Подумаешь, зарезали курицу. Вон им на стол каждый день подают жареных цыплят и запечённые окорока. Тоже ведь не ждут, пока несушки умрут своей смертью, а рубят им головы на заднем дворе.
Мишель казалось сомнительным, что столь незначительная жертва и какая-то там иголка способны привязать к ней Галена. И в то же время, вопреки голосу здравого смысла, девушка надеялась, что у её истории любви будет счастливый конец. И если тому поспособствуют чары нью-фэйтонской колдуньи, то уж она, Беланже, в долгу не останется, отплатит жрице за помощь, чем сможет.
Царапнувшая разум мысль заставила Мишель вздрогнуть. Мари Лафо ведь что-то говорила об оплате… Но жестяная коробка с деньгами обнаружилась здесь же, стояла себе преспокойно у изножья кровати, полная хрустящих купюр.
Именно в неё растерянная и подавленная Беланже сунула куклу. Машинально чмокнув Элиз в щёку, поспешила к себе, надеясь, что Флоранс или ещё спит, или уже встала и убралась завтракать. Нужно было поскорее вернуть в тайник сбережения и вольта, перепачканного в подсохшей крови.
Девушке повезло, сестры в комнате не было. Зато в ней обнаружилась Серафи, старательно взбивавшая подушки на кровати хозяйки.
— Мисс Мишель! Мисс Мишель! — заголосила рабыня при виде второй своей госпожи. — Как же хорошо, что вы целы и невредимы! — подхватив юбки, бросилась к замершей на пороге девушке.
— Серафи, ты помнишь… — Беланже замялась, понимая, как глупо прозвучит не дававшая ей покоя мысль, стоит только облечь её в слова. — Помнишь, как мы возвращались в Лафлёр?
В ответ девушка покачала головой.
— Я стояла во дворе, ждала вас, — взволнованно комкая крахмальный передник, рассказывала она. — Потом меня пригласили в дом. Не хотела идти, но мне приказали. Думала, вдруг с вами что-нибудь стряслось…
— И что же дальше?! — нетерпеливо перебила её Мишель.
— А дальше… — Серафи растерянно посмотрела на хозяйку. — А дальше не знаю. Хоть убейте, мисс! Я так за вас боялась, — тихонько закончила служанка и поёжилась, вспомнив мрачный особняк и его угрюмую хозяйку.
— Не вздумай болтать о том, где мы были! — выпроваживая рабыню в коридор, строго наказала ей Мишель. — А не то…
— Знаю, выпорите, — тяжело вздохнула темнокожая рабыня и услышала, как у неё за спиной громко хлопнула дверь.
Не успела Мишель спрятать в углубление под половицей коробку и подтянуть обратно пёстрый лоскутный ковёр, как вернулась Флоранс, пребывавшая в прекрасном расположении духа. Что ей обычно было несвойственно.
— Какое чудесное сегодня утро. — Отодвинув шёлковую занавеску, колыхавшуюся на ветру, девушка выглянула в окно и обвела взглядом сад, щедро орошаемый лучами горячего южного солнца.
«Чудеснее не придумаешь», — буркнула про себя Мишель, с тоской оглядывая большой с металлическими заклёпками сундук — один из тех, что годами пылились на чердаке и покидали его, только когда кого-нибудь из семейства Беланже ждала долгая поездка. Очень долгая. Рядом чернел ручной саквояж, тоже готовый к путешествию.
Готово было всё, кроме Мишель.
— Надеюсь, в день свадьбы погода будет такой же тёплой и ясной, — прекрасно понимая, какое воздействие оказывают на сестру её слова, продолжала наступать на больную мозоль Флоранс и явно наслаждалась этой маленькой местью. — А на следующей неделе О’Фарреллы устраивают барбекю. Жаль, тебя с нами не будет, ты ведь их так любишь. Не О’Фарреллов, конечно, — барбекю. Не пойму, чего эти мальчишки вокруг тебя вьются. Ты ведь от них нос воротишь…
Мишель почувствовала, как ноготки сжатых в кулаки пальцев больно впиваются в кожу.
Не желая выдавать на радость сестре свои истинные чувства, показывать, как ей тяжело расставаться с домом, родной землёй, оставлять любимого, она холодно произнесла:
— Серафи поедет со мной.
— Вот ещё! — резко обернувшись, возмущённо выкрикнула Флоранс. — Она нужна мне здесь! Я не позволю ни одной из этих косоруких черномазых идиоток касаться меня в день свадьбы! Ещё не хватало, чтобы мне испортили платье или причёску в самый важный день моей жизни!
Серафи тоже нередко удостаивалась «комплиментов» от старшей Беланже. А однажды в припадке гнева Флоранс приказала её выпороть. За то, что юная рабыня плохо отплоила юбку, которую хозяйка собиралась надеть на теннисный матч. К счастью для служанки, до наказания дело не дошло. Мишель — которая, хоть и любила попугать слуг плетью, никогда не выполняла своих угроз — вмешалась вовремя. Пообещала повыдёргивать сестре с помощью магии волосы, если та хоть пальцем тронет рабыню. А если не сработает, добавила воинственно, то и собственными руками с удовольствием «выдерет ей все космы».
Ссора едва не переросла в драку, которую предотвратили вовремя подоспевшие родители.
— Я поговорю с матерью. — Погасив в себе вспышку гнева, Мишель отправилась на поиски родительницы.
А выходя из комнаты, услышала злорадное, брошенное ей в спину:
— Можешь не утруждаться, ма разрешила оставить её здесь.
К огромному разочарованию Мишель, Аделис уступила уговорам старшей дочери, заранее побеспокоившейся о судьбе рабыни. По мнению мадам Беланже, Мишель не следовало расстраиваться из-за таких мелочей, как расставание со служанкой, ведь в доме дядюшки у неё не будет недостатка в прислуге.
— Мне не нужен никто, кроме Серафи! — попробовала настоять на своём девушка.
Но на сей раз её плаксивый тон и расстроенное выражение хорошенького личика не растрогали Аделис.
— Перестань вести себя, как капризный ребёнок, Мишель. Я так решила: до свадьбы Серафи останется здесь, — строго отрубила родительница.
— А потом? — с замиранием сердца прошептала Мишель, втайне ото всех, даже от самой себя, считавшая Серафи близким другом.
Мысль, что она потеряет не только любимого, но и ту, которой доверяла все свои чаяния и сокровенные тайны, болью отзывалась в сердце девушки. Если Серафи последует за новоиспечённой госпожой Донеган в Блэкстоун, они будут редко видеться. А может, и никогда.
— А потом посмотрим, — свернула разговор мать. После чего велела Мишель поторапливаться, напомнив, что поезд отбывает в полдень, а она по-прежнему разгуливает по дому в ночной сорочке.
Всё то время, пока Серафи одевала свою расстроенную хозяйку, сама хозяйка с тоской и затаённой надеждой смотрела на подъездную аллею, окутанную благодатной тенью узловатых кедров. Девушке казалось, что вот по ней промчится всадник, чьи тёмные волосы будет красиво развевать ветер, а благородное лицо будет преисполнено решимости. Разорвать помолвку с одной из сестёр Беланже и попросить руку другой.
Но вместо всадника, стрелой пронёсшегося по аллее, по ней проскрипела коляска, которая должна была доставить Мишель на станцию.
Собирая госпожу в дорогу, Серафи расстроенно шмыгала носом и с тревогой размышляла о том, что с отъездом хозяйки номер два она останется беззащитной перед нападками хозяйки номер один.
— Вам так идёт этот наряд! — восхитилась девушка новеньким платьем госпожи.
Цвета опавшей листвы, оно удачно сочеталось с тёмным приталенным жакетом, ещё больше подчёркивающим тонкий стан первой красавицы графства. Кружевные митенки и маленькая чёрная шляпка, украшенная пером и атласными лентами, завершали образ путешественницы.
Роль которой Мишель совсем не хотелось исполнять.
Расстроенная из-за стычки с сестрой, из-за разговора с матерью, ознаменовавшего очередное её поражение, Мишель на время позабыла о вольте. Вспомнила, уже когда садилась в экипаж. Но Аделис, и без того обеспокоенная из-за того, что они могут опоздать на поезд, не разрешила дочери вернуться в дом.
Казалось, боевой дух покинул Мишель. Она безропотно кивнула и умостилась в коляске. Девушка вдруг почувствовала себя разбитой, безмерно усталой и сказала самой себе, что больше не будет бороться. Зачем ей в поездке дурацкая кукла, когда ей нужен был Гален.
Но Донеган так и не приехал за ней.
ГЛАВА 5
Прощание вышло быстрым и каким-то скомканным. Мишель стояла на перроне, держа в руках маленький саквояж, и чувствовала, как сердце в груди — нет, уже не болит — индевеет, чтобы в скором времени превратиться в ледышку, а потом разбиться вдребезги. На тысячи мелких осколков, которые будет невозможно собрать и склеить.
Девушку не покидало ощущение нереальности происходящего. Разве могла она уехать? Сейчас, когда наступал переломный момент не только в её судьбе, но и в судьбе Галена. Мишель не переставала верить, что дороги их жизней в будущем обязательно пересекутся, но, кажется, с последним поцелуем матери и прощальной улыбкой отца вера её оставила.
А следом ушла и надежда.
Шумные потоки людей, точно беспокойные воды Мэйфи — илистой реки, разделявшей владения Беланже и О’Фарреллов, огибали их, ни на секунду не замедляя своего движения. Пассажиры спешили исчезнуть в тёмных зевах вагонов, поторапливаемые гудками готовящегося к отправке поезда.
— Мы будем скучать, милая. — Аделис трепетно сжала руку дочери в своей руке, после чего вложила в раскрытую ладонь, оттенённую кружевом митенки, конверт с письмом, предназначенным для дяди Эмерона. В который раз напомнила о том, чтобы Мишель не забывала им писать, рассказывала о любой мелочи, которая покажется ей достойной внимания и интересной.
«Другими словами, ни о чём», — угрюмо заключила про себя девушка, представляя однообразные дни в обществе родственников.
Даже после того как в сердце погас последний лучик надежды, Мишель продолжала, уже по инерции, скользить взглядом по безликой массе людей, топтавшихся на перроне. А поднявшись по ступенькам, перед тем как скрыться в вагоне, не сдержалась и обернулась.
Выхватила из толпы улыбающиеся, немного грустные лица отца и матери, зевающего во весь рот Бернса — слуги, озаботившегося судьбой дорожного сундука, уже дожидавшегося свою хозяйку в купе. Чуть поодаль Мишель заметила какого-то верзилу, энергично размахивающего шляпой, и пышнотелую даму в ядовито-зелёном капоре, держащую на руках крикливый свёрток — младенца. А за ней тенью двигался…
Мишель вздрогнула, растерянно моргнула. На какой-то миг ей почудилось, будто в толпе мелькнула высокая фигура Галена. Но видение, наверняка спровоцированное желанием ещё хотя бы раз встретиться с любимым, тут же рассеялось. Молодого человека нигде видно не было.
Её попросили не задерживаться и не задерживать пассажиров, что поднимались следом. Вздохнув печально, Мишель из тамбура направилась в своё купе. Уронив саквояж на стёганое сиденье, девушка приникла к окну. И, пока махала родителям и даже, кажется, им улыбалась, пожирала глазами перрон, выискивая среди сонма незнакомых лиц лицо того единственного, который был для неё всем.
Колдунья сказала, она станет для Галена его воздухом, смыслом его жизни. Пока же Гален наполнял смыслом только её собственное существование.
А без него и жизнь будет не в радость.
Мягкий толчок, поезд тронулся, стремительно набирая скорость. До боли закусив губу, чтобы не расплакаться (сидящий напротив мужчина и так бесцеремонно на неё пялился, нечего привлекать к себе ещё большее внимание), Мишель рухнула на сиденье. Прикрыла глаза, чувствуя, как одна непрошенная слезинка всё же сползла по щеке.
— Вот, держите, — настырный сосед зачем-то сунул ей в руку платок.
Девушка шмыгнула носом и изобразила нечто, лишь отдалённо напоминающее благодарную улыбку.
Выдавила из себя:
— Спасибо, — и неловко скомкала платок, из-под опущенных ресниц украдкой разглядывая незнакомца.
Средних лет, коренастый, в сером костюме в клетку и широком галстуке, темневшем на фоне кипенно-белой рубашки. Было в чертах его лица что-то неуловимо знакомое. В низком, чуть хрипловатом голосе. Наверняка тот ещё любитель табака.
— Мы с вами раньше не встречались? — помимо воли вырвались слова.
Мишель мысленно прикрикнула на себя. Матушка пришла бы в ужас, услыхав столь бесцеремонный вопрос, прозвучавший из уст юной леди.
— Я бы такую красавицу точно запомнил, — усмехнулся в смоляные усы мужчина, и Мишель невольно поёжилась под его тяжёлым, липким взглядом.
Стала мысленно прикидывать, как долго ей придётся изнывать в компании этого нахального джентльмена, продолжавшего бесцеремонно её рассматривать, и поёрзала на сиденье.
Ёрзала Мишель аж до следующей станции и едва не вскрикнула от радости, когда незнакомец, нацепив на голову широкополую соломенную шляпу (только сейчас девушка заметила, что путешествует он налегке), поднялся.
Хотела уже с ним попрощаться, когда мужчина огорошил её словами:
— Нам пора, мисс.
— Пора… куда? — Девушка настолько опешила, что даже не сообразила, что её тянут за руку.
— Домой к хозяину, — хищно осклабился пассажир.
Теперь он казался Мишель ещё более неприятным. Отталкивающим, опасным.
— Что вы несёте?! К какому… — восклицание оборвалось, сменившись сдавленным всхлипом.
Незнакомец резко притянул девушку к себе, сорвал мешочек-кулон с землёй Лафлёра, длинный шнурок которого в несколько раз овивал тонкое девичье запястье. Мишель опомниться не успела, как его заменил новый. Такой же крохотный, полный напитанной древней Силой земли.
Чужой земли.
Беланже поняла это по неприятной дрожи, прокатившейся по телу. По тошнотворному ощущению, тугим комком застрявшему в горле.
Пыталась стянуть с себя нежеланный подарок, но пальцы не слушались. Как и ноги, которые теперь казались ватными, а язык и вовсе не желал шевелиться, казалось, намертво прилип к нёбу.
— Вот вы и познакомились с магией того места, которое вскоре станет вашим временным пристанищем. А может, и постоянным. — Мужчина заботливо поправил витой шнурок на запястье пленницы и сказал: — Пойдёмте, мисс. Экипаж уже ждёт нас. А мой заказчик ждёт свой подарок, — рассмеялся собственной шутке и щёлкнул пальцами.
Умирая от страха и паники, взывая в мыслях о помощи, Мишель, словно дёргаемая за ниточки марионетка, покорно последовала за своим похитителем.
Всё, что происходило дальше, вплоть до самого вечера, сохранилось в памяти Беланже урывками. Будто во сне, не чувствуя собственного тела, с помощью незнакомца она забралась в коляску, запряжённую парой гнедых лошадей. Сидела смирно, не способная ни слово выронить, ни пошевелиться. Кусая в панике губы, молча следила за тем, как здоровяк-негр, выше их Бернса аж на целых полтора фута, пробираясь сквозь движущуюся навстречу живую массу, точно пушинку несёт на плече её дорожный сундук.
При виде слуги, торопящегося занять место на козлах, на Мишель нахлынула новая волна отчаяния. Где это видано — похищать девушку, да не какую-нибудь бродяжку, а высокородную леди, средь бела дня! Кому она могла понадобиться? Зачем?!
В Анделиане никого и никогда не похищали. Чужие рабы считались неприкосновенными. К белым голодранцам, как пренебрежительно отзывались на Юге о простых горожанах и фермерах, не владеющих обширными участками земли, относились ровно с той долей уважения, какое они заслуживали. То есть никому и в голову не могло прийти словом или взглядом оскорбить фермерскую дочку или, допустим, приказчицу бакалейной лавки. А уж местную аристократию, к коей принадлежала семья Мишель, и вовсе боготворили. И к дочерям плантаторов испытывали трепетное почтение.
Никто бы и никогда не посмел обидеть леди, зная, что даже за опрометчиво обронённую фразу, задевающую честь аристократки, придётся расплачиваться кровью. Родственники девушки могли вызвать обидчика на дуэль, если он был равен ей по положению. В остальных случаях негодяя ждал арест и постыдное наказание — прилюдная порка плетьми.
И вот её не просто оскорбили. Её наглым образом похитили! Представительницу одной из самых знатных фамилий графства при помощи магии превратили в беспомощную тряпичную куклу, коей Мишель сейчас себя ощущала, и теперь увозят непонятно куда и непонятно зачем.
Немного, самую малость, успокаивала мысль, что дядя и тётя, предупреждённые телеграммой, будут ждать её. И, когда вечером Мишель не сойдёт с поезда, несомненно, поднимут тревогу. Сразу сообщат родителям. И тогда на поиски Мишель отправят каждого раба от Нью-Фэйтона до Доргрина, каждую гончую. Да и многочисленные поклонники девушки, те же О’Фарреллы, землю будут носом рыть, лишь бы её найти. Если понадобится, отец с матерью и к колдунам обратятся, только бы выяснить, куда подевалось любимое чадо.