Когда все уселись за стол, отвергнутая девушка пропела из-за дверей:
Паренька-то обманули,
На чужой его женили!
Теща со злостью вскочила из-за стола и крикнула:
— Гоните незваных наглецов от дверей! Вытяните их палкой!
Но падчерица убежала на сеновал и стала ждать, пока молодых поведут в спальню. Жениху не хотелось больше ни есть ни пить; странные песни, которые он слышал, не давали ему покоя.
У молодухи не было настоящей женской груди, поэтому мать засунула ей за пазуху под рубашку пучки пакли. Когда и молодые и гости легли спать, знакомый голосок пропел за окном:
Женишок, паренек!
У невесты грудь из пакли.
Пакля детку не накормит,
Не порадует супруга.
Жених не знал, что и подумать, а у самого сердце в груди застыло, как лед. Когда молодая заснула, он поспешил проверить, ложь или правда была в той песенке. И верно — у молодухи вместо груди оказалась пакля.
Тут жених увидел, что его и впрямь обманули, но никому ничего не сказал, а стал втихомолку обдумывать, как бы отплатить за обиду.
На другой день он с молодой женой поехал домой. Переезжая через реку, он увидел во льду прорубь, остановил лошадь, как будто собирался ее напоить, а сам схватил молодую за волосы, поволок ее к проруби и столкнул в воду под лед вниз головой, вверх ногами.
Когда он к вечеру добрался домой, оказалось, что его ждет любимая: соседка-знахарка успела ее тайно переправить сюда. Парень был очень доволен таким обменом, никому ни слова не сказал о том, что случилось с ним на свадьбе, и зажил мирно и счастливо с молодой женой.
Через год с лишним, когда молодушка уже стала молодой матерью и качала своего первенца, мачеха собралась навестить дочку; старуха до сих пор ничего не знала о подмене жен и считала, что ее дочь по-прежнему живет у мужа. А то, что падчерица после свадьбы пропала из дому, мачеха считала понятным: «Девчонка, видно, помнит еще свадебную музыку, — думала она, — знает наперед, что, вернись она домой, у нее по спине дубинка так и запляшет!»
Едучи к зятю, старуха добралась до реки, где позапрошлой зимой муж утопил жену, и вдруг увидела на воде красивую кувшинку. Женщина хотела сорвать ее и свезти внуку для забавы, но, протянув руку, услышала стон. Исходил ли он из воды или долетал откуда-то издалека — старуха понять не могла. Но вот голосок пропел:
Не срывай цветка-кувшинки,
Не ломай цветка-кувшинки!
Вырос он из доченьки,
Из заветной косточки,
Из сердечной жилочки!
Слова эти испугали старуху. Делать нечего — пришлось ей искать колдуна, который мог бы превратить ее дочь из цветка в девушку. Колдун вернул кувшинке человеческий облик, и мать с дочкой поехали домой.
Тут старуха принялась думать, как бы отомстить зятю, утопившему ее дорогое дитя в реке. Думала она долго, но ничего придумать не смогла и снова отправилась за помощью к колдуну.
Колдун обещал превратить дочку в кошку и переправить в дом зятя. Там кошка должна была ночью тайно так расцарапать ребенку горло, чтобы он уж больше не проснулся.
Но старая знахарка, охранявшая малых детей, была такой же хитроумной, как и колдун. Она поспела в усадьбу зятя раньше, чем кошка туда добежала, и сказала молодушке:
— К вечеру к вам в дом проберется чужая кошка, дай ей молока и лаской замани ее к себе на колени. Потом подпали ей на горячих углях когти и лапы и выбрось ее за дверь.
Вечером молодая мать в точности выполнила наставления бабки-знахарки и потом еще долго слышала во дворе жалобный вой кошки. На другой день соседи узнали, что мачехина дочка заболела, да так тяжело, что и с постели не встает. Руки и ноги ее были обмотаны тряпками, но чем она их поранила — никто не знал: ни мать ни дочь никому не рассказывали о своей неудаче.
Однако старуха по-прежнему день и ночь только и думала о том, как бы отомстить зятю и падчерице. Она говорила себе: «Если колдун меня самое превратит в какое-нибудь животное, вот тогда дело пойдет лучше! Уж я-то с лихвой отплачу им за то, что они моей дочке руки и ноги искалечили!»
Колдун превратил ее в собаку. Он тайком убил собаку зятя, содрал с нее шкуру и натянул на старуху, чтобы люди в доме зятя приняли ее за своего пса.
Но бабка-знахарка и на этот раз оказалась проворнее. Она прибежала к зятю и сказала:
— Ваш дворовый пес взбесился, он носится кругом и пытается кусать людей и животных. Вечером, когда он прибежит домой, поймайте его, свяжите, выбейте ему зубы и обкарнайте оба уха, тогда его нечего будет бояться.
Хозяин так и сделал: камнем раскрошил собаке все зубы, обрезал ей оба уха и выгнал ее со двора. Потом долго еще за воротами слышался жалобный вой.
На другое утро оказалось, что теща тяжело больна и лежит в постели. Рот у нее был весь распухший и окровавленный, уши повязаны платком. Ни у матери, ни у дочки не было охоты в третий раз пытать счастья, хотя они втайне только и думали о том, как отомстить зятю.
Они посулили колдуну большую награду и третью часть ее дали в задаток, чтобы он сам, без их помощи, наказал врага. Колдун пускался на всякие хитрости и уловки, но добрая знахарка все их разрушала, и он в конце концов благодарил судьбу, что сам остался цел.
А невенчанная жена счастливо прожила с мужем до конца дней своих. Бог дал им пятерых детей, и к тому времени, когда родители покинули этот мир, все пятеро уже крепко стояли на ногах. О мачехе же и ее родной дочери больше никто ничего не слыхал.
днажды в морозную, вьюжную ночь между рождеством и Новым годом мужичок заблудился в поле. Пробираясь сквозь высокие сугробы, он так выбился из сил, что благодарил судьбу, когда ему наконец удалось укрыться от ветра под густым кустом можжевельника. Здесь он решил переночевать, надеясь, что утром, при дневном свете, легче будет выбраться на дорогу. Он свернулся, как еж, плотнее укутался в теплую шубу и вскоре заснул.Сколько он так проспал под кустом — неизвестно, но вдруг во сне почувствовал, что его кто-то трясет. Очнувшись, он услышал незнакомый голос, кричавший ему в самое ухо:
— Эй, земляк! Вставай! Не то буран занесет тебя так, что ты и не выберешься.
Крестьянин высунул голову из-под шубы и открыл глаза. Перед ним стоял высокий, стройный человек, державший в руке вместо палки молодую сосенку, раза в два выше, чем он сам.
— Идем со мной! — сказал незнакомец. — Мы развели в лесу костер, там ты лучше отдохнешь, чем в чистом поле.
От такого радушного приглашения крестьянин не мог отказаться. Он тотчас же встал и пошел за незнакомцем. Метель бушевала так, что в трех шагах ничего не было видно. Но как только незнакомец поднял свою сосновую палку и громко воскликнул: «Ну-ка, матушка вьюга! Освободи нам путь!» — тотчас же перед ними открылась широкая дорога, на которую не попадало ни единой снежинки. И слева, и справа от них, и позади буран завывал с прежней яростью, но путники продвигались без всякого труда. Казалось, с обеих сторон возвышаются невидимые стены, ограждающие их от натиска бури.
Вскоре путники вступили в лес, в глубине которого светился огонек.
— Как тебя зовут? — спросил человек с сосновой палкой.
Крестьянин ответил:
— Я — Ханс, сын Длинного Ханса.
У огня сидели три человека, одетые в белое полотняное платье, точно в летнюю жару. Шагов на тридцать или более вокруг них царило настоящее лето. Землю покрывал сухой мох, на деревьях зеленели листья, в траве копошились муравьи и другие букашки. А с поля в это время доносился вой метели и шелест снега. Еще более поразил Ханса костер: он пылал ярким пламенем, освещая все кругом, и вместе с тем совсем не дымил.
— Как ты думаешь, сын Длинного Ханса, здесь лучше ночевать, чем под можжевеловым кустом в открытом поле? — спросил незнакомец.
Ханс должен был согласиться и еще раз поблагодарил спутника за помощь. Затем он снял шубу, сложил ее, подложил себе под голову вместо подушки и растянулся у огня. Человек с сосновой палкой принес из кустов бочонок и угостил Ханса каким-то напитком. Сладкое питье было очень вкусно и веселило душу.
Человек с сосновой палкой тоже прилег у костра и стал беседовать со своими товарищами на каком-то незнакомом языке. Ханс не понимал ни слова и поэтому вскоре уснул.
Проснувшись, он увидел, что находится один в какой-то незнакомой местности. Кругом не было видно ни огня, ни леса. Ханс усердно протирал глаза, стараясь припомнить, что с ним произошло ночью. Ему казалось, что все это было во сне, но он не мог понять, как попал сюда, в это незнакомое место. Издали доносился мощный гул, и Ханс чувствовал, как почва содрогается у него под ногами. Он прислушался, откуда доносится гул, и направился в ту сторону, надеясь таким образом добраться до людского жилья.
Через некоторое время он увидел скалу, а в ней — пещеру, в которой виднелся отсвет огня и раздавался грохот. Войдя в пещеру, Ханс очутился в огромной кузнице со множеством мехов и наковален; вокруг каждой наковальни стояло по семь работников.
Более потешных кузнецов, пожалуй, свет не видел! Ростом человечки были Хансу по колено, головы у них были непомерно велики для их тщедушных тел, а молоты, которыми они размахивали, — почти вдвое больше самих кузнецов. Своими тяжелыми железными кувалдами человечки наносили по наковальням такие могучие удары, что их силе мог бы позавидовать самый дюжий кузнец. Никакой одежды, кроме длинных кожаных фартуков, на маленьких кузнецах не было. Фартуки прикрывали их только спереди, от шеи до колен, а сзади тело оставалось совсем голым, как бог сотворил.
У стены на высоком чурбане сидел уже знакомый Хансу человек с сосновой палкой и зорко наблюдал за работой маленьких подмастерьев. У ног его стоял высокий кувшин, из которого кузнецы время от времени утоляли жажду. На плечах у хозяина кузницы вместо вчерашней белой одежды был черный, покрытый сажей кафтан, подпоясанный кожаным ремнем с широкой пряжкой. Но длинную сосновую палку он все еще держал в руке и иногда указывал ею подмастерьям, что им делать, так как в грохоте и шуме кузницы слов нельзя было расслышать.
Ханс не знал, заметил ли его кто-нибудь, так как и сам хозяин, и подмастерья продолжали усердно работать, не обращая внимания на чужого человека. Через несколько часов маленьким кузнецам была дана передышка, они остановили мехи и бросили тяжелые молоты на землю.
Когда работники покинули пещеру, хозяин встал и подозвал Ханса к себе.
— Я видел, как ты вошел, — сказал он, — но работа была спешная, и я не мог раньше с тобой поговорить. Сегодня ты останешься у меня в гостях, посмотришь, как я живу, и познакомишься с моим хозяйством. Подожди здесь, пока я сброшу рабочую одежду.
С этими словами он вытащил из кармана ключ, отпер дверь в стене пещеры и предложил Хансу войти в другую комнату.
О, какие несметные богатства, какие сокровища открылись тут его взору! Всюду сверкали груды золотых и серебряных слитков. Шутки ради Ханс принялся считать слитки в одной куче, но как раз когда он досчитал до пятисот семнадцати, возвратился хозяин и воскликнул с улыбкой:
— Брось считать! На это у тебя уйдет слишком много времени! Лучше отбери себе несколько слитков, я хочу их подарить тебе на память.
Каждому понятно, что Ханс не заставил себя дважды просить. Он обеими руками схватил один из слитков, но как ни силился, не мог его даже с места сдвинуть, не то что поднять.
Хозяин засмеялся и сказал:
— Эх ты, заморыш! Даже самого маленького подарка не можешь унести. Придется тебе довольствоваться одним только видом моих сокровищ.
Он повел Ханса в другую кладовую, из той — в третью, четвертую и так далее, пока они не пришли в седьмой подземный зал, величиной с добрую церковь, снизу доверху наполненный, как и все остальные, золотом и серебром.
Ханс был поражен видом неисчислимых сокровищ, на которые можно было бы купить все царства мира и которые здесь, под землей, пропадали зря. Он спросил хозяина:
— Зачем вы накапливаете такие огромные богатства здесь, где ни единая человеческая душа не может ими воспользоваться? Если бы эти драгоценности попали к людям, все разбогатели бы и никому не пришлось бы работать и терпеть лишения.
— Потому-то я и не могу допустить, чтобы эти богатства попали к людям, — ответил хозяин. — Если бы никому не надо было заботиться о хлебе насущном, мир погиб бы от праздности. Человек создан для того, чтобы жить трудом.
Ханс никак не хотел с этим согласиться и стал горячо спорить с хозяином. Наконец он попросил объяснить, почему же это золото и серебро досталось одному-единственному человеку и почему хозяин старается еще больше увеличить свое богатство, хотя и так обладает избытком сокровищ.
Хозяин ответил:
— Я не человек, хотя и принял облик человеческий; я — одно из тех высших существ, которые по воле всевышнего созданы, чтобы властвовать и управлять миром. По велению всемогущего я и мои подмастерья обязаны здесь под землей непрестанно готовить золото и серебро; каждый год малая его доля идет людям — ровно столько, сколько необходимо для их дел. Но нельзя, чтобы люди завладевали этим даром, не затратив труда. Мы обязаны сперва истолочь золото и золотые крупинки смешать с землей, глиной и песком; там их потом находят и с большим трудом добывают. Однако, друг мой, пора прекратить нашу беседу, потому что скоро обед. Если хочешь еще посмотреть на эти сокровища, то оставайся здесь и наслаждайся блеском золота, пока я тебя не позову к столу.
С этими словами хозяин удалился.
Ханс снова стал бродить из одной сокровищницы в другую, то тут, то там пытался сдвинуть с места золотой слиток поменьше, но это по-прежнему оказывалось ему не под силу. Он, правда, и раньше слыхал от бывалых людей, что золото очень тяжелое, но никогда не поверил бы тому, в чем сейчас сам убедился. Вскоре вернулся хозяин, но Ханс его в первую минуту даже не узнал: на нем было ярко-красное, как огонь, платье, богато разукрашенное золотым галуном и бахромой; золотой пояс шириной в ладонь охватывал его бедра, на голове сияла великолепная золотая корона, усыпанная драгоценными камнями, сверкавшими как звезды в ясную морозную ночь. Вместо сосенки он держал небольшую тонкой работы золотую палочку, на которой были сделаны и веточки и хвоинки, так что ее можно было бы назвать дочуркой той большой сосновой палки.
Хозяин несметных сокровищ, закрыв золотые кладовые и положив ключи в карман, взял Ханса за руку и повел его через кузницу в другую комнату, где им был подан обед. Столы и стулья здесь были из чистого серебра; посреди комнаты стоял роскошный обеденный стол, по обе стороны его — по серебряному креслу. Вся утварь — чаши, блюда, тарелки, кувшины и кубки — была из чистого золота.
Как только хозяин и гость уселись за стол, слуги подали одно за другим двенадцать различных кушаний. Прислуживали за столом человечки, подобные кузнецам, но не голые, как те, а в чистых белых одеждах.
Ханс поражался их ловкости и проворству. Крыльев у них, по-видимому, не было, но двигались они с такой легкостью, точно летали. Человечки были ростом ниже стола, поэтому каждый раз, подавая какое-нибудь блюдо, принуждены были прыгать с полу на стол, точно блохи! При этом они ухитрялись с такой ловкостью держать в руках полные различных яств большие блюда и чаши, что ни единой капельки не проливали. Маленькие слуги наполняли также кубки медом и превосходным вином и подносили их обедающим. Хозяин ласково беседовал с Хансом и открыл ему не одну тайну. Когда речь зашла об их встрече во время вьюги, хозяин сказал: