Я достала блокнот и шариковую ручку. Схемы, рисунки, а порой и просто черкания карандашом по бумаге частенько помогали мне собраться с мыслями.
Итак. 24 июня убили Иннокентия Давыдова и ранили двух девушек: Камиллу Неве, брюнетку 20 лет, гражданку Великобритании, спутницу артиста, и Веронику Иртеньеву, блондинку 19 лет, москвичку, случайно оказавшуюся не в том месте и не в то время, подругу Андрея Крылова.
На салфетке появилась дата 24 июня и четыре кружочка: Давыдов, Вероника, Камилла, Андрей. Давыдова я обвела жирной линией — как-никак он был ключевым персонажем в этой истории. От Давыдова к Камилле я пустила стрелку — это он привез Камиллу с собой Москву на концерт, и из-за него она попала под пули. Давыдов погиб сразу — я пометила его крестом, а Камилла жива, но находится в коме. Причем, под именем Вероники.
Теперь другая пара — Андрей и Вероника — случайные люди в этой истории. Их я соединила простой линией. Вероника умерла во время операции — в блокноте появился второй крест. И сейчас ее труп уже второй месяц лежит в морге под именем Камиллы. Я соединила девушек на салфетке обратными стрелками.
Зачем нужна такая подмена? Чего они (кто «они» — пока оставим за скобками) этим достигли? Единственное, что пришло мне в голову, — кому-то было очень нужно, чтобы Камиллу все это время считали мертвой.
Но зачем?
Предположим, затем, что будь она жива, ее жизнь оказалась бы под угрозой. Возможно, убийца Давыдова стрелял не только в артиста, но и в Камиллу тоже. Но убийца мертв, значит, ей ничего не угрожает. Или угрожает? Тогда получается, что убийца действовал не один, есть кто-то еще, кто желает ей смерти. И еще вопрос вдогонку: грозит ли ей опасность только в Москве или в любом другом городе? Если верен первый вариант, то не безопаснее ли было сразу же увезти ее за границу в какую-нибудь частную клинику? К тому же, в Европе и медицина лучше, чем у нас, и уход… Какой смысл таскать к нам светил из Германии и Швейцарии, когда намного проще перевезти девушку туда? Что же им помешало так поступить?
Понимая, что обращаюсь не совсем по адресу, я все же решилась поделиться своими сомнениями с Залмановым и набрала его номер.
Доктор, как и ожидалось, поотнекивался вначале — дескать, не его сфера компетентности, но затем все же поделился нужной информацией. Обычно после таких операций, как перенесла Камилла, перевозить пациента нельзя дня четыре-пять, иначе могут возникнуть серьезные осложнения. Далее — по показаниям. Видимо, эти несколько дней и сыграли решающую роль. Ради них и была затеяна вся эта возня с подменой. Почему же не перевезли потом? А в каком качестве? Как Веронику Иртеньеву? Тогда пришлось бы привлечь ненужное внимание российских компетентных органов, ибо с чего вдруг некто профинансировал дорогостоящее лечение за рубежом обычной российской девчушки. Как Камиллу Неве? Тогда все бы знали, что она жива и над ней опять бы нависла угроза. А если прав Ганич и Неве — это не настоящая личность, тогда почему бы ей не сделать новую личность и новый паспорт? Не-е-ет, здесь кроется что-то еще.
Я чувствовала, что мои мозги начинают закипать. Пора сделать перерыв. Я допила кофе, заказала вторую чашку и взглянула в окно. За стеклом пробегали редкие прохожие, от трамвайной остановки в сторону больницы потянулись первые посетители.
Скучающая официантка принесла заказ и включила телевизор. Начиналось очередное ток-шоу, бодрый ведущий которого вынудил меня отставить чашку.
Как же я могла забыть!
Ведь всего несколько дней назад сама смотрела такое вот шоу, в котором Андрей утверждал, что убийца стрелял вовсе не в Давыдова, а в Камиллу. Глупость, конечно… Но все же, если допустить, что парень прав, то выходит, что Давыдов получил шальную пулю, предназначавшуюся Камилле? Значит, если вдруг станет известно, что она жива, то ей и сейчас будет угрожать опасность.
Эту мысль я закрепила большим глотком кофе.
Кстати, тогда понятно, почему в морге лежит труп Вероники. Вечно в подвешенном состоянии эта ситуация находиться не сможет. Рано или поздно Камилла очнется или умрет. Если Камилла умирает, так и не приходя в сознание, то больница оформляет ее смерть как смерть Вероники и выдает безутешным родственникам Иртеньевой труп, именно для такого случая и хранящийся в морге. Ежели Камилла выходит из комы, то, видимо, ее по-тихому забирают из больницы и под чужим именем вывозят за рубеж, а родственникам Вероники опять таки выдают старый труп, но со свежей датой смерти.
Я обвела кружочком имя Камиллы и поставила рядом жирный знак вопроса.
Вокруг обычной двадцатилетней девушки такой огород городить не будут. Кто же вы такая, мисс Неве?
А еще каким-то шестым чувством я чувствовала, что здесь замешан Андрей, но никак не могла понять, каким образом. Только ли как парень Вероники или здесь кроется что-то большее?
Я подчеркнула имя Андрея и принялась дорисовывать и ему жирный вопрос, но от этого занятия меня отвлек телефонный звонок.
— Кто молодец? Я молодец! — завопил в трубку Ганич.
Он был очень возбужден. Настолько, что даже не мог говорить.
— Выдохни, сосчитай до пяти и рассказывай.
— Ух! Сейчас! Пробил я пальчики твоей спящей красавицы! Знаешь, кто это на самом деле? Ни за что не поверишь! Не, ну какой же я молодец!
Леонид действительно шумно выдохнул в трубку и начала рассказывать. При этом он даже позабыл о своей любимой цитате из братьев Стругацких, без которой обычно не начинал свой монолог.
Я слушала молча, не понимая, с чего вдруг он так возбудился. Фамилия, названная Ганичем, не сказала мне ничего, равно как и присовокупленный к ней титул.
— Ну и что?
— Как что? — опешил от обиды Ганич. — Уманская, ну ладно я технарь до мозга костей, но ты же вроде историю учила? Это старинный аристократический род, с одного бока у них Меровинги и Габсбурги, а с другого — черная венецианская аристократия. Они со всеми королевскими домами Европы повязаны. Я потянул только за одну ниточку — на большее времени не было, только чуть-чуть копнул, а там такое полезло! Ух!
— Сунь голову под холодную воду — посоветовала я. — Сейчас закипишь. Шеф на месте?
— Да, на месте, приезжай скорее.
— Еду, — бросила я и поднялась со стула.
Черт!
За окном стоял Андрей. По-прежнему в своей огромной не по размеру фуфайке, босиком, только на голове отсутствовали бинты, зато теперь были видны свежие шрамы, пугающие прохожих.
Я выскочила из кафе. Надо скорее забрать парня отсюда, пока сердобольные граждане не сдали несчастного сумасшедшего — а как еще можно интерпретировать его вид — в больницу, прямо в руки гориллам Советника.
— Я знаю этого молодого человека, я сама отведу его на отделение. Спасибо! Большое спасибо! — хватая мальчишку под руку и попутно оттесняя подошедшего мужичка, протараторила я. — Нет, помогать нам не надо, мы справимся, еще раз благодарю за участие.
Мужик с сомнением оглядел меня. Я натянуто улыбнулась — да отвяжись ты, наконец! — и потащила Андрея к своей машине. Хорошо, хоть он не упирался, а покорно плелся следом. По пути на лотке я купила бейсболку, которую сразу же набросила ему на голову. Не хватало еще, чтобы его узнали.
— Какой у тебя размер обуви? — спросила я Андрея.
Он молча переводил взгляд от лотка с вещами на меня.
— Андрей, пожалуйста, какой у тебя размер обуви?
— Сорок третий, — бросив профессиональный взгляд на грязные ступни парня, уверенно выдала продавщица.
Я быстро сунула ей деньги, подцепила кеды и….
Дьявол!
Андрея рядом со мной не было, а я так и осталась стоять с кедами 43-го размера в руках. Озираясь по сторонам — куда он мог подеваться, ведь только что был тут — я рванула в сторону больницы.
— Вы кого-то ищете? — раздался вежливый мужской голос за спиной.
Твердая рука крепко схватила меня за локоть. Вывернувшись, я швырнула кеды в лицо державшему меня мужчине и метнулась в сторону.
Поздно.
Мне навстречу направлялись двое мужчин в темных костюмах. И ничто в их движениях не наводило на мысль, что они собираются спросить меня «как пройти в библиотеку».
Я сорвалась на бег. Только бы добраться до машины, а там оторвусь.
По широкой дуге я начала огибать преследователей, краем глаза заметив, что в погоню бросились двое, а третий остановился и будто бы прицелился.
Я почти добежала до своего «рено» и уже нашаривала в сумке брелок с ключами, как ощутила легкий укол — будто пчела укусила в шею. Ноги вдруг перестали держать меня, с огромным трудом я сделала шаг и осела на землю. В глазах потемнело, шум машин, грохот проезжающего трамвая, голоса — все внезапно стало отдаляться. Словно издалека я услышала, как кто-то звал на помощь, крича «помогите, девушке плохо», на что вежливый мужской голос ответил «мы ей поможем». Последним уголком гаснущего сознания я почувствовала, что меня поднимают и куда-то несут.
* * *
Сознание возвращалось по частям. Сначала мне показалось, что я все еще лежу на диване в кабинете шефа. Затем перед глазами на секунду возникли качающиеся стены и потолок, но это было настолько тошнотворное зрелище, что глаза закрылись сами собой. И только спустя… трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем я пришла в себя. Наверное, меня разбудили крики. Монотонные, изматывающие, то стихающие до невнятных рыданий, то переходящие в оглушительные озлобленные вопли.
Я лежала на боку на жесткой кровати… Да, это было похоже на палату для буйнопомешанных, как их любят показывать в фильмах, — отсутствие мебели, серые стены без окон, обитые войлоком, струящийся откуда-то сверху мертвенно-белый свет. Я попыталась пошевелиться и обнаружила, что правая рука прикована наручниками к спинке кровати. Рядом послышался шорох, я скосила глаза — женщина в белом халате с суровым лицом складывала шприцы в чемоданчик.
Я в больнице?
Вопли в коридоре отдавались тупой болью в затылке, будто кто-то с каждым криком вколачивал мне в мозг гвоздь. Мучила изжога, очень хотелось пить. Я попыталась сесть, но приступ сильного головокружения буквально свалил меня обратно на кровать.
Женщина, уже собравшись уходить, внимательно оглядела меня и легко качнула головой словно бы в осуждение. Что-то в моем состоянии ей не нравилось. Однако звонок ее мобильника, прозвучавший в моей голове настоящим громовым раскатом, заставил ее поторопиться. Еще раз окинув меня тревожным взглядом, она торопливо вышла.
Дверь с громким щелчком захлопнулась.
Похоже, рассчитывать на чью-то помощь здесь не стоит. Я вновь попыталась сесть. Со второй попытки мне это удалось. Привалившись спиной к стене и судорожно сглатывая, я силилась подавить подступающую к горлу тошноту. Стараясь глубже дышать, я попыталась привести мысли в порядок.
Так, последнее, что я помню, — мне вкололи какой-то препарат. Снотворное? Вряд ли, скорее целый химический коктейль из арсенала спецслужб — сердце бешено колотилось, собираясь выскочить из груди, правую руку сводило судорогой. Но как бы мне не было плохо, надо выбираться из этого приюта скорби. Сначала надо попробовать встать и попытаться избавиться от наручников. Я уже собиралась реализовать эту идею…
Черт! Они же наверняка наблюдают за мной!
Вместо того чтобы встать на ноги, я наоборот, свалилась на кровать, но сделала это так, чтобы руки оказались накрыты подушкой, а дверь и большая часть комнаты была у меня перед глазами.
Не знаю, закончилось ли действие препарата или помог укол, сделанный местной докторицей, но я почувствовала себя лучше настолько, что смогла осмотреться. Окна действительно не было. Дверь без ручки и наверняка открывается только с той стороны. Ладно, займемся наручниками. Я слабо пошевелила правой кистью — а вот и первый просчет моих похитителей. Надетые на меня наручники были рассчитаны на широкое мужское запястье и я, миниатюрная девушка с тонкой костью, при наличии достаточного количества времени и некоторых усилий с моей стороны вполне могла бы их снять. Чем я и занялась, по-прежнему делая вид, что еще не пришла в себя.
Мое занятие прервал звук открывающейся двери. Сквозь щелочки чуть приоткрытых глаз я видела, как со стороны двери ко мне приближаются коричневые мужские ботинки. Затем жесткая рука бесцеремонно усадила меня, губ коснулся пластиковый стаканчик.
— Пейте, — прозвучал приказ.
Пить хотелось безумно, но я не спешила. Пусть думают, что я еще не пришла в себя.
— Пейте, это вода, — повторил незнакомый мужской голос.
Я выпила воду, пролив часть на себя, и уже собиралась свалиться обратно, но крепкая рука удержала меня, а мужской голос, на этот раз уже хорошо знакомый, проговорил:
— Нет, только не это. Вам недавно сделали укол, так что скоро вы придете в норму, если уже не пришли и не разыгрываете нас. Прошу простить за наручники, но мне нужно, чтобы вы меня спокойно выслушали. Также прошу простить за ваше самочувствие — сначала мощное снотворное, затем мощный нейтрализатор, но ситуация не терпит отлагательств. Agere sequitur esse[1].
Я открыла глаза — притворяться дальше не имело смысла. Передо мной стоял Советник собственной персоной, а один из его горилл стискивал мою руку.
— Джамал, отпусти барышню, — приказал Майер.
Железная хватка, сковывающая мою руку, разжалась.
— Где я нахожусь? — хриплым после лекарств голосом спросила я.
— Хм, это так важно? В сумасшедшем доме.
— Почему?
— Хм, а почему бы и нет? Хорошее место для конфиденциального разговора, здесь нам никто не помешает. Мне — сказать все, что я хочу вам сказать, а вам — спокойно меня выслушать. Но сначала позвольте полюбопытствовать: почему вы пренебрегли приказом начальства и продолжили расследование? Желание проявить себя? Продвинуться по карьерной лестнице? Или вы действительно имеете к Андрею Крылову что-то личное? Или все вместе?
Я молчала.
— Не хотите отвечать? Ладно, не важно. Важно другое — почему вы все время оказываетесь на шаг впереди нас. И почему Крылов нисходит до разговора с вами. Да-да, только вы удостоились такой чести.
У меня не было ответов на его вопросы, но Советник расценил мое молчание по-своему.
— Будете упорствовать? Ну что ж, — вздохнул он. — Просто не получилось, придется идти длинным путем. Viam supervadet vadens[2].
— Вы меня убьете?
— Зачем? — поморщился Советник. — Нет. Если бы ваша смерть приблизила меня к цели, я не колебался бы ни секунды, но вы мне нужны живой. И нужны на моей стороне. Я собираюсь перевербовать вас.
— Думаете, получится? — в эти два слова я постаралась вложить весь сарказм, который смогла найти в себе.
— Получится, — уверенно кивнул серый кардинал.
Внезапно знакомая мелодия резанула уши — именно такая стоит на моем телефоне. Джамал запустил руку в карман пиджака, достал надрывающийся смартфон и вопросительно уставился на Советника. Тот кивнул:
— Пусть девочка поговорит с начальством.
Джамал включил громкую связь и приставил телефон к моему уху.
— Анна, открылись новые обстоятельства, срочно жду тебя в отделе, — прошелестел мобильник голосом шефа.
Я молчала.
— Анна, ты меня слышишь? Ты в порядке?
— Нет, я не в порядке, — ответила я, постаравшись воспроизвести мрачные интонации Марселласа Уоллеса из «Криминального чтива».
— В чем дело? — в голосе шефа почувствовалось напряжение.
Я опять замолчала. Советник невозмутимо махнул Джамалу и тот передал ему мой смартфон.
— Приветствую, Антон. Твоя сотрудница у меня и сейчас мы с ней мило беседуем.
Из мобильника раздался мат.
Майер поморщился и укоризненно покачал головой.
— Bruta fulmina[3]. Ты можешь сквернословить сколько угодно, это ничего не изменит, она нужна мне.
— Зачем?
— Собственно, сама она нас мало интересует, но она удивительным образом умеет находить того, кто нам очень и очень нужен. Так уж получается, что хорошо подготовленные профессионалы не могут подобраться к объекту, а она делает это с завидной легкостью. Вот нам и нужна ее помощь. Ибо этот мальчик обладает такой степенью чувствительности, что за километр чует агрессию по отношению к себе. Впрочем, вы и сами имели возможность убедиться в этом. Если она выполнит все, что от нее требуется, никто не пострадает. Более того, очень и очень влиятельные люди будут ей благодарны. И тебе тоже. Негоже разбрасываться благосклонностью сильных мира сего.