плотный темно-серый костюм с юбкой выше колена в Асторианском стиле.
— Где ты это взяла? — спросила я.
— Оно было упаковано, — ответила мама и, слегка смущаясь, одернула край пиджака. — С остальной моей одеждой. Ты же не собираешься снова уснуть? Открывай глаза — я включаю свет. — И она нажала на выключатель.
Я временно ослепла, пока мои глаза привыкали к внезапному яркому свету. Когда зрение вернулось, я увидела, что на маме была ее обычный бледно-розовый, прямоугольный консервативный костюм. Не ошеломляющий черный. Трансформировался в мгновение ока. Как в кино, где парень, убедившись, что все идет правильно, в момент между двумя выстрелами совершает роковую ошибку. Или, может быть, мой разгоряченный мозг просто выдавал желаемое за действительное. Я снова протерла глаза.
— Хм… не обращай внимания, — сказала я. — Просто игра света.
— Пошевеливайся, — повторила она. И повернулась, чтобы уйти.
— Ммм, мам? — я спустила ноги с кровати, чтобы их все поддерживал меня в вертикальном положении. — У тебя когда-нибудь был черный костюм?
— Черный? — она слегка наморщила свой идеальный нос. — Так мрачно. Ты же знаешь, я люблю более веселые тона. Кроме того, черный мне не идет.
Я не была уверена, что я согласна с ней.
Двадцать минут спустя я была почти готова к выходу, разве что без украшения, которое я собиралась надеть. Вместо ожерелья, которое я искала, я нашла бумажку с каракулями возле лампы на столике. Я подумала, что я, должно быть, написала это ночью, в полусне. Слова были едва различимы, и я озадаченно подумала, что бы они могли означать.
— Ищи точку, где встречаются прошлое и будущее.
Я пялилась на листок бумаги у себя в руках, читая и перечитывая слова. Где встречаются прошлое и будущее? Что-то вроде экзистенциального совета на тему «живи сегодняшним днем»?
Импульсивно я оторвала полоску от целого листа бумаги, сократив ее до размеров китайских предсказаний судьбы. Я открыла кукольный домик и спрятала записку в его крошечной библиотеке. Я не могла объяснить, почему я чувствовала, что она должна там находиться.
— Сара? — позвала мама с лестницы. — Мы все ждем тебя, детка.
— Иду, — прокричала я, находя нужное ожерелье и одевая свое шерстяное пальто. Я скатилась по лестнице, на ходу просовывая руки в рукава. Папа, мама, Мэгги и Сэм были уже одеты. Мама с тетей выглядели опрятно и идеально в своих костюмах и приколотых шляпках-таблетках. Сэм с несчастным видом дергал свой воротник, пытаясь ослабить хватку его полосатого галстука. Он ненавидел, когда что-нибудь сжимало его шею.
— А что ты оденешь на голову? — Мама вытащила мои волосы из-под воротника.
Я вытащила из кармана нечто кружевное. Оно было слегка помятым, но мне придется его накинуть. Я ненавидела шапки так же сильно, как Сэмми ненавидел галстуки. Хотя в основном я ненавидела требование того, что только женщины должны находиться в церкви с покрытой головой во время мессы. Небольшой кусочек кружева было максимумом того, что я соглашалась одевать.
***
Аннаполис располагался в устье реки Северн, недалеко от Чесапикского залива. Портовый город, высоко ценимый Короной до отделения Конфедерации в 1830-х, нес в себе смесь северных и южных традиций — множество ажурных линий Пуританского Севера, с некоторыми вкраплениями загнивающего Юга. Самые ранние дома были построены в середине 1600-х, а большинство официальных учреждений относилось к колониальному периоду. Конфедерация была домом для многих прекрасно сохранившихся общин, полных благополучия зданий с мраморными фасадами публичных строений, но Аннаполис был своего рода жемчужиной. Мне приходилось постоянно одергивать себя, чтобы не отвлечься прекрасными зданиями от проблем, которые скрывались за его безупречными фасадами.
Мы шли по дороге в сторону старой бухты, где на холме стояла церковь святой Марии. Хэтэуэи прибыли раньше нас и придержали скамью для нашей семьи, это было удачей, потому что мы опоздали, а в последнее воскресенье рождественского поста церковь святой Марии была переполнена. Мы поспешили по проходу к передней скамье, которую выбрал сенатор Хэтэуэй. Миссис Хэтэуэй — Клэр — незаметно махнула мне, чтобы я садилась рядом с Ричардом. Она была высокая, светловолосая, элегантная женщина, одетая в костюм, в точности напоминавший тот, который я представила на моей маме, прямой, замысловатый, в очень не консервативном стиле. Она определенно не считала, что выглядит мрачно в черном цвете. Я была с ней согласна. Я не могла не восхищаться чувством стиля у Клэр, но в ее манерах было что-то такое…что-то чему я не могла дать название…из-за чего я всегда чувствовала себя неуютно. Хотя может быть, я просто чувствовала себя неряхой рядом с ней.
Мне показалось, что Ричард определенно рад меня видеть. Он наклонился ближе и прошептал мне на ухо:
— Мне нравится твоя салфеточка, Парсонс. — Я наградила его хмурым взглядом, он ухмыльнулся.
Мне было неуютно сидеть прижатой к нему. Я слишком сильно замечала, когда он прикасался ко мне — ощущала что-то вроде покалывания. Я сжалась, как только смогла, и изо всех сил старалась не думать о Ричарде.
Я постаралась сфокусироваться на церкви, сооружение, в котором каждая деталь была сделана с расчетом привлекать взгляд. Алтарь с пятью витиеватыми шпилями; бесконечное повторение стрельчатых арок; и наверху, над всем этим, потолок, усеянный звездами, имитирующий небесный свод. Я размышляла над тем, сколько же лесов понадобилось, чтобы разрисовать его, когда Ричард наклонился, чтобы прошептать очередную веселую фразочку:
— Ты сводишь с ума отца Флагерти.
Я сосредоточилась над тем, как отец Флагетри двигался к заключению своей проповеди:
— …учит нас, что пост — это время новых начинаний, надежды и обещаний. Мы — все мы — получаем возможность принять новые изменения и помочь новому президенту принести жизненно важные перемены для нашей нации и всего континента. — Затем священник многозначительно кивнул сенатору Хэтэуэю, который сидел на расстоянии нескольких человек от меня. Когда все глаза повернулись к нашей скамейке, я была рада — очень рада — что я в это время не пялилась в потолок.
После мессы большинство собравшихся сразу же устремилось в отель Карвел Холл на бранч. Ричард догнал меня по пути к дверям.
— Не хочешь прогуляться?
— С тобой? — глупо спросила я.
Он усмехнулся и кивнул.
— Ага. Со мной. — Он улыбнулся мне одной из своих фирменных улыбок. Затем слегка склонил голову, как будто не был полностью уверен, потом поднял глаза, встретившись с моими и притягивая к себе внимание с помощью густой бахромы золотых ресниц. Я задумалась, догадывается ли он о том, насколько потрясающим он выглядит. Скорее всего, да.
— Конечно, — сказала я. Я была на каблуках и со слишком открытыми ногами, так что прогулка обещает быть длинной и неудобной. Но я приготовилась терпеть лишения.
***
Мы прошли мимо витрин магазинов на Главной Улице. Мужчина в фартуке, прислонившейся к двери табачной лавки — разумеется, курящий — кивнул Ричарду.
— Когда твой отец сделает объявление?
— Как только он скажет мне, я проверю, чтобы вы узнали. — Ричард улыбнулся.
— Я поспорил с Джимми Нили на бутылку, что он сделает это на открытии выставки. — Мужчина ухмыльнулся. — Хороший политический ход. Дом Эмбер: Женщины и меньшинства Юга… Привлечет голоса либералов. Смягчит союзников.
Я не слишком понимала, о чем он говорит — я впервые слышала о том, что Роберт Хэтэуэй может получить какую-нибудь политическую выгоду от выставки моих родителей. Даже если и так, мне не понравился циничный тон, с которым это было сказано, как будто бы мои родители были частью хитрого пропагандистского хода.
Ричарду это тоже не понравилось. Он слегка нахмурился.
— Это Сара Парсонс, — представил он меня. — Дочь владельцев Дома Эмбер.
Мужчина смущенно посмотрел на меня.
— Я хотел сказать… — исправился он, — какой умный ход, привлечь к сенатору Хэтэуэю внимание международного сообщества. Мы все вам очень благодарны.
— Я передам им. — Я улыбнулась ему слабой, кривоватой улыбкой.
Он притворился, что не заметил холодности. Просияв, он сказал:
— Могу я одолжить этого джентльмена на минутку? — Не дожидаясь ответа, он сделал Ричарду знак следовать за ним внутрь. — У меня есть кое-что для твоего отца — новые кубанские сигары. — Сможешь их передать?
Ричард вежливо посмотрел на меня, ожидая разрешения; я кивнула, что могу подождать. Потому что, разумеется, шестнадцатилетняя молодая леди не должна находиться в табачной лавке. Некоторые места все еще считались исключительно мужской территорией.
— Буду через минуту, — пообещал он и одними губами прошептал: — Извини.
Я осталась стоять на холоде, переступая с ноги на ногу, чтобы по ним продолжала циркулировать теплая кровь. На улице было много людей, совершавших праздничные покупки — мамы и папы, держащие за руки чересчур активных от предвкушения Рождества детей. Точно то же самое я могла бы увидеть и дома, в Сиэтле, разве что в толпе могли бы еще присутствовать представители различных национальностей, испанцы, азиаты, кавказские народы. Здесь все были исключительно белыми.
Улица заканчивалась у серых вод гавани, где были пришвартованы лодки всевозможных форм и размеров. Но мои глаза остановились на бледно-голубом здании у самого края воды, служившем местным яхт-клубом.
На меня нахлынуло столь сильное ощущение дежавю, что закружилась голова. Мое зрение затуманилось.
Я знала, как должен выглядеть внутри закрытый клуб — синий ковер на золотистом паркете. Мысленным зрением я видела красивое двухмачтовое судно, помещенное под стекло в прихожей. Могла представить старика в капитанской шляпе, который всем заправлял. Но я никогда не была внутри здания. Вообще. Это было похоже на воспоминание о действиях, которые я точно знала, что никогда не совершала.
Я остановилась, нагнулась и закрыла глаза руками.
— С тобой все в порядке? — раздался возле меня голос Ричарда.
— Да, — выпрямляясь, ответила я. — Ты когда-нибудь был внутри? — спросила я, указывая на клуб.
— Разумеется, — ответил он.
— Какого цвета там ковер?
— Там нет никакого ковра. Деревянные полы. Морская тематика. — Хм. — С тобой точно все в порядке?
— Просто… Наверное, мне нужно поесть, мне так кажется. Пошли в Карвел, пока там еще не съели все картофельные оладьи.
— Девушка с аппетитом. — Он ухмыльнулся. — Плюс пара очков, Парсонс.
Очки? Я задумалась. Он что, ведет подсчет?
— Я не должен был заставлять тебя ждать, мне очень жаль. Это заняло больше времени, чем я думал. И мне никогда не нравился этот тип — он из тех людей, которые считают что все такие же извращенцы, как и он сам. Это часть моих обязанностей — быть на побегушках у отца.
— Все в порядке, — сказала я. — О чем он говорил? Твой отец и правда собирается сделать объявление на выставке?
— Эй, — ответил он, — не спрашивай меня, — я просто мальчик на побегушках. Мне никто ни о чем не докладывает.
— Ну же, Хэтэуэй. — Я бросила на него притворно-недовольный взгляд. — Ты оставил меня торчать на холоде. Ты мне должен. Колись.
— Ну ладно, ладно, — согласился он. — Но ты должна держать все в секрете. Папа годами работал, выстраивая отношения с политическими тяжеловесами со всей страны, многие из которых будут на вечере. Так что да, — он наклонился ближе, чтобы прошептать, — вероятнее всего он собирается сделать там объявление. Выставка будет идеальным поводом, с идеальной темой. Это была гениальная идея. Папа был так благодарен, что твои предки занялись ею. Это поможет укрепить имидж моего отца как человека, который хочет протолкнуть Конфедерацию в двадцать первый век.
Вау, подумала я. Представление Хэтэуэя на выставке моих родителей. Это…впечатляло. Я начала понимать, почему мама была так одержима ей.
***
Никаких картофельных оладий, как оказалось. Когда мы с Ричардом вошли в банкетный зал, мама перехватила меня.
— Почему ты так долго? Я беспокоилась. — Она передала мне пакет с едой. — Я заказала для тебя яйца на вынос, детка, — сказала она. — Мы должны торопиться. — Определенно эта фраза была сегодняшним девизом дня.
Когда мы пришли домой, Джексон был в главном зале, помогал другому мужчине, как я предположила — поставщику деревьев — установить елку в U-образном углублении лестницы. Дедушкины часы, стол и пара кресел с откидывающейся спинкой были передвинуты, чтобы освободить пространство для дерева.
Как только мама переступила порог, она перешла в режим диктатора. Не смотря на то, что большую часть времени, мама умело это скрывала, она была таким же жестким перфекционистом, как и ее мама. К счастью, эту черту характера я не унаследовала. Она тащила меня за руку, заставляя меня не отставать от нее, и давала указания: переодеться в рабочую одежду, позавтракать, затем вернуться и начать развешивать украшения.
— Длиной в три фута. Хорошо звучит? — Она указала на катушку красного бархата.
— Звучит идеально, — вздохнула я.
Она кивнула и быстро направилась в свою комнату, стуча каблуками по паркету.
Я, как приговоренная узница, потащилась наверх, голова откинута назад, глаза закатились. Каждый год, когда мы приезжали к бабушке, большая часть Рождественских украшений уже была развешана. Нам оставалось только помочь с украшением елки. В этом году мы работали сверх меры, чтобы сделать все к сроку. Похоже, что день будет долгим.