Из столичного дома Крэйбонгов Питер уехал служить в посольство Бригантии в Пруссии, а кратко гостившие граф и графиня Фосбери, прихватившие с собой после этого Бригитту — в одно из отдалённых поместий Уобёрнского аббатства — вотчины герцогов Бедфордских. Там они втроём поселились под чужими именами, причём граф выказался перед слугами мужем Бригитты, и стали ожидать рождения ребёнка.
Отношения между всеми троими были натянутыми. Лорд Фредерик не мог простить жене того давления, которое она на него оказала и той угрозы развода, которую при этом использовала. К Бригитте же он относился и вовсе как к пустому месту.
Дора сама испытывала стыд перед мужем за то, что свалила на его голову все эти проблемы и заставила их решать, приняв обязательства длиною в жизнь. Вдобавок она внутренне не чувствовала себя готовой к материнству, ей никогда ранее не приходилось заботиться о детях, и, положа руку на сердце, она не испытывала радости от скорой перспективы стать матерью для чужого ребёнка. Поэтому она мало общалась с Бригиттой, и никаких дружеских разговоров с ней не вела.
Бригитта тоже отнюдь не была счастлива. Напротив, она была зла. И злилась она буквально на всех — на Питера, на его отца герцога, и даже на Дору с её мужем, которые скоро заполучат ребёнка, выношенного и рождённого ею. Не злилась Бригитта только лишь на се6я. Себя она считала жертвой всех этих богатых людей, отнимающих дитя у его матери. Её раздражал один только вид Доры, прогуливающейся сейчас по саду в богатой одежде и с ракеткой в руке, которой та отбивала резиновый мячик о подмёрзшую с утра землю. Та самая Дора, которая ещё недавно помнилась ей дворничихой в заношенных валенках и полушубке. Бригитта представила, как через пару лет Дора так же будет прогуливаться, но уже рядом с нею будет находиться малыш. Её, Бригитты, малыш, которого все будут считать ребёнком Доры. Женщина разрыдалась и со злостью оттолкнула чашку с водой, которую ей протянула служанка.
Она не в первый раз срывала зло на этой служанке, только потому что не могла сорвать его на ком-либо из тех, кого считала виновными в своём несчастье. Она попыталась начинать заговаривать с Дорой с тем, чтобы окончить этот разговор истерикой, но Дора с самых первых слов пресекала любые попытки бесед и уходила, словно бы за что-то сердясь на неё. Бригитта чувствовала себя совершенно одинокой и брошенной, словно вернулся тот момент её жизни, когда она узнала о том, что не является дочерью герцога и в перспективе у неё только монастырь, и то — в лучшем случае. Она попыталась подойти с разговором к графу Фредерику, задав вопрос о том, куда ей лучше будет уехать после рождения ребёнка, но тот лишь встряхнул развёрнутой газетой и холодно ответил, что не желает об этом ни думать, ни знать, как не желает потом видеть Бригитту никогда в своей жизни. При этом его не тронули рыдания Бригитты, с которыми она встретила его слова.
Слуги в поместье часто шептались между собой о том, что более странной семьи, чем эта, им, пожалуй, не приходилось видеть. Что рядом с этой непонятной супружеской парой делает их юная, как им сказали, дальняя родственница, было совершенно непонятно. Слуги строили разные предположения, нагромождая одну фантазию на другую, чем и развлекались во всякое свободное время.
За пару недель до родов в занимаемом ими доме поселилась пара женщин, которые должны были помочь Бригитте разрешиться от бремени. Главная из них, высокая и дородная дама, осмотрев Бригитту, нашла положение ребёнка правильным и сообщила Фредерику, что осложнений в родах, по её осторожному прогнозу, быть не должно.
В ближайшей деревне Фредерик нашёл кормилицу — женщину по имени Мэри, недавно родившую собственного, третьего по счёту, дитя и согласившуюся проехать вскоре до определённого города, кормя по дороге ещё одного ребёнка, помимо своего, а потом вернуться обратно к своей семье.
Ребёнок родился в начале января. Лорд Фредерик на время родов удалился в дальний конец поместья, а Дора в сильном испуге бегала по его коридорам и за дверью, где долго кричала роженица. Искать поддержки у Фредерика ей не пришло в голову, возможно потому, что она до сих пор не помирилась с мужем, да для этого и не было условий при тех ролях, которые они исполняли перед слугами.
Младшей повитухе пришлось проделать довольно длинный путь по коридорам поместья, чтобы прийти к "отцу" с новорожденным на руках и со словами:
— Поздравляю, сэр, у вас родился сын.
Фредерик, лишь мельком взглянув на младенца, сказал:
— Прекрасно. Отдайте его Мэри.
А Дора, как только получила разрешение от старшей повитухи, вошла в комнату к Бригитте. Она подошла к кровати и сочувственно взяла её за руку. Бригитта повернула к Доре измученное лицо и сказала:
— Мальчик. Я родила мальчика.
После этих слов она тихо заплакала. Дора же лишь молча гладила Бригитту по руке.
Потом Дора долго смотрела на спящего младенца, в личике которого уже были видны черты её брата Питера. Она отчего-то боялась даже прикоснуться к нему. Несмотря на понимание того, что скоро она будет объявлена матерью этого малыша, никакого пробуждения материнского инстинкта Дора в себе не нашла.
А его истинная мать погрузилась в какое-то апатичное молчание. Она не сделала попыток навестить сына или поговорить о чём-то с лордом Фредериком, Дорой, или даже кормилицей.
Уже через пару дней странное семейство покинуло поместье в сопровождении Мэри. Таким составом они доехали до городка Ипсвич, в котором граф заселил всех в гостиницу и, вооружившись газетой с местными объявлениями, нашёл новую кормилицу. Здесь дороги путников расходились. Мэри, получив свой заработок, поехала обратно в карете, взятой из занимаемого ими ранее поместья. Фредерик с Дорой в одной карете, и новая кормилица, держащая на руках младенца, во второй, отправились домой уже как семья Фосбери с новорожденным сыном.
А Бригитта осталась одна, прижимая к себе сумку с крупной денежной суммой, и сидя у стоянки рейсовых пассажирских дилижансов, чтобы сесть в первый же попавшийся из них.
Часть 8 Глава 1
Зима в графство Оддбэй пришла со слякотью, промозглым воздухом и периодическим ледяным дождём. В общем всем тем, что бригантцы называют "мистер Пневмония", с ударением на букву "о".
Майкл назначил всем работникам консервного завода и мебельной фабрики разовую выплату, чтобы они утеплились, обновив обувь, верхнюю одежду, перчатки и зонты, а также постановил держать возле рабочих цехов большие чайники, постоянно наполненные горячей кипячёной водой. И всё равно, нет-нет да и звучал среди работников хриплый кашель, который буквально выводил Майкла из себя.
Чаще всего Майкл теперь проводил время на развивающейся мебельной фабрике. Сначала он вступил в долю собственности с бывшим владельцем мебельного цеха, а потом и вовсе выкупил его полностью, благо бывшему собственнику этот цех приносил мало прибыли и цена его доли была невысока. Только после этого Майкл, практически остановив работы по производству мебели из досок, наказал мастерам экспериментировать со смесями опилок, древесной стружки, казеинового клея и горячего пресса. Майкл не знал, в какой пропорции надо всё это смешивать и как именно обрабатывать, чтобы в итоге получилась глакая древесно-стружечной плита, или, сокращённо, дсп, но на словах рассказал, к чему нужно стремиться.
Устроивший его результат получился сравнительно быстро — ничего особо сложного в производстве дсп не было. После этого Майкл выдал примерный перечень того, где можно использовать получившийся материал уже в таком виде. И хотя его производство из дармовых опилок и стружки было несравнимо дешевле закупаемого в других областях дерева, перспективной целью Майкла было производство мебели из дсп. А для этого нужно было научиться покрывать эти плиты деревянным шпоном.
Тогда Майкл предложил мастерам задействовать имеющиеся в цеху широкие острые рубанки и валы, которые сейчас использовались для придания округлой формы деревянным заготовками для последующего применения, к примеру, в качестве ножек для столов или балясин для перил. В итоге, после долгих мучений, экспериментов, подгонок и прочего, у них получилось созданным станком снимать очень тонкий слой с вращающейся круглой деревянной заготовки, а потом мочить его и высушивать при определённой температуре, чтобы получившийся шпон не рассыпался и не деформировался, а сохранял целостность и эластичность, пригодную для того, чтобы быть наклеенным на лист дсп.
Когда мастера-мебельщики, пряча довольные улыбки, показали приехавшему утром Майклу первый большой щит дсп, красующийся наклеенным на него и покрытым лаком тонким шпоном, в результате чего он по виду напоминал неправдоподобно широкую доску из этого дерева, радости Майкла не было предела. Он смеялся, хлопал мастеров по плечам и поздравлял их всех с началом новой эпохи в производстве мебели.
И началось. Майклу хватило лишь грубо набросать несколько эскизов предметов, которые он хочет производить здесь в первую очередь, а дальше мастера сами быстро подхватили и усовершенствовали его идеи. Никакими "авангардными" линиями этой мебели Майкл решил головы местных умельцев не заморачивать, следуя распространённой бригантской поговорке "Если ты в Риме, веди себя как римлянин".
Население привыкло к определённым формам и предметам мебели — практически их они и получали в итоге. Комоды, шкафы, столы, горки, этажерки и прочее. Разумеется, даже по виду такая мебель не могла сравниться по красоте с иными шедеврами, выходящими из-под резца мастеров-краснодеревщиков, но расчёт Майкла делался не на дворцы и замки, а на более массового и менее платёжеспособного потребителя.
В своём графстве, а также в крупных городах соседей Майкл арендовал помещения под магазины — мебельные салоны. Цены на изделия Майкл установил максимально высокими, учитывая пока не очень большой объём выпуска этих товаров, но такие, чтобы она всё-таки продавалась. Главным же при этом была реклама его будущей массовой продукции.
Неожиданно его дсп запросили строители прибрежной гостиницы, которые сочли, что из этих плит очень удобно делать тонкие межкомнатные перегородки в пределах одного гостиничного номера — в результате выходила существенная экономия строительного материала, места внутри номеров и времени строительства, не говоря уж о его стоимости.
Граф Вилей Оддбэй неоднократно спрашивал у сына, как ему в голову приходят все эти необычные задумки, на что Майкл шутя отвечал, что после той незабываемой "аварии" с каретой его мозги, очевидно, перетряхнулись, потеряли часть памяти, и стали по-другому видеть то, что видели раньше.
А сами идеи, воплощаемые им, — объяснял Майкл, — всё равно как бы лежат на поверхности, и очень скоро были бы внедрены — не им, так другими. Например, в мире уже давно изготавливался картон из измельчённого дерева, музыкальные инструменты, а также фанера из склеенных между собой грубых листов деревянного шпона, так что до изобретения дсп оставался один шаг. То же самое и с консервами.
Однажды, отчитываясь Майклу дома о поступившей корреспонденции, Пол Парсон завершил свою речь словами:
— Это всё важное на сегодня. Остальные письма касаются разных просьб о вспомоществовании, приглашения на праздники и прочее.
— Минуточку, — сказал Майкл, — А почему вы раньше никогда не обращали моё внимание на такого рода письма?
Секретарь растерялся.
— Так ведь его сиятельство граф давно постановили, что нужно придерживаться принципа "Благотворительность начинается дома", поэтому просьбы о помощи мы не рассматриваем.
— Я знаю эту поговорку, но она могла быть актуальной для нас, когда мы не владели излишками денежных средств для решения собственных нужд. А сейчас у нас картина иная, не находите? Да, мы расширяем наши производства и развиваем графство, но это можно делать вечно. Я поручаю вам сделать для меня обощение по таким просьбам и доложить не далее как через три дня.
— Сделаю, ваша милость.
— Теперь дальше. Что там за праздники, на которые нас приглашают?
— Это относится к праздникам, отмечаемых простолюдинами. О приглашениях к знати я вам всегда докладываю.
— То же самое. Завтра сообщите мне, какие большие праздники отмечают наши люди в ближайшее время и отныне докладывайте мне об этом.
— Слушаю, ваша милость, — поклонился мистер Парсон.
На следующий вечер Майкл, лёжа в кровати и обнимая разомлевшую Клариссу, спросил её:
— Пойдём вместе на ночь костров в субботу?
— Неужели сам виконт пойдёт с факелом среди народа? — улыбнулась удивлённо Кларисса.
— Что ж я, если виконт, так факел не удержу?
Этот праздник отмечали в простом народе Бригантии как выражение верноподданических чуств перед короной. Когда-то некий Найджел Хорс, работавший на пороховом заводе, захотел убить короля, пра-прадеда Седрика Второго, и для этого взорвать административное здание, которое тот посещал. Но люди обнаружили в подвале здания закладку с порохом, Хорса изловили и казнили путём сожжения на костре. С тех пор в годовщину этого события люди устраивали ночные факельные шествия по улицам городов, заканчивающиеся сожжением деревянного чучела, изображающего Найджела Хорса.
Майкл шёл рядом с Клариссой, держа горящий факел. Вокруг веселились люди, некоторые из них изобразили на своих лицах голые черепа, символизирующие смерть. Во главе шествия ехала телега с чучелом Хорса в шляпе-цилиндре, а сопровождающие как бы угрожали ему своими накрашенными лицами и движениями факелов. Кабаки этой ночью были открыты, и люди потребляли подававшееся в них пиво для большего веселья и куража. Когда они подходили к приготовленному месту сожжения, Майкл вдруг увидел там стоящего высокого и полного человека, который смотрел прямо на него. Майкл подходил ближе и с изумлением узнавал в этом человеке Славку, его друга детства по интернату.
— Мишаня, вот ты где, а мы тебя обыскались! — крикнул Славка.
Глава 2
Майкл проснулся дома с бьющимся сердцем и тяжёлой головой. "Последняя пара кружек выпитого вчерашней ночью пива была явно лишней", — подумал он. Однако воспоминания о детстве, о тогдашних товарищах и о Славке Стрижове, преследовали его всё утро.
Выслушав доклад секретаря с обобщением просьб о помощи, Майкл назначил несколько выплат нуждающимся и за завтраком спросил у графини Эстер, не занимаются ли дамы их графства систематической благотворительностью.
— Конечно, мы собираем игрушки и вяжем вещи для маленьких детей бедняков, а также раз в год посещаем детский приют, — ответила та.
— А где находится этот приют?
— Так в Лидсе же, при храме святого Николауса.
Велев заложить карету и позвав с собой управляющего Фитцберга, Майкл выехал в Лидс.
Приют произвёл на него тягостное впечатление. Холодные каменные стены с облезлой краской, спальные комнаты для детей с набитыми соломой матрасами, столовая с длинными столами и скамьями из грубых досок и стриженная налысо малышня, с любопытством высовывающая носики из-за каждого угла.
Настоятель храма святого Николауса, являющийся формальным начальником приюта, рассказал Майклу о том, как строится воспитание детей, попадающих в приют порой совсем крохотными и содержащихся там до 13-летнего возраста, после чего их выпускают готовыми к работе в качестве прислуги или чернорабочих. Главное же внимание при этом уделяется их религиозному воспитанию.
— А где они поселяются после выпуска из приюта? — спросил Майкл.
Оказалось, подростков селят в бараках на окраине Лидса, где они живут до тех пор, пока сами не изыщут для себя другое жильё.
— Но вы не думайте, у нас всегда много запросов на работников — наших выпускников. Так что многие сразу по выпуску выезжают к месту своей работы и жительства.
Последовавшие за этой поездкой дни Майкл посвятил проблеме приюта и содержащихся в нём детей. Начал он с приказа о ремонте приютского здания, оборудования его лучшим отоплением и снабжением горячей водой. Потом, поняв что наскоком всех проблем ему не решить, создал попечительский совет из уважаемых граждан графства, куда вошёл сам в качестве одного из его членов. Перед этим советом он поставил задачи улучшения снабжения приюта одеждой и прочими необходимыми вещами, а также возможностей для лучшего, чем было до сих пор, развития детей. Естественно, совет должен был привлекать и собирать средства на содержание приюта, и первый существенный взнос на эти цели выделил виконт Оддбэй.