Мишель вспыхнула. Неужели это одно из тех заведений, где мужчины развлекаются не только игрой в карты, а… Тряхнув головой, постаралась отогнать от себя неподобающие благовоспитанной леди мысли и легонько хлестнула лошадь по лощёному крупу, заставляя перейти с шага на рысь. Пока стоявшие в обнимку завсегдатаи публичного дома их не заметили. Это были те самые О’Фарреллы, что так отчаянно добивались руки Мишель, а сейчас фальшиво горланили похабную песенку о прелестях какой-то там красотки Лизбет.
Чувствуя, как сердце ускоряет свой ритм и ладони в митенках становятся влажными, Мишель доехала до конца квартала. Мимо пёстрых вывесок магазинов, мимо роскошных особняков и скромных, сколоченных абы как из досок, квартирных домов.
Наконец Беланже остановилась, а следом за ней, тихонько охнув, замерла и Серафи. Девушку снова начала бить дрожь, стоило ей увидеть старый, но тем не менее не утративший былой красоты дом. Чёрные провалы окон окаймляла пышная лепнина; увы, давно потерявшая цвет и местами раскрошившаяся. По обеим сторонам мощёной дорожки, что вела к крыльцу, тёмными пиками вырастали фонари, а крышу венчали крылатые каменные чудовища. Когда-то украшать карнизы такими вот статуями считалось хорошим тоном. Правда, у одного из монстров не доставало передних клыков и был отбит самый кончик хвоста. Да и черепица нуждалась в починке, а также следовало бы очистить от прошлогодней пожухшей листвы двор.
— Мне кажется, не стоит будить Королеву, — несмело заикнулась рабыня, не заметив в доме ни единого лучика света. — Лучше поедемте отсюда, мисс.
— Мне кажется, тебе стоит умолкнуть, — храбрясь, шикнула на свою спутницу Мишель.
— Но мисс… — жалобно пискнула та в ответ.
— Не успокоишься, попрошу мадам Лафо тебя успокоить! — пригрозила, заводясь, Беланже. — Так успокоит, что в ближайшее время не проронишь и звука.
Серафи прижала руки к губам, испугавшись за свой язык и сразу поверив, что в припадке гнева хозяйка вполне может попросить колдунью о такой кошмарной услуге. А потому — решила для себя Серафи — что бы ни случилось, она госпоже больше слова не скажет.
Всё равно ведь не вразумит.
В глубине души Мишель уже успела пожалеть о своём решении — уж слишком устрашающим в ночной тиши казалось ей жилище ведьмы. Однако упрямство и привычка доводить задуманное до конца оказались сильнее суеверного страха.
Передав поводья рабыне, девушка толкнула калитку, противно скрипнувшую, и отправилась будить самую могущественную ведьму Нью-Фэйтона.
Вопреки опасениям Серафи, сон хозяйки дома не был нарушен. Дверь юным гостьям открыла сама Королева, ещё до того, как Мишель успела постучаться. Девушка так и застыла с занесённым в воздухе кулаком, с благоговейным трепетом взирая на колдунью. Невысокая и изящная, под взглядом рослой креолки Мишель вдруг почувствовала себя совсем крошечной.
Дочь плантатора и рабыни, Мари Лафо росла свободной, холимая и лелеемая собственным отцом. От него она унаследовала резкие, благородные черты лица, зачастую хранившие печать гордыни, властный характер и некогда роскошный, а ныне пришедший в упадок особняк в центре города. Силу же будущая Королева Нью-Фэйтона впитала с молоком матери.
Глядя в тёмные, неподвижные, как будто остекленевшие глаза, какие могли принадлежать не живому человеку, а какой-нибудь кукле из лавки ужасов, Мишель ощущала себя загипнотизированным кроликом, замершим перед разверстой пастью удава.
— Проходи, — наконец обронила ведьма, освобождая гостье дорогу. Заметив притаившуюся у крыльца рабыню, резко повелела: — А ты жди на улице.
Серафи, обрадованная тем, что не придётся входить в дом ведьмы, и вместе с тем напуганная вниманием Королевы, тоненько вскрикнув, юркнула за дерево, неподалёку от которого у резной коновязи стояли лошади.
Мишель продолжала в нерешительности топтаться на месте. Однако взгляд пронзительных чёрных глаз, коршуном метнувшийся к ней, заставил оробевшую гостью сдвинуться с места.
Через окутанный сумраком холл Беланже проследовала за колдуньей в гостиную. Мари Лафо шла бесшумно, её широкие бёдра в пышной, расчерченной разноцветной полоской юбке плавно двигались из стороны в сторону, словно покачивающаяся на волнах лодка. Мишель про себя отметила, что мадам Лафо была необычайно хороша в этом наряде, яркие цвета ещё больше подчёркивали её экзотическую красоту. Под ультрамаринового цвета блузой, перехваченной на талии широким зелёным поясом, колыхалась пышная грудь, не знавшая корсета. Голову жрицы вуду украшала чалма, какие носили все темнокожие женщины Юга.
Колдунья опустилась в кресло, и Мишель услышала, как дружно звякнули золотые цепочки в вырезе её блузы. Они мягко поблёскивали в полумраке, разбавленном трепещущим пламенем свечей. Как и массивные серьги-кольца, оттягивавшие мочки ушей.
Так и не дождавшись приглашения устраиваться в соседнем кресле, Мишель всё же осмелилась опуститься на его краешек и замерла, чинно сложив на коленях ладошки, словно гувернантка, явившаяся по объявлению о работе. Девушка исподлобья поглядывала на колдунью, которая даже не удосужилась угостить её чаем.
Словно прочитав мысли гостьи, ведунья сказала:
— Я бы предложила тебе чаю, но ты ведь не затем пришла.
— Не затем, — согласилась Мишель и умолкла, не в силах проглотить застрявший в горле горький комок и поведать Мари Лафо о причине своего визита.
Горьким и одновременно приторно сладким был и запах, витавший в комнате. Казалось, всё вокруг — и стены, по которым причудливыми узорами расползались трещины, и мебель — были пропитаны ароматами трав и чем-то ещё. Чем-то, что заставляло Мишель морщиться и дышать через раз. Так и хотелось подскочить к окну, толкнуть ставни, покрытые растрескавшейся краской, и, перекинувшись через подоконник, жадно глотать ртом сырой ночной воздух.
«Как будто мертвечиной из-под пола несёт», — подумала девушка и в страхе поёжилась, опустив взгляд на скрипучие половицы.
— Мне нужно его имя, — нарушила затянувшееся молчание женщина и иронично вскинула широкие, изгибающиеся дугами брови.
— Но как… Как вы догадались? — поражённо прошептала девушка.
Колдунья усмехнулась:
— А зачем ещё, по-твоему, являются ко мне по ночам юные богатенькие мисс? Или проклясть соперницу, или приворожить возлюбленного. Что интересует тебя?
— Последнее, — одними губами пролепетала девушка.
— Имя!
Мишель вздрогнула от властного, резкого окрика и, вздохнув, призналась:
— Гален Донеган.
На какой-то миг лицо колдуньи застыло, и снова у Мишель возникло ощущение, что на неё смотрит не человек, а кукла. Нарядная, из тёмного фарфора, очень опасная кукла. Которая вдруг ни с того ни с сего принялась хохотать. Громко, смахивая брызнувшие из «стеклянных» глаз слёзы, не способная унять эту беспричинную вспышку веселья.
— Донеган? — всё ещё смеясь, с трудом выдавила из себя женщина. — Уверена, что хочешь приворожить этого… этого… ну, пусть будет, человека?
Мишель нахмурилась. Позабыв о своих страхах, требовательно спросила:
— Что вы имеете в виду?
— То, что некоторые люди будут пострашнее зверей.
Средняя Беланже тряхнула головой, отгоняя от себя непрошенное подозрение. Она слышала, что мистер Торнел, владелец самого крупного в графстве конного завода, их сосед, любил поколачивать жену. Да и на детей частенько поднимал руку. Но Гален — всегда такой учтивый, внимательный, обаятельный Гален, ни разу при ней не повысивший голос даже на раба(!) — уж точно не мог позволить себе такое варварское обращение с женщиной. Ударить? Нет!
— А, впрочем, такие, как ты, не выносят спокойной жизни. Вам подавай острые ощущения. Чтобы адреналин бежал по венам, горячили кровь страх и боль… — Мари Лафо хлопнула в ладоши, и почти сразу в гостиную явилась девочка в цветастом ситцевом платье, хорошенькая и ладная, похожая на эбеновую статуэтку. В руках рабыня держала поднос с вычурным бокалом тёмного стекла, над которым вилась тонкая струйка пара.
— Вы что-то говорили про боль? — окончательно сбитая с толку странными рассуждениями ведуньи, заикнулась было Мишель.
Девчушка приблизилась к гостье, вытянула руки, безмолвно предлагая ей забрать с подноса бокал. Пламя свечей отражалось в глазах маленькой прислужницы колдуньи.
— Любишь его? — вопросом на вопрос ответила жрица.
— Лю… блю, — поколебавшись с мгновенье, выдавила из себя Беланже.
— Тогда пей и ни о чём не жалей, — вроде как подбодрила её женщина, на самом же деле напугала и запутала ещё больше.
— А может, я лучше завтра приду? — Мишель затравленно покосилась на двери, мечтая оказаться как можно дальше от сумасшедшей колдуньи и её служанки, в глазах которой по-прежнему бесновалось пламя.
— Пей, — короткое слово-приказ отголосками наполнило комнату, закружило вокруг Мишель, проникло в сознание девушки.
А в следующее мгновение — она даже не успела понять, как так вышло, — подушечки пальцев обожгло горячее стекло бокала. Терпкая на вкус жидкость, плавя внутренности, полилась в горло. И, пока Мишель глотала раскалённый, точно лава, напиток, всё пыталась осознать, сама ли приняла решение его выпить. Или же так за неё решила колдунья.
Почувствовав слабость во всём теле, Мишель откинулась на спинку кресла и смотрела, до последнего, пока не сомкнулись отяжелевшие веки, на множащееся лицо маленькой рабыни. Губы её, будто нарисованные масляной краской, ещё не успевшей высохнуть, растянулись в жутковатой улыбке. До самых ушей, в которых болтались расписные бусины-серёжки.
Влево-вправо, влево-вправо…
Узоры на дешёвых деревянных украшениях стали последним, что запомнила девушка.
ГЛАВА 4
Перевёрнутой чашей небо накрыло землю. На блеклую луну, застывшую над крышей старого особняка, постепенно наползали тучи, поглощая её тусклый свет. И тем не менее Мишель жмурилась, от слепящих отблесков огня, обжигавшего веки. От мельтешащей перед глазами радуги: взметались в воздух цветастые юбки негритянок, шелестели разноцветные бусы. На бой барабанов наслаивались голоса.
Громкие, вибрирующие, острыми шипами они впивались в сознание. И, наверное, потому так сильно болела голова. И тело не слушалось. Не было даже сил зажать уши, пошевелиться. Не то что вскочить и бежать.
Из-под полуопущенных ресниц, балансируя между реальностью и беспамятством, девушка продолжала наблюдать за ритуальными движениями колдуньи и её служанок, за пляской огня, змеями извивавшегося над чёрными свечами.
Они смыкались впереди и позади колдуньи, образуя вокруг неё кольцо из пламени. Такие же чёрные, как и… — Мишель закричала, как ей казалось, во всё горло, на самом же деле не издала ни звука — оперенье у птицы, что крепко держала за лапы та самая маленькая служанка.
Не сумев отвернуться, Беланже зажмурилась. Не было сил видеть, как по земле стелются пугающие тени, отбрасываемые высокими мощными фигурами. Как, хлопая крыльями, отчаянно бьётся курица в руках жрицы, словно чувствует приближение смерти. Как кривое лезвие вспарывает птицу, и кровь, густая, тёмная, струясь по рукам ведьмы, наполняет чашу.
Мишель беззвучно застонала. Веки ни в какую не желали смыкаться. Тело и волю сковали чары.
Оставалось только смотреть, преодолевая страх и накатывающую тошноту. В руках колдуньи мелькнула светлая фигурка; кажется, слепленная из воска кукла. Под удары барабанов, с каждым мгновением звучащие всё громче, всё яростнее, вольт окропили жертвенной кровью, а потом… — Мишель почувствовала, как сердце больно толкнулось о грудную клетку, — блеснувшая в пламени свечей игла пронзила куклу.
Казалось, время, секунда за секундой исчезавшее в воронке прошлого, застыло. Застыли темнокожие прислужницы жрицы вуду, и даже пламя над свечами больше не шевелилось. Стоило Мари Лафо шагнуть к перепуганной насмерть девушке, оно осыпалось под ноги колдуньи золотистой пылью.
— Ты будешь с ним, пока игла будет в вольте. Станешь для него смыслом жизни, его счастьем, его проклятием. Его воздухом.
— Ур-ра-а… — вяло протянула Мишель, не испытывая даже намёка на радость.
Только острое желание поскорее оказаться в седле и мчаться из Нью-Фэйтона без оглядки.
Девушка почувствовала, как ладони коснулась перепачканная в крови уродливая восковая фигурка, как колдунья заставила её сжать непослушные пальцы и, подавшись вперёд, прошептала на ухо:
— Ну а теперь настала пора расплачиваться.
Снова испугаться Беланже не успела. Только лишь потому, что у неё на это просто не хватило времени. Горячее дыхание жрицы опалило кожу. Что было дальше — Мишель не запомнила.
* * *
Резкая, острая боль в груди заставила Галена проснуться. Схватившись за сердце, шипя проклятия, молодой человек скатился с кровати. Он задыхался. Дыхание с хрипом вырывалось из горла, и было такое ощущение, будто все внутренности прополоскали в кипятке.
Обливаясь потом, на непослушных ногах Донеган с трудом добрался до окна. Распахнул ставни и захрипел от нового приступа боли: холодный воздух не хуже огня обжёг лёгкие.
Сердце продолжало колотиться. Быстро-быстро. Пока мысли, хаотично сменявшие друг друга, стремительно вытесняла одна единственная: о девушке с глазами цвета ореха и о чувствах, что она в нём вызывала.
Как же мог он не заметить, что она свела его с ума. Как жил без неё до этого момента.
Гален зажмурился и распахнул глаза.
Жил. Без неё.
* * *
Через раскрытые настежь окна в спальню проникали шум голосов и тонкий аромат жасмина, кусты которого зеленели перед стенами особняка. Мишель перевернулась на спину, сладко зевнула, не спеша открывать глаза. Она любила нежиться в постели, вслушиваясь в такую привычную с детства возню рабов, ранним утром отправлявшихся на поля.
— Какая странная кукла, — послышалось бормотание Элиз. Прошелестев юбками, девочка устроилась на кровати возле сестры. — И такая страшная… Мишель, где ты её взяла?
Пары мгновений понадобилось девушке, чтобы воскресить в памяти события минувшей ночи. Вспомнить о колдовском обряде и принесённой в жертву ни в чём не повинной курице, в крови которой «выкупали» жуткую восковую куклу. После чего заставили Мишель взять её. А дальше…
А дальше была чернота.
Девушка резко села на постели.
— Нет! — воскликнула возбуждённо, заметив в руках младшей сестры вольта, пронзённого иглой.
Элиз уже успела схватиться своими маленькими тоненькими пальчиками за металлический стержень с явным намереньем вытащить его из белёсой груди.
— Дай сюда! — Средняя Беланже облегчённо выдохнула, радуясь тому, что успела вовремя забрать у сестры заговорённую фигурку.
Элиз же обиженно поджала губы:
— Вот так всегда! Опять ты что-то задумала, а мне не говоришь!
Мишель потрепала девочку по голове, увенчанной тёмной косой, уложенной наподобие венка, и сказала первое, что пришло на ум:
— Я просто хотела разыграть Флоранс. Но она и так на меня злится, а матушка расстраивается, когда мы ссоримся. Так что давай лучше никому не рассказывать об этом уродце. — Прижав палец к губам, заговорщицки улыбнулась. — Я его сейчас где-нибудь спрячу, а потом выброшу.
Элиз согласно кивнула. В отличие от сестёр, она всегда была послушной и в силу своего возраста верила всему, что ей говорили. А уж Мишель из младшей Беланже верёвки вила. Как, впрочем, и из большинства обитателей Лафлёра.
— А почему Флоранс на тебя злится? — последовал очередной бесхитростный вопрос. Лиззи умилительно захлопала длинными ресницами, глядя на немного растрёпанную после сна сестру.
«Потому что я собираюсь украсть у неё её будущего мужа», — мрачно подумала про себя Мишель.
Вслух же, не краснея, обронила:
— Расстроена, что меня не будет на их с Галеном свадьбе. Я ведь сегодня уезжаю.
Стоило вспомнить о скоропалительном и таком несправедливом решении родителей, как сердце ухнуло куда-то вниз.
И пока Элиз вздыхала, грустя из-за отъезда сестры, Мишель с хмурым видом оглядывалась по сторонам, гадая, куда бы запихнуть дурацкую куклу. Душу девушки бередили противоречивые чувства. С одной стороны, очень хотелось поверить, что колдунья не солгала. С другой — то, что ночью казалось жутким и безумно опасным, сейчас, при свете дня, вызывало скептическую улыбку.