— Да как же? — Засомневался комбат. — Какой снайпер? Он бы и раньше тут настрелял, сколько хотел. Ходили тут по селу некоторые, чуть ли не в исподнем. Постирушки, понимаешь ли, устроили. А вот танки? Я, когда был в Львове, на занятиях говорили, что у Pz. III нет нижних люков…
— Есть, Родион, — вздохнул Лопатин, — у Pz. III есть модификация Ausf. E, нам на курсах рисунок этой брони показывали, с люками для эвакуации…
— Рисунок, — зло сжал губы комбат, — что ж ты не сказал бойцам про это?
— Сейчас уж сказа-ал, — щурясь на солнце, протянул заместитель начальника штаба, — да тем, двоим, уж без надобности. Война, брат, тут без потерь не бывает. Ты чего хотел-то?
Филиппов глубоко вздохнул:
— Что-то у меня, Саня, сердце не на месте, — признался он. — Думаю зря мы с тобой в одном месте сидим. Целых два майора, а там танки, часть связистов, кинологи. Что, если немцы с той стороны обойдут? Поле — не лес. Чем для них не вариант нас смять? Дадут крюка, в поле развернут строй и атакуй во всю ширь! Пусть по расстоянию идти в обход им и дальше, но зато никто как эти коптилки меж деревьев не зажмет и не зажарит. Понимаешь, о чем я?
— Понимаю, — натянул фуражку Лопатин, — хочешь, чтобы я пошел к танкам и там покомандовал? Вы, значит, будете тут воевать, а я там только из-за брони выглядывать и прохлаждаться в тенечке под яблонькой?
— Не заводись, Саш, — по-дружески хлопнул его по плечу Филиппов, — знаешь же, что попереть могут с любой стороны, или даже всех сторон разом.
Жара-то какая стоит. Как бы наши бойцы в резерве не потеряли бдительность. Им приказано не высовываться из-за хат, вот и дадут слабину под солнышком в окопах да танках. Надо бы их взбодрить, а заодно прикажи Ермакову или Хазикову, чтобы собак поили чаще. Жрать хвостатым нечего, так пусть хоть пьют сколько им влезет. Да и по войсковым методикам, — комбат улыбнулся, — ты же помнишь: «солдат при изучении военных дисциплин во время самоподготовки, видя своего командира, обретает требуемую твердость духа и усердие…».
Лопатин, наконец, отпустил застывшие на его лице складки напряжения и улыбнулся:
— Черт, Родион, давай я еще им и почитаю там что-нибудь из довоенных методик: о боевых караулах на заставе, о нормах рациона для собак. Ладно уж, — наконец, согласился он, — ты — комбат, ты — командир, твои приказы не обсуждают. Да и верно. Я тоже чую, что сейчас попрут эти с-суки. Знать бы только откуда. Ну, — подмигнул Лопатин, — тогда не поминай лихом, Родя, а в случае чего — жмись задницей к тому краю, к броне, или зови на помощь. А я сейчас как пойду, да как взбодрю там личный состав резерва, как вдарим мы потом по фашисту танками…
— Иди, — хлопнул его по побелевшей от соли спине Филиппов, — вдарит он. На каждую машину и осталось-то всего по три-четыре снаряда.
Лопатин взобрался не бруствер окопа и, пригибаясь к земле, засеменил вдоль кустов к ближайшей мазанке…
Комбат, тем временем, поднял лицо к прожаренному солнцем небу. «Сейчас бы в речку, — думалось ему, — с берега или нет, лучше с мостков. Стать спиной и, расставив руки в стороны, свалиться назад, плашмя. Чтобы перехватило дыхание, чтобы ледяная вода сошлась над тобой, а ты падаешь камнем вниз, где еще холоднее от донных родников, а потом, чувствуя, что не хватает воздуху, судорожно гребешь наверх. И вот как только выскочишь на поверхность, тут же, не в силах больше сдерживать рвущийся наружу крик непременно заорать, что есть мочи заорать…»
Опуская лицо и, возвращаясь в знойную действительность, Родион открыл глаза, снял с ремня фляжку и жадно напился. Не успел он вернуть незаменимый армейский сосуд на место, как по спине и бокам неприятно потекли струйки пота. «Чтоб тебе провалиться, — с досадой выругался Филиппов, — куда ж ты сразу растекаешься, вода-водичка»? И не пить нельзя, а попьешь, так будто облили…». Он обтянул набрякшую над ремнем от влаги форму и, пригибаясь, зашагал к ближнему орудию, но. Не дойдя что-то около двадцати шагов, остановился и вслушался.
Злой, протяжный свист наполнил окружающее пространство. «Мины-ы-ы!!!» — Закричали бойцы, и все, как один бросились на дно окопов. Филиппов тоже присел на корточки. Опершись спиной на высохший под солнцем словно кирпич земляной срез, он опустил голову и заткнул уши.
Часто и гулко застучало в земле. От тряски ноги Родиона поползли вперёд, но отпускать уши, чтобы упереться руками, он не решился. Пришлось-таки ему помимо своей воли усесться прямо на пятую точку. Выглядело это так, будто он испугался, а командиру негоже так выглядеть в глазах подчиненных. Хорошо хоть пока никто не видит этого, поднялась пыль. Однако мины летели чуть дальше, на тот край села, где стояли советские танки. В место, где у дороги окопались два расчета сорокапяток, ничего не попало.
Непроглядная стена накрыла все вокруг, и вдруг ударило совсем рядом, в роще! Рухнули на дорогу, заворачивая вихрями неподвижный, знойный воздух несколько больших деревьев. Это уже начала работу дальнобойная немецкая артиллерия. Вот начали выбрасывать в верх лесную землю снаряды второго залпа, что, как и первый, лег туда же, в рощу. «Значит, — делал вывод комбат, — ориентиры заданы не точно, а корректировщик огня просто ничего не видит».
Но рано радовался Филиппов. Похоже, каждый в этом дьявольском немецком оркестре знал свою партию назубок и с присущей им педантичностью вступал в строго определенное время. Третий залп вражеской артиллерии загрохотал вокруг расчётов и стал сдвигаться к центру села, где навстречу этому валу огня наступал минный град. Было видно, как начали загораться строения. Где-то разбило сарай, поскольку к окраине неслись две ошалевшие от грохота коровы. За ними, наплевав на страх погибнуть, бежали люди, пытались их завернуть. Через минуту плотность огня только усилилась, значит, артподготовка подходила к концу.
Филиппов встал и опустил руки. С его фуражки и плеч осыпалась земля. В двухстах метрах правее еще раз пять грохнуло и наступила долгожданная тишина.
— К бою!! — Хрипло выкрикнул комбат сорванной глоткой и вдруг понял, что, как видно, сам того не помня кричал, находясь под обстрелом в траншее. «Странно, — только и подумал Родион, окидывая кислым взглядом исковерканный снарядами и минами резерв и село, — вроде не первый день воюю, а чего-то …дал слабину».
Дымили его танки, горели дома, бегали по Легедзино люди, тушили что-то, кричали: «Хлопцы, за что ж нам такое? Мы не воюем немца? …Шо ж, воны тут свои танкы поставилы, а нас зпал’яць? Нехай бы там де, в поли воевалы, нас защо пожглы…?»
— Командир, — позвали Филиппова из соседнего окопа, — глянь в биноклю, штось пылит со стороны поля…
Родион выбрался на бруствер, отряхнул футляр оптики, открыл его и припал к окулярам. Весь край большого пшеничного поля, что раскинулось с другой стороны села дымил и пылил. К Легедзино шло не меньше двадцати немецких танков и пехота. Прав был Лопатин, обошли их, идут прямо на резерв, а что там осталось из целой техники после минной атаки неведомо.
Вдруг за дымовой завесой пожаров захлопали выстрелы пушек! «Значит, что-то все же уцелело?» — Едва только успел подумать комбат, как за его спиной отчаянно затрещал трофейный пулемет. «Немцы!» — Кричали бойцы и, не дожидаясь приказа, открыли огонь по придорожным кустам. В дальней траншее началась какая-то возня. Филиппов всматривался в спины своих солдат и только секунд через десять понял, что там идет рукопашная схватка. Выскочившие из леса немцы, похоже и сами не ожидали, что попадут прямо на советские позиции. Красноармейцы оказались порасторопнее, быстро собравшись гуртом, они стащили растерявшихся фашистов и, пока одни бойцы кололи их штыками, другие начали палить по ожившим возле них кустам и деревьям. «Обложили, — сокрушался Филиппов, — проспали, черт подери, …про-спа-ли!»
Он бросился к дальнему орудию, только что грохнувшему выстрелом, но над головой что-то оглушительно хлопнуло, и Родион упал, не добегая до него всего несколько шагов. Гимнастерка на боку была разорвана осколком и окрасилась бордовым…
— Не стрелять! — Хрипел Родион, доползая до окопа. — Беречь снаряды для танков!
— Что тут беречь? — Стаскивая раненого комбата с бруствера, указывал в сторону дороги командир расчета.
Филиппов, преодолевая боль, выпрямился. На окраине рощи «разулся» еще один «Panzerbefehlswagen», свеженький.
— Откуда он тут взялся? — Опешил комбат. — Я его не видел…
— Никто не видел, — пояснил старшина, — а как начал смещаться огонь артобстрела, он и выполз откуда-то из-за деревьев. Я приказал кончить гада…
— Гада! — Повторил за ним Филиппов, чувствуя, как сбивает ему дыхание рана. — Верно, Вакуленко, Сережа, верно! Сшибайте им лапти, бейте под катки, раз уже и сюда пролезли суки…
Сорокапятка Вакуленко уже выцеливала следующий, ползущий по окраине рощи танк. Рисковать было нельзя, снаряды были на исходе, а эта Pz-шка шла к ним во фронт. Что ей в лоб эти 45 миллиметров? Только ежили удачно попадешь.
Вдруг из засыпанного окопа, который уже заутюжил броней этот «Panzerbefehlswagen», прямо из земли поднялся на руках окровавленный боец с гранатой. Ноги его не двигались, то ли были сломаны, то ли придавлены, но он нашел в себе силы выдернуть кольцо, опереться одной рукой, а другой бросить боевую железку на «спину» отползающей немецкой бронемашине. Хлопнул взрыв, заставивший геройского бойца рухнуть лицом вниз. Оглушенный танк повело влево, он ввалился правой гусеницей в окоп, остановился и задымил, поливая из пулемета по позициям обороняющихся насколько мог достать. У обстрелянного им орудия Вакуленко наступило смятение. Бойцы, кто успел, бросились врассыпную или скатились и траншеи.
Выручила вторая, дальняя пушка. Тремя снарядами она заставила и этот Pz. III умолкнуть, а вскоре и вспыхнуть открытым огнем.
Стрельба становилась тише. Тут же от дальнего орудия прибежал младший сержант Малашин:
— Товарищ майор, — принялся он докладывать, но сидящий, откинувшись спиной на земляную стенку траншеи Филиппов не дал ему договорить:
— Молодчина! — Прохрипел комбат. — Вовремя ты его. Мы оценили, …и без доклада.
— Я не за тем, — опустил взгляд Малашин, — стрелять больше нечем, в ящиках пусто…
— И у меня только два снаряда, — добавил откуда-то слева Вакуленко. — Немцы отползли и притихли, товарищ майор, — продолжил он. — Может, пока есть время, отойдем к нашим танкам?
— Какой, к черту «отойдем»? — Стал с трудом подниматься комбат. — Смотри! Видишь дым до самого Киева? Что там у Лопатина осталось? Ты знаешь?
Вакуленко опустил взгляд.
— Вот и я не знаю, — добавил Филиппов. — Там тоже было не густо с боеприпасами. Малашин, …оставляйте орудие, а сами в распоряжение Вакуленко.
— Есть…
— Стой, — придержал раненый комбат слабой рукой молодого командира, — пошли пару своих разведчиков из расчета…
— У меня только один остался, товарищ майор.
— Ну так добавь кого-нибудь, порезвее и поглазастее. Отправь их к резерву. Нужно оценить обстановку, пока немцы взяли передышку. Пусть найдут Лопатина, посмотрят, посчитают, что осталось из техники, что из лошадей. Слышишь, бабы орут? Не отвлекаться ни на проклятия, ни на разговоры, все узнать и бегом обратно!
— Есть, — повторил Малашин и побежал по окопу.
— Плохо дело, командир, — глядя ему вслед, заметил Вакуленко. — Ну придет его расчет ко мне, а снаряды? Их от этого больше не станет. Ну винтовки, ну гранаты есть, но надолго этого не хватит.
— А пулеметы немецкие? — Понимая горькую правоту старшины, заметил Филиппов.
— Да что там эти пулеметы? — Отмахнулся командир расчета. — Из них ленты вылетают на «раз-два», так что и с боеприпасами к «немцам» тоже уже не густо. Надо что-то решать. Сколько могли мы продержались…
— Тебе сколько лет, Сергей? — Вдруг спросил комбат.
— Тридцать восемь…
— Ну вот, — морщась от боли, утерся от пота рукавом Филиппов, — не мальчик, мы почти сверстники. Это им, таким, как Малашин я могу что-то объяснять, но не тебе. Думаю, ты понимаешь, что нас оставили здесь не для того, чтобы бы мы подняли бучу и тут же отошли. Я вбил это в голову себе и тебе советую принять, как должное: если каждый из нас не станет до последнего вдоха вгрызаться в глотку немцам, как тот парень с гранатой, мы не только Киев врагу сдадим, понимаешь? Что это за мысли про «отходить»?
— Я не трус, командир.
— А я и не говорю, что ты трус.
— Но я — технарь, — продолжил, не сдаваясь Вакуленко, — моторист. Растолкуйте мне, товарищ майор, пока нас никто не слышит: у нас уже почти нет боеприпасов, нас самих осталось …немного; помощи не будет, это …всем понятно, тогда какой смысл оставшимся здесь кончиться? Всяко для нашего …общего дела выгоднее отойти, собраться с силами, довооружиться, если не своим, то трофейным и снова крушить их, собак, пока патроны не кончатся. И так пять раз, десять, сто, пока не перебьем их или не найдет кого-то из нас шальная. Сколько мы уже, часа четыре-пять бьемся? Ну пусть еще час, ну два и останутся только штыки, да дымовые шашки…
— Шкурку свою боишься попортить, — поджал губы комбат.
— Ничего я не боюсь, — вздохнул артиллерист. — Надо так хоть сейчас пойду вон в пшеницу, да под танк с гранатами кинусь. Жалко только пропадать попусту. Вот кончатся патроны и что? Будем сидеть и ждать, пока нас всех танками не подавят. Что мы им штыками сделаем?
— Мы будем стоять здесь, старшина! — Надавил на связки комбат. — Ты хорошо меня услышал?
— Есть …стоять здесь, — шумно выдохнул и отступил Вакуленко. — Тогда надо думать, как грамотно использовать два последних снаряда.
— Ты лучше сходи, посчитай, сколько нас боеспособных в твоих и Малашина окопах осталось, — стал успокаиваться и Филиппов. — И раненых посчитай, …и убитых.
— А Вас, товарищ майор, — улыбнулся вдруг артиллерист, — в раненых считать или нет?
— Иди, — сквозь боль отмахнулся комбат, — шалопай. Шевелись только. Что-то долго немцев не слыхать, видать не хотят до ночи с нами ковыряться, думают, как за один раз управиться…
Минут через десять-пятнадцать прибежали отправленные к Лопатину разведчики. С трудом отыскали сидящего в одиночестве и пребывающего в полубреду комбата, но, увидев его издалека, решили не пока беспокоить, дождались пока не появился Вакуленко:
— Чего прячетесь? — Спросил на ходу он, чем привел в чувства Филиппова.
— Мы …доложить, — начали переглядываться бойцы.
— Не шуми, Сергей, — стал подниматься комбат, но сам не смог, пришлось ему помогать, — видишь, какой я…, поворотливый. Пожалели меня хлопцы, не ругай их. Ну что, братцы? Как там Лопатин?
— Жив он, товарищ майор, — начали по очереди рассказывать разведчики, — из танков целыми остались только три БТ-7 и еще как-то спаслась Т-16. Она только и на ходу, а танки все, привязаны к месту, могут только стрелять. У одного всю правую сторону вывернуло, — продолжил второй боец, — у другого гусеницу с катками разбросало возле хат, а третьему что-то в движке перебило, не заводится. Остальные все — горят. Хазикова и Ермакова убили, …много у них ребят полегло. Спросили в Лопатина чем помочь, так он к вам отправил. У него рука вся раздроблена, снарядом отбросило и ударило о дерево. Говорим — ранены, может с нами пойдете, так он сказал, что еще посмотрит, кто дольше продержится, а будем надоедать, обещал собак по следу пустить, чтобы быстрее до комбата добежали. Да, — вспомнил первый боец, — Лопатин просил передать, что пришлет нам Т-16…