— Тьма, Ленни! Это тринадцатилетняя принцесса. Уйми свою фантазию.
Ленни мгновенно перестал улыбаться.
— Прошу прощения, милорд. Я уже иду.
Но перед дверью Ленни остановился и обернулся.
— И тем не менее, милорд, — сказал он уже совершенно серьезно. — Что вы будете с ней делать, когда она станет шестнадцати— или семнадцатилетней принцессой? В этот момент тот факт, что она принцесса, может показаться вам уже не таким значительным. А ей — тем более.
И с этими словами Ленни вышел, зная наверняка, что на такой вопрос Генри никогда не ответит. Потому что на такие вопросы Генри предпочитал не отвечать даже самому себе.
***
— Генри, это действительно невозможно!
— Почему, ваше величество?
— Потому что отсутствие принцессы никак нельзя скрыть. Одно дело, когда она в башне, и это каждый может проверить, и совсем другое — когда принцесса находится неизвестно где, неизвестно с кем, и невозможно даже удостовериться, что она жива. Это королевский двор, Генри. Я не имею права на такие ошибки. Слишком много людей поспешат ими воспользоваться.
Они снова стояли у лестницы и снова ждали Джоан, только теперь готовую к совсем другому путешествию. Генри почувствовал, что выходит из себя. К счастью, в таких случаях он начинал вести себя еще вежливее и спокойнее, чем обычно, что было весьма полезным в разговорах с королем. Если уж и ругаться со своим сюзереном, то только очень вежливо.
— Ваше величество, это ваш двор, ваш замок — и ваша дочь. У меня нет никакого права во все это вмешиваться, — и, если честно, никакого желания. Вы попросили меня о помощи — я готов помочь. Если прикажете мне, я подчинюсь. Но я не могу помогать вам вопреки желанию, и не могу под видом помощи делать то, что совершенно бессмысленно. Единственное, что я могу предложить — это увезти принцессу сейчас, передать ее на обучение моему учителю и быть связующим звеном между вами и принцессой во время всего периода обучения, сколько бы тот ни продлился. Никто не должен ехать сейчас с нами — и никто не может оставаться с ними потом, даже я.
— А ты сам не можешь взяться за ее обучение? — почти беспомощно спросил король. — В своем замке? Или, по крайней мере, вызвать этого Мастера в Тенгейл?
— Нет.
— Почему?
Генри не сразу ответил.
— Ваше величество, я устал объяснять то, что вы не хотите понимать. Либо мы делаем так, как я говорю, либо никак. У меня нет никакого желания уговаривать вас делать то, в чем я и сам совсем не хочу участвовать. Если вы не собираетесь отпускать принцессу со мной, тогда я уезжаю один. Мои искренние пожелания здоровья и благополучия.
С этими словами Генри поклонился и пошел прочь от опешившего короля.
Он прошел по коридору, повернул за угол, спустился на несколько ступеней и вышел на верхний ярус открытой галереи, огибавшей внутренний двор. Внизу у фонтана уже стояла пара лошадей, на каменном ограждении бассейна сидел человек в плаще. Услышав шаги Генри на галерее, он поднял голову и махнул рукой. Генри тоже поднял руку. Немного подумал и, перекинув ноги через перила, мягко спрыгнул во двор. Можно было дойти до лестницы и спуститься по ней — но время поджимало. Он не знал, сколько времени понадобиться королю, чтобы шок сменился яростью.
Человек в плаще придержал ему стремя, оглядываясь при этом на конюха, вышедшего в верхний двор из королевской конюшни, потом быстрым движением вскочил в седло. Они выехали из двора, не торопясь, спокойным шагом. Дул сильный ветер, Генри завернулся в плащ поплотнее и тоже одел капюшон.
Подъехав к воротам, они остановились.
— Ленни, как ты думаешь, мы поспеем в Стэмптон до заката?
Слуга неопределенно пожал плечами. Уже хорошо знакомый Генри Кочерыжка отдал им честь. Генри кивнул тому, проезжая мимо.
Они также неторопливо, легкой рысью поехали по дороге до первого поворота. Когда деревья полностью скрыли их от замка, Генри остановился и повернулся к своему спутнику.
— Начиная с этого момента, Джо, ты не принцесса, а я для тебя — не лорд Теннесси, сюзерен твоего отца. Я отвечаю за тебя, и поэтому ты делаешь то, что я тебе говорю. Ясно?
Человек в плаще кивнул.
***
От королевского замка до Тенгейла было три дня пути. В первую ночь они остановились в Стэмптоне. Генри пошел внутрь первым, а некоторое время спустя появился и Ленни — настоящий Ленни, маленький, веселый, с густыми кудрявыми волосами. Генри вопросительно поднял брови. Ленни кивнул.
Когда они поднялись наверх в комнату, было уже темно. Ленни оставил свечу и вышел спуститься за едой, Генри вошел и осмотрелся. Внутри никого не было. Из открытого окна сильно сквозило, он закрыл его, услышал шум за спиной и обернулся ровно в тот момент, когда Джоан спрыгнула на пол. Он посмотрел наверх. Потолок не был подшит, стропила и балки кровли темнели закопченными боками.
Джоан отряхнула с курточки пыль.
— Кажется, там давно никто не убирал, —проворчала она, посматривая на балку, с которой только что спустилась.
— Я передам хозяину, — усмехнулся Генри.
— Да, пожалуйста, — ответила она рассеяно. Потом нахмурилась. — Если нас поймают, у тебя будут большие неприятности.
— Вполне возможно, — согласился он спокойно.
— Тогда зачем ты все это делаешь? — требовательно спросила она, с детской непосредственностью ожидая простого ответа на любой самый сложный вопрос.
Генри задумался. То же самое он спрашивал у себя самого уже полдня, ровно с того момента, когда он понял, что король не согласится отпустить принцессу.
— Не знаю, — ответил Генри наконец. — Может быть, мне остро не хватает неприятностей?
Джоан прищурилась.
— Не думаю, — сказала она наконец медленно.
Генри поднял брови.
— Я думаю, тебе остро не хватает возможности блестяще с ними справиться.
***
Следующий день они ехали так же — Ленни впереди, Генри с Джоан за ним. Погода, на их счастье, по-прежнему стояла холодная и промозглая, поэтому путники в плащах с капюшонами никого не смущали. Благополучно проведя еще одну ночь на постоялом дворе таким же образом, они выехали на дорогу, ведущую в Тенгейл, рано утром. Ленни дождался их на середине пути, и дальше они продолжили путешествие вместе. Ленни шутил и подкалывал принцессу, принцесса щурилась и ерничала в ответ. Генри молчал. Теперь, когда предприятие почти удалось, он начал сомневаться, стоило ли оно возможных последствий. Иногда Генри казалось, что нет. Но когда он слышал, как принцесса смеялась и болтала с Ленни, то думал, что все-таки прав. Ему не нравилась мысль, что он мог уехать — а она снова остаться в своей башне совсем одна.
Генри не знал, чем ему может грозить подобная эскапада. Король Джон был, безусловно, добрым, и Генри очень надеялся, что содержание записки, оставленной ему Джоан, было достаточно убедительным и хоть немного умиротворяющим. Но до конца он в этом уверен не был. Будущее головы представлялось Генри довольно туманным. Но пока что его удивительным образом это не волновало.
Они добрались до Тенгейла вовремя — то есть в то время, когда замок мог произвести наилучшее впечатление. Последний поворот горного серпантина вывел их на место, с которого открывался роскошный вид. Солнце как раз на секунду вырвалось из-под тяжелых туч, окрасив стены с одной стороны пронзительным, жестким оранжевым светом. Целиком вырастая из отвесной скалы и нависая над пропастью гладкой громадой серых стен, Тэнгейл являл собой картину суровой и вместе с тем какой-то почти равнодушной неприступности. Замок существовал в ином измерении, недоступный для вторжения и парящий, словно мираж, посреди туманных гор.
Джоан восхищенно вздохнула. Генри улыбнулся. Тэнгейл был его гордостью, гордостью самого низкого, наследственного толка, но он ничего не мог с собой поделать. Он был лордом Теннесси ровно до тех пор, пока Тэнгейл принадлежал ему. И, пока он ему принадлежал, Генри не видел никаких причин не испытывать гордости по этому поводу.
Перекидной мост подняли сразу, как только они проехали над глубоким провалом в замок. Ленни повел лошадей в конюшню, а Генри и Джоан по узкой каменной лестнице поднялись на небольшую площадь, к Большому дому и часовне, частично вырубленным в самой скале. С западной стороны площади шел невысокий каменный парапет — за ним скала, на которой стоял замок, обрывалась отвесно вниз.
Мокрые от утреннего дождя плиты блестели в рыжем свете случайного вечернего солнца. Шаги Генри глухо отдавались на площади. Шагов Джоан, как обычно, слышно не было.
Перед входом в дом Генри помедлил. Он знал, что сейчас ему предстоит долгое и неприятное — весьма неприятное и утомительно долгое — объяснение с матерью. Леди Теннесси была женщиной спокойной и уравновешенной — но обладала прекрасным умением смотреть так, что о всяком душевном покое можно было позабыть раз и навсегда. К двадцати трем годам Генри уже успел выработать некоторую устойчивость к ее взглядам — но нынешний повод был слишком серьезным.
Они вошли в просторный холл, из которого на второй этаж шла широкая дубовая лестница. Генри быстро посмотрел по сторонам, бесшумно подлетел к дверям справа и заглянул в одну из них. Удостоверившись, что за ней пусто, он так же неслышно проскользнул к левым дверям.
— Что ты делаешь? — удивилась Джоан. Генри нетерпеливо шикнул.
— Проверяет, что меня нигде нет, — раздался голос сверху.
Генри сокрушенно вздохнул и вернулся к Джоан. Она подняла брови, и он указал головой на фигуру матери, медленно спускающуюся вниз, подобрав широкие юбки.
— Предоставь это мне, — шепнула Джоан краем рта. Генри нахмурился, но принцесса ободряюще улыбнулась ему, и он промолчал. Определенно, против такой улыбки он не мог устоять. Опять.
— Леди Теннесси, — Джоан сделала несколько шагов вперед. — Для меня честь оказаться в вашем доме.
Генри увидел, как его мать замерла на очередной ступени и внимательнее присмотрелась к лицу гостьи, плохо различимому в свете канделябров.
— Ваше высочество? — спросила она неуверенно.
— Добрый вечер, — Джоан милостиво улыбнулась.
Леди Теннесси со всей допустимой при ее юбках скоростью спустилась вниз, остановилась в положенных пяти шагах и глубоко присела.
— Для меня честь принимать вас здесь, ваше высочество. Что привело вас к нам?
— Личный вопрос, — улыбка не сходила с лица Джоан. Леди Теннесси еле заметно прищурилась и бросила быстрый взгляд на сына. Генри сохранял полную невозмутимость.
— Я распоряжусь насчет комнаты, — кивнула леди Теннесси и скрылась за дверью справа.
Генри повернулся к принцессе, и в его глазах читалось изумление.
— Как тебе это удалось?
— Что?
— Не дать ей задать тебе тысячу вопросов?
Джоан пожала плечами.
— Я принцесса, или нет? Никому не положено задавать мне вопросы.
Генри покачал головой.
— Ты не знаешь мою мать. Даже если бы ты была королевой, это вряд ли ее остановило.
Джоан с сомнением посмотрела на него. Генри кивнул.
— Ну, значит, тогда все проще.
— Проще?
— Ну да. Я же девочка.
— И что с того? — удивился Генри.
— Ничего. Просто девочки хорошо умеют делать вид, что все совершенно в порядке.
Во что ты ввязался, Генри?
Разумеется, леди Теннесси не думала сдаваться так легко.
На следующий день после завтрака Генри отпустил Джоан побегать по замку, а сам пошел к своей любимой скамье, стоявшей рядом с самым парапетом. Скамьи этой не было здесь испокон веков, поскольку все предыдущие Теннесси никогда не были способны долго сидеть на месте, если это не были пир и не седло коня, а уж интереса к природе или любви к красивым видам у них не было и подавно. Генри иногда задавался вопросом, почему для него это было важно. Леди Теннесси комментировала подобное вопиющее отклонение от семейной традиции пугающим словом «эволюция», и при этом улыбалась довольно зловеще, как будто данное явление было целиком и полностью ее заслугой. Что вполне могло быть правдой.
Так или иначе, значительную часть своих не очень продолжительных визитов в Тэнгейл Генри проводил именно на этой скамейке, закинув ноги на каменный парапет и скрестив руки на груди. Именно за этим занятием и застала его леди Теннесси. Она подошла, не говоря ни слова, села рядом и некоторое время молчала. Генри уже понадеялся, что она нашла его совсем не для того, чтобы поговорить с глазу на глаз — и, разумеется, ошибся.
— Поскольку принцесса увлеченно изучает архитектуру нашей конюшни и амбаров, у меня есть наконец отличная возможность с тобой поговорить.
Генри промолчал, но лицо его все-таки выдало.
— Не надо строить такую мину, пожалуйста. Что она здесь делает?
— Изучает архитектуру конюшни и амбаров, как ты верно заметила, — ответил Генри невозмутимо, по-прежнему не поворачивая головы.
— Генрик! — сказала жестко леди Теннесси. Генри поджал губы. Мать называла его так, когда начинала сильно раздражаться, и последние лет десять это страшно раздражало его самого.
Он шумно выдохнул и повернулся к матери.
— Джоан здесь проездом. Я везу ее к Сагру, — он многозначительно посмотрел на леди Теннесси. Она сначала прищурилась, потом нахмурилась, а затем подняла брови.
— Ты шутишь.
— Нет.
— Принцесса?
— Именно.
— Во что ты ввязался, Генри?
Это был именно тот вопрос, на который Генри предпочел бы не отвечать ни при каких обстоятельствах. И он уже давно выучил, что в таком случае самая лучшая тактика — не отвечать.
Леди Теннесси откинулась на спинку скамьи и задумчиво провела рукой по губам.
— Ты сам понимаешь, во что ты ввязался? — переформулировала она свой вопрос, и на это Генри мог уже спокойно, хотя и несколько холодно, ответить:
— Более или менее.
Леди Теннесси пристально смотрела на него. Это был именно тот взгляд, которого Генри так опасался. Он предпочел сделать вид, что ничего не заметил.
— Я боюсь, что скорее менее, чем более, — заметила леди Теннесси тихо и как-то грустно.
Генри вздрогнул. Такого тона он не ожидал.
Леди Теннесси встала и ушла, — оставив его, как обычно, в недоумении и со смутным чувством вины. Генри мысленно выругался. Еще ни разу ему не удалось этого избежать, как он ни старался.
Он долго сидел один, продолжая любоваться видом, впрочем, уже без особого удовольствия. Генри никогда бы не услышал Джоан — но, взбегая по лестнице, она спугнула двух голубей, и он обернулся на звук. Она подбежала к скамейке и замерла в двух шагах. В ней была почти нечеловеческая грация, особенно неожиданная в тринадцатилетней девочке. Генри хорошо помнил себя в этом возрасте — когда казалась, что он не способен пройти по комнате, не задев по дороге абсолютно все стоявшие на пути предметы. Это ужасно расстраивало Генри, особенно потому, что всегда раздражало отца. Именно тогда Генри поклялся самому себе, что непременно станет ловким — и стал. По правде говоря, он стал слишком ловким — что если раньше Генри расстраивал отца, то теперь сильно расстраивал леди Теннесси. Неудивительно — редко какая мать обрадовалась бы, глядя, как ее единственное дитя спокойно разгуливает по крыше или по краю пропасти. Да и акробатический прыжок на каменные плиты двора вряд ли вызвал бы у нее бурный восторг.
Пока Генри вспоминал свою интересную молодость, Джоан внезапно вспрыгнула на парапет и стала с интересом рассматривать пропасть внизу.
— Джо, слезь, пожалуйста.
Она удивленно повернулась к нему.
— Почему?
— Слишком опасно. Даже для тебя.
Она рассмеялась.
— Ты серьезно?
— Да. Спустись вниз, будь так добра.
— Ты правда боишься, что я упаду? — спросила она с легкой насмешкой.
— Я не боюсь. Я просто не хочу, чтобы ты упала.
Джоан прищурилась.
— А что ты будешь делать, если я упаду?
— Джо! Спустись. Немедленно.
Она напряглась от металла в его голосе.
— Никто не может мне приказывать, — прошипела Джоан.