Медвежонок пошевелил лапой. Покачал головой. Потянул носом. Из пекарни восхитительно пахло свежим хлебом, мягкими булочками с кунжутом, малиновым конфитюром, черничным сиропом, горячим шоколадом…
— Эх, — вздохнул Медвежонок.
С другой стороны витрины остановился Пятачок. Он прижался пятачком к стеклу и уставился на Медвежонка:
— Пух! Эй, Пух! — позвал он, шевеля ушами. — Гляди, тут тоже медвежонок, как ты! Может быть, мы заберём его домой?
Ворча, к витрине подошёл Винни Пух. За ним, обмотанный большим клетчатым шарфом, семенил Чебурашка.
— Пятачок, мы торопимся. Нас ждут Гена и Колобок. Алиса обидится, если мы опоздаем на праздник! Что случилось?
— Смотри, медвежонок, — неуверенно повторил Пятачок. — Винни, давай его купим?
— Эх, — вздохнул Пух. — Пятачок, мы не можем купить всех медведей с этой витрины. Погляди, сколько их.
Пятачок задрал голову (тёплая большая шапка с помпоном съехала набекрень) и замер. Медвежат было много… Так много, что разбегались глаза. Они сидели на ветках волшебного дерева, махали из окошек алого паровоза, выглядывали из пещерки, глядели с запяток позолоченных карет…
— Пятачок, идём, — поторопил его Пух. — Герои сказок должны приходить точно в срок!
Пятачок понурился, провёл лапкой по стеклу (оно тоненько скрипнуло, и на поверхности остался затуманенный след) и пошёл вслед за Пухом. Чебурашка радостно, вприпрыжку, побежал за ними. Медвежонок остался сидеть в витрине.
Снег падал всё гуще. К ночи вызвездило, и всё вокруг стало по-настоящему волшебным: огоньки фонарей, мелкие серебряные звёзды, невесомые снежинки и чудесные светлячки, кружащие над крышами. Алые, лимонные, изумрудные, сиреневые и золотые…
Медвежонок толкнул лапой стекло. Не поддаётся. Оно такое толстое, такое огромное, холодное и бездушное!
— Я хочу на улицу, — тихонько сказал он. — Я хочу почувствовать на шёрстке снег. Я хочу в Город…
— В Город? — насмешливо ухнула с серебряной ветки Сова. — Разве такие, как ты, ух-ходят в Город?
— Но я хочу, — прошептал Медвежонок.
— Такие, как ты, живут только в Волшебной витрине. Ты хочешь стать обыкновенной игрушкой? Тряпичным медведем, набитым опилками? Ты ух-хочешь перестать быть живым?
Сова презрительно склонила голову и замолчала. Медвежонок, смахивая лапой слезинки, уставился на улицу. Где-то далеко прогудел поезд — может быть, в Город прибыла стремительная Голубая Стрела, а может, с вокзала отправился в чудесное путешествие Полярный Экспресс.
На резную лавочку рядом с витриной вспрыгнул Кот-Баюн. Мурлыкнул, потёршись о выгнутую деревянную спинку, сладко зевнул на Луну и перемигнулся с Совой.
Сова приветственно ухнула и кивнула на Медвежонка:
— Какой дурилка. Ух-хочет в Город. Ты на него погляди. Ух.
Баюн с интересом сощурился:
— Какой юный, однако. Голубчик, а знаешшь ли ты, что стоит сойти с витрины, и ты разучишшься разговаривать, думать и дажше дышшать? Ты станешшь… игрушшкой… И какой-нибудь малышш станет с тобой играть. Можшет оторвать ушшко или нос. Хочешшь? Муррр.
— Ты почему шипишь? — чуть не плача, спросил Медвежонок. — И ведь ты… ты не игрушка, хоть и не в витрине…
— Мурр! — Баюн самодовольно выставил коготки. — Я — сказочный герой. Про меня сколько сказок написано! Я живу во многих книгах. И остальные Горожане — тоже. А ты, маленький дружок, — есть хотя бы одна сказка про тебя?
— Нет! Ни одной за-ух-худалой сказочки!
— А ты? — еле слышно шепнул Медвежонок. Огни Города расплывались и кружились перед глазами, словно большие цветные бабочки. — Про тебя ведь тоже нет сказок, Сова…
— Я — почтовая сова! Про почтовых сов историй много! В какую хочу, в такую лечу!
— Ну, ну, дружочек, мурр. Что ты пригорюнился? Может быть, и про тебя когда-нибудь напишут сказку.
— Про Медведя-Который-Вышел-в-Город! — ухнула Сова, спланировала с ветки и скользнула на улицу — Медвежонок и не успел заметить, как.
— Бывай. Мурр, — мяукнул Баюн и спрыгнул с лавки.
***
Медвежонок оглянулся вглубь витрины. Тихо тикали большие часы. В своём домике между гирями дремала кукушка. Сверху падал снег из блестящей фольги — искрящийся, светлый и совсем не холодный. «Не настоящий», — подумал Медвежонок и смахнул снежинку с носа.
В домах напротив зажигались огни. Сказочные герои Города возвращались в свои дома, раздвигали шторы, растапливали камины и печи. В кухнях пыхтели самовары и тонко свистели чайники. Должно быть, там пекли пирожки, разливали ароматный чай, ставили на праздничные скатерти блюдечки с черничным джемом, пиалы со сметаной и розетки с яблочным повидлом.
— И я хочу! — отчаянно воскликнул Медвежонок, стукнув по стеклу. Полетели вниз крошки инея, недовольно завозилась в своём домике кукушка. А Медвежонок глядел в праздничную толпу и думал о том, как ему попасть в Город. Нужно найти сказку про медведей… Их ведь так много! Неужели ни в одной для него не найдётся места?
Медвежонок начал перебирать.
«Три медведя» — всё занято. «Маша и медведь» — ой, там медведь страшный… «Винни Пух» — нет, Пух вообще иностранец. Умка, Тедди, Михайло Потапович, Мишутка…
«А у меня даже нет имени».
Медвежонок стащил с головы вязаный колпачок и утёр им нос. С колпачка на мордочку слетели снежинки из фольги. Медвежонок чихнул.
— Какой забавный! — сказал кто-то с другой стороны стекла.
Он поднял свои блестящие глаза-пуговки. Перед ним стоял девочка в полосатой гномичьей шапке. Рыжая, румяная, веснушчатая и весёлая. Одной рукой в пушистой красной варежке она водила по стеклу, а в другой держала крутобокий треугольный пирожок. «С малиной», — облизнувшись, подумал Медвежонок.
— Ты кто? — спросил он. Девочку он не помнил. Должно быть, она из какой-то новой сказки, недавно в Городе. Вон какая кроха.
— Я Маришка. А ты?
— А я Медвежонок.
Маришка сморщила носик и откусила пирожок.
— Вижу, что не зайка. Как тебя зовут?
— Никак, — растерянно буркнул Медвежонок.
— Никак? Вот это имя! — рассмеялась девочка. — Хочешь пирожка, Никак?
— Я не Никак! Я… просто безымянный… я неживой… Я не из сказки!
— И я не из сказки, — Маришка невозмутимо прожевала ещё кусочек и покивала головой недоверчиво глядящему Медвежонку. — Совсем не из сказки!
— А как же ты тогда?.. Как ты в Городе оказалась?.. Как ты ожила?..
— Так это я пока не из сказки, — разъяснила девочка. — А вот подрасту — и попаду в переплёт!
— В переплёт?.. — непонимающе переспросил Медвежонок.
— Ну, в книжку, то есть. В историю. А пока — вот, пирожок ем… Хочешь?
Медвежонок возбуждённо вскочил.
— Маришка! А может быть, я тоже подрасту и попаду в этот… в переплёт? Вдруг я тоже стану живым?
— Конечно, станешь, — уверенно отозвалась Маришка и тряхнула головой. — Ты только представь, сколько на свете детей! И для каждого мама придумывает новую сказку. Когда-нибудь и о тебе придумают.
— А сколько ждать? Я в Город хочу… — тоскливо сказал Медвежонок.
— Ну пойдём!
— Но я… я буду неживой…
— Ну, давай я придумаю про тебя сказку! Сказку про Медвежонка-Который-Сидел-в-Витрине! Хочешь?
— Хочу! Конечно, хочу!!
***
Часом позже, радостный, встревоженный, Медвежонок наконец уснул. Луна рассыпала над Городом серебристый холодный свет, и он отражался в блестящих пуговичных глазах. «Завтра я по-настоящему оживу», — думал Медвежонок, засыпая. Маришка обещала придумать сказку и прийти утром, чтобы забрать его. Медвежонок счастливо улыбнулся. Он будет самым лучшим плюшевым другом. Ласковым, добрым, верным… Настоящим…
Где-то гудели поезда. Наверное, это Голубая Стрела или Полярный Экспресс. Потянулась бесконечно длинная мечтательная ночь, а потом…
А потом чьи-то большие руки сняли стекло, выключили лимонадный водопад, погасили огоньки и собрали игрушки в коричневые картонные коробки. Магазин переезжал.
Медвежонок проснулся оттого, что затекли лапы. Он хотел пошевелить ими, но они почему-то не слушались. Попробовал дёрнуть головой, повести носом, — не вышло! Он испуганно закричал, но вместо крика получилась только тишина… Что случилось?
Он видел над собой огромное утреннее небо, светло-розовое и нежно-голубое. «Где я?»
Рядом с ним лежали другие медведи. Сбоку виднелись пёрышки Совы. А вон прямо на него глядит её насмешливый стеклянный глаз. «Ух-ху», — как будто говорит Сова. — «Не вых-ходит у тебя стать настоящим!»
Медвежонок заплакал, но ни слезинки не выкатилось из его глаз. Он словно стал пассажиром в своём мягком плюшевом тельце. Коробку передвинули, и Медвежонок успел в последний раз взглянуть в крошечную Волшебную витрину, разорённую, тёмную и пустую.
— Пока… Пока… Пока…
Вдруг на нос упало что-то нежное и ледяное. Он не успел разглядеть, что это; оно тотчас превратилось в каплю воды и юркнуло вниз, оставив на шёрстке мокрую дорожку.
«Это — снег?..» — подумал Медвежонок. На мордочку снова опустилась снежинка. И ещё одна, и ещё… Они таяли, и из ажурных красавиц превращались в холодные капли.
«Вот я и увидел снег».
Нагруженная коробками машина затарахтела, запыхтела, заворчала в холодном утреннем воздухе. Большие руки складывали в кузов последние свёртки и пакеты. Оттуда торчали еловые лапы, стеклянные шарики, деревянные лошадки. Колючий снег сыпал и сыпал, заметая грузовик, домики и дороги…
***
Медвежонок пошевелил лапами. Забарахтался. Открыл глаза и понял, что висит высоко-высоко над землёй.
— Ааа! — тоненько запищал он. — Аай!
Лапы беспорядочно болтались в воздухе. Медвежонок попробовал оглянуться и увидел рядом свои штанишки и колпачок — кто-то прицепил их прищепкой к длинной бельевой верёвке. И сам он, похоже, тоже был прицеплен прищепкой.
— Ау! — снова пискнул он. — Ау!!!
Шёрстка была мягкой и влажной. Он потряс головой, и вниз брызнули капли. И вдруг он вспомнил машину, коричневую коробку и то страшное чувство, когда он не мог ни шевелиться, ни говорить…
— Ой! Ой-ёй-ёй!!! — завопил Медвежонок, на этот раз так, что откуда-то появилась… Маришка. — Маришка! Это ты?
— А кто же? — засмеялась она, снимая его с верёвки. — Ух ты и промок, Шорох!
— Шорох?..
— Да. Я решила назвать тебя так. Нравится?
— Конечно! — радостно кивнул Медвежонок, очутившись в Маришкиных руках. — А как ты меня нашла? Я теперь… буду у тебя?
***
Оказалось, Маришка отыскала Медвежонка в луже.
Она поселила Шороха на книжной полке, обещала сделать ему собственный домик из коробок. Но Шороху и здесь было хорошо.
— Я теперь настоящий лесной медведь, — свесившись с полки и глядя на сидящую за столом Маришку, гордо заметил Медвежонок.
— Почему? — рассеянно откликнулась она, что-то рисуя в своём альбоме.
— Потому что Шорох — лесное имя! Это как шёпот ветвей, как шуршание листьев, как шелест травы… Маришка, а в Городе есть Лес?
Медвежонок вдруг понял, что теперь он хочет ощутить шёрсткой ветер, учуять лесные запахи, уловить ушками лесные звуки…
— В Городе есть всё, что есть в сказках, — ответила Маришка, поднося альбом к его носу. — Гляди. Я нарисовала тебе берлогу. Подойдёт?
— Вполне, — важно кивнул Шорох. И вдруг запоздало вздрогнул, вновь превратившись в маленького напуганного Медвежонка:
— Маришка… Но меня ведь так и нет ни в одной сказке! Ты же не успела придумать историю про меня…
— Но ведь ты тут, Шорох, и ты настоящий.
— Но как же так? — шёпотом спросил Медвежонок, боясь поверить в своё счастье. — Разве так бывает?..
Маришка сняла его с полки, посадила на постель рядом с собой и серьёзно сказала:
— Бывает. Иногда даже не нужно сказки. Нужно всего-то немного внимания и тепла.
Мастер и подмастерья. Книга Дома
Мастер и подмастерья
— Я люблю перечитывать книги ниоткуда. Просто открываешь на первой попавшейся странице и начинаешь читать, — заметила Сирик, ставя котелок на огонь. — Но для этого книгу сперва нужно прочесть целиком. Но, знаешь, порой я нарочно оставляю непрочитанными строки и целые страницы. Так, читая по второму разу, открываешь для себя новое. Это как интерес про запас.
Пока Сирик говорила, Ивар подогрел огонь. Серая искра, пущенная в пламя, расцвела пёстрым бутоном и рассыпалась лепестками пепла. Вода в котелке тотчас забурлила. Ивар подхватил холодную ручку, а Сирик проворно постелила на стол салфетку. Котелок водрузили на расшитую ткань, Сирик полезла за чашками, а Ивар, по праву старшего и более сведущего в колдовстве, призвал ложки и сахарницу взмахом руки. Сирик улыбнулась, глядя, как серебряные ложечки плывут по воздуху и ровно укладываются на стол точно вокруг блюдца с печеньем.
— Пусть чай будет ароматным, — пожелала она и первой отпила из широкой чашки.
— Пусть бы это был шоколад, — пробормотал в ответ Ивар, заглядывая в котелок. Себе он ещё не налил: Ивар всегда медлил, ожидая, что уж на этот раз Мастер побалует их превратит чай в горячий шоколад или хотя бы в какао.
— Ну-с, опять не торопимся? — спросил Мастер, заглядывая в кухню.
— Торопимся, ещё как! — воскликнула Сирик, размешивая сахар. — Будем сейчас же!
Мастер вернулся к себе.
— И это вместо приветствия, — сокрушённо вздохнул Ивар.
— И так каждый день, — подражая ему, закончила Сирик. За то время, что они жили у Мастера вместе, она выучила все присказки товарища.
Допив чай, оба поглядели друг на друга: впереди ждал ещё один день — может быть, полный сюрпризов, а может, совсем скучный. Иногда Мастер заставлял их читать книги — история, чары, география, ненавистная Сирик тактика и любимые Иваром яды. Иногда — учил собирать травы. Такие прогулки любили оба ученика: они выбирали в лес сразу после завтрака и бродили по тропам и рощам до самого заката, а в обед Мастер устраивал настоящий пир: пироги, сыры, коврижки, булочки и сласти.
— Говорят, — неизменно в таких случаях произносил Ивар (за спиной у Мастера, конечно), — в городах есть и другие сладости. Тянучки, пастила, мармелад.
— Вот выучишься, — обещал Мастер, — и лети на все четыре стороны в какой угодно город. Тогда и наешься сластей. А пока будь добр, учись как следует и расти.
Ивар рос, и с каждым годом становился задумчивей и серьёзней. К тому времени, как листья садовой рябины покраснели в третий раз, Ивар вытянулся, возмужал, и Сирик часто говорила, какой он стал красавец. А вот сама крошечная Сирик как была пичужкой, так и осталась — буйноволосым звонким воробушком, жадным до колдовства. Но Мастер доверял ей колдовство не часто. Это Ивару все чаще приходилось заколдовывать мётлы — чтоб мели и чтоб летали, — зажигать и гасить лампы и очаги, чинить, не касаясь, книжные переплёты и порванные платья Сирик. Как-то раз Ивар взбунтовался: да что же за ерунда! Какая мелочь! Разве это — настоящее колдовство? Мастер спокойно выслушал ученика и велел сесть в кухне и раскрыть окно. На дворе стояла зима, в распахнутое окно ворвалась морозная свежесть и городской шум — зимой их парадное вело в богатый город с красивыми каменными домами. Из кухни был виден заснеженный проулок, за которым открывалась широкая улица с колокольнями, колоннами и вычурными фасадами. Мастер жестом отодвинул от окна ветви рябины, усыпанные рубинами и угольками, и в кухню хлынул свет.
— Ну, а теперь открой калитку.
Ивар и Сирик остолбенели. Но длилось это только мгновение. Ивар тотчас сосредоточился и толкнул калитку силой своего глухого, запрятанного в груди колдовства. Сирик всеми мыслями помогала ему: откройся, откройся, откройся… И калитка поддалась. С нежным звуком она пошла вперёд, тревожа нетронутый снег, всё дальше и дальше…
Когда щель стала такой, что в неё умудрилась бы прошмыгнуть маленькая Сирик, Ивар, тяжело дыша, опустил руку и уронил голову и на грудь, но не сдался, а продолжил упорно толкать узорчатую решётку. Но калитка шла всё медленней, и в конце концов Мастер встал и положил руку ученику на плечо:
— Достаточно. Ты и сам видишь, что почти готов для настоящего колдовства. Пока на улицу могла бы выбраться только Сирик, но ей ещё совсем рано. А вот как только ты сумеешь открыть калитку настолько, чтобы выйти самому, — с этого дня начнётся истинное волшебство. Из учеников ты перейдёшь в подмастерья и будешь учиться в городе. А я буду помогать тебе в этом.