— Сирик, — говорил Мастер. — Ивар — юноша-колдун, он сумел отворить калитку, а значит — вступил в силу и расцвет. Он не должен больше отчитываться перед Мастером, а потому я только гадаю, как он проводит время.
— Ну Мастер, — тянула Сирик, придвигая к наставнику очередное блюдо, приготовленное ею во время урока. — Уж до чего-то ты догадываешься!
— Хитрая Сирик, — довольно усмехался Мастер. — Конечно, догадываюсь. Но почему ты сама не спросишь Ивара о том, что он делает?
Сирик на минуту смутилась, но ответила:
— Он не любит об этом рассказывать, Мастер. А я не хочу спрашивать. Каждый раз он становится чуточку высокомерней от моих вопросов. Словно знает что-то такое, что недоступно мне.
— Но ведь так и есть, — заметил Мастер.
— Да, — с грустью ответила Сирик. — Но я же не виновата. Это вы не пускаете меня в город…
— А разве тебе не хватает дома? — спросил он.
Сирик улыбнулась: дома ей хватало. Зимой крыльцо выходило в городской сквер, правда, всегда пустынный, но такой заснеженно-красивый, таинственный и манящий дальними огнями. Осенью дом оказывался на пышной багряной опушке ласкового леса. Весь октябрь он просыпалась под щебет осенних птах, глядя, как облетают и редеют листья, как, трогательно-тонки, качаются на ветру голые прутья ветвей. Поздним ноябрём по ступеням крыльца можно было сойти в сырую глушь старого бора. Шаг от порога — и ты в кругу вековых сосен, которые видят сны о том, как станут мачтами кораблей. Всю зиму двор звенел голосами с дальнего катка, а весной расцветал ягодной поляной: облепиха и малина, клубника, черника и барбарис, морошка и ирга, смородина, крыжовник и земляника, вишня и черешня. Между летних солнечных ягод сочились родниковые ручьи, а к ним склонялись тяжёлые ореховые прутья, такие же спелые и крепкие, как в ту пору, когда орехам положено наливаться силой. Летние месяцы были любимой порой Сирик, но и в другое время она не унывала.
— Мне хватает дома. Но мне не хватает магии, — честно ответила она.
— Вот как, — задумчиво произнёс Мастер, оглядывая Сирик. — А разве ты не чувствуешь, что и дом, и его крыльцо, и сама ты магией просто полны?
— Чувствую, конечно, — рассмеялась Сирик. — Порой мне кажется, что я состою из магии насквозь, оттого мне и легко составлять новые чары — они будто отзываются на мои мысли. Но я бы хотела пользоваться ею, этой магией внутри. Магией внутри, — тише повторила она.
— А ты и пользуешься ею. Погляди, как уютен дом, как он спокоен и прочен. Это ты, маленькая хозяйка, делаешь его таким.
Сирик зарделась, довольная похвалой.
— Только не всегда понимаешь, как это выходит, — тихо добавил Мастер. И, не дав Сирик подумать, попросил: — А завари-ка мне чаю, милая Сирик. Давно я не отведывал твоих чудесных отваров.
Сирик, вдохновлённая словами Мастер ("маленькая хозяйка", "чудесные отвары", а главное — "милая Сирик"!), полетела заваривать чай. В её маленьком котелке на учебным очагом как раз настаивался чудесный чай, новый, тот, что не пробовал пока даже Ивар. Этот чай до поры до времени Сирик держала в секрете — такой он вышел ароматный и колдовской. Иногда Ивар возвращался из города расстроенным и усталым. Вот для таких-то случаев Сирик и выдумала новый отвар. Выпьешь его — и на душе спокойней. Но, уж коли Ивара рядом нет, а Мастер, похвалив её чаи, попросил что-нибудь заварить, значит, и честь пробовать выпадет ему.
— Этот чай зовётся "яблочный штрудель", — сказала она, ставя на стол две чашки, молочник, сахарницу и пузырёк с корицей. — Попробуйте, Мастер, и расскажите мне, что почувствуете!
Мастер взял чашку и внимательно глянул на Сирик.
— А ты растёшь, девочка моя. Уже не тот воробышек, что прежде. Но всё ещё мала.
— Пейте! — улыбнулась Сирик, и сама подвигая к себе чашку. Но Мастер взглядом остановил её. Движение бровью — и чашка Сирик исчезла вместе с яблоневым чаем.
— Я сохраню его про запас. Уж больно хорош аромат, — объяснил Мастер. А ты, если пожелаешь, отведай вот это.
На столе перед Сирик возникла чашка тонкого фарфора, цветом белее сахара и нежнее сливок. По ободу шла золотая кайма, а под ней гуляли светло-сиреневые стрекозы. Чашка стояла на таком же тонком блюдце с резной салфеткой. Тонкая ложечка дрожала, звеня о фарфор.
— Какая красота! — прошептала Сирик, разглядывая стрекоз.
— А ты попробуй, — подзадорил Мастер, любуясь ученицей.
Сирик взяла чашку, осторожно поднесла к лицу и осторожно понюхала, словно отвар или зелье.
— Чудесный запах… — и сделала глоток тёплого, сладкого, сливочного напитка. Это было совсем не похоже на то, что кипело в её котелке. Ни горьковатого привкуса, ни травяного вкуса, ни пряного аромата, а только чистая. густая, лучистая глубина нетронутого напитка.
— Что это, Мастер?
— Это самое большое волшебство. Это напиток, в который не вмешалась ни капля магии.
Сирик отпила ещё и вздохнула.
— Колдовство не всесильно, — прочёл его мысли Мастер. — А порой самое большое колдовство — его отсутствие.
— Верно, — прошептала Сирик, вдыхая тёплый густой пар. — Спасибо, Мастер.
В эту ночь она впервые не тосковала в опустевшей без Ивара комнате, не перебирала перед сном рецепты и чары, не вспоминала уроки тактики и географии. Сирик уснула быстро и спала крепко и без сновидений. Одну-единственную фразу услышала она во сне: "Милая Сирик".
Колдовство от души. Книга дома
Сирик в волнении порхала по дому. Она принарядилась: светлое платье, голубая лента в потемневших до цвета воронова крыла волосах. Ох уж эти волосы! Сколько неожиданностей они доставляли Сирик! То вспыхнут пылающе-рыжим, то украдут, запутают в прядях блестящее платиновое серебро, то лягут пепельной волной на плечи, а то взметнутся прежним каштановым буйством, как в детстве.
— Отчего это, Мастер? — не раз и не два спрашивала Сирик.
— А разве тебе не нравится? — удивлялся Мастер.
— Нравится, — мялась она. — Но странно ведь… Меняются, словно дом.
— Верно подмечено, — улыбался Мастер и тотчас переводил разговор на завтрашний урок, новую книгу или колдовские успехи Ивара.
Но если волосы были совершенно непредсказуемы, и раз в месяц, поутру, Сирик с трепетом заглядывала в зеркало, то домом она словно научилась управлять. Спроси её кто, как она это делает, — и Сирик не подобрала бы слов. Но напряжением воли, желанием и даже простым сном у неё выходило направлять крыльцо туда, куда ей хотелось. С каждым полнолунием открывались новые поляны, улицы и сады, а однажды Сирик вышла из дома и оказалась в месте, которого никак не могло существовать на самом деле, потому что только время она выдумала этот дождливый луг, мечтая о том, как Ивар наконец вернётся, и они отправятся гулять. Но луг существовал: она провела рукой по травам — на коже остались капли дождя. Вдохнула аромат и различила ноты мокрой земли, озона и влажных трав. Сделала шаг, ещё и ещё — и подошла к самой калитке, которую в давний памятный день приоткрыл Ивар. За калиткой простирался огромный луг, и ни одного дерева, ни рощицы не было на нём. Ровный, волнующийся под ветром, словно кто-то гладил его огромной невидимой ладонью или могучей грудью дышал на колышущиеся травы. Сирик дотронулась до калитки и, словно играя, качнула её. Ещё один маленький шажок — и она окажется там, за оградой двора, куда никогда в жизни не ступала. А собственно, почему бы нет? Ни Мастер, ни Ивар не запрещали ей уходить из дому. Так может быть… всего один шаг… Сирик толкнула калитку, и в этот же миг ударила такая молния, что она на секунду ослепла от вспышки. А за молнией тотчас упал ливень, тяжелый и ледяной, и Сирик опрометью бросилась к крыльцу, позабыв прикрыть калитку, позабыв оглянуться на чудесный страшный луг, выдуманный ею самой. Она не отважилась рассказать об этом Мастеру, но часто вспоминала и однажды даже решилась повторить: зажмурилась, стоя на крыльце в канун полнолуния, и из всех сил пожелала оказаться назавтра на том лугу. Наутро, с быстро колотящимся сердцем, Сирик вышла на порог и не смогла сдержать вздоха: перед ней желтел привычный октябрьский лес, тихим багрянцем светились дальние деревья, качались в вышине разлапистые изумрудные ели. Она стояла, с надеждой вглядываясь в просветы между стволами — вдруг мелькнёт тот луг? — и даже не заметила, как позади на крыльцо вышел Мастер и осторожно положил ладонь ей на плечо. Сирик вздрогнула, но Мастер ободряюще похлопал её и крепче сжал плечико в толстой кофте:
— В который раз, Сирик, я убеждаюсь, что твоя магия — не чета волшебству Ивара, не сестра моей ворожбе. Ты колдуешь душой — а это то, чему учат, порой совсем безуспешно, на третьей ступени мастерства.
— Почему безуспешно? — спросила Сирик, всё не отводя взгляда от лесной опушки.
— Потому что и сами Мастера не все могу колдовать душой. Иди, отогрейся, принарядись, к вечеру вернётся Ивар. Сегодня у него важный день: он должен показать, чему выучился за год. Придёт весёлый — значит, довольны остались городские Мастера из Гильдии. Будем пировать. Заваришь своего праздничного отвара?
— Конечно! — У Сирик даже сердце захолонуло. Как давно она не видела Ивара! В последние месяцы он отлучался всё чаще, и отлучки его были всё длинней. В этот раз его не было дома уже третью неделю кряду, и Сирик, несмотря на небывалую ласковость и заботу Мастера, тосковала по другу.
Сумерки, даже зимой, подступали к дому медленно, осторожно, словно боясь оконного света, каминного тепла, очажного жара. Стелились по двору, вились, словно лоза, по стенам, тянулись туманными языками ввысь, к крыше, и наконец овладевали домом, укутывая его в свой вечерний кокон — только окна продолжали пылать расплавленным янтарём. Сирик, порхая по кухне, поймала своё отражение в стекле — хрупкая и белая, в буйных тёмных локонах, разрумянившаяся, глаза блестят — совсем ведьма. Она украдкой оглянулась на Мастера: тот сидел с книгой в кресле у очага. Тогда Сирик приблизилась к окну, прижалась к стеклу лбом и, глядя сквозь сумерки, принялась рассматривать своё лицо в обрамлении далёких осенних берёз на самой опушке. Время тянулось медленно — уже и отвар поспел, и чайник мерно попыхивал, укрощённый умелой рукой Мастера, и темнота за стенами густела. наливаясь сначала черничным соком, потом — чернильной глубиной. Стрелки старых часов близились к полуночи, но Мастер был безмятежен, словно и не запаздывал Ивар. Хотя как знать — может, и не запаздывал, может, экзамен затянулся или Мастера городской Гильдии устроили ему сложное испытание. Мастер не волновался, и Сирик тоже была спокойна, хотя нет-нет, да и подходила к двери, прислушиваясь. Лес передаёт пути лучше всего: вспыхивает хрустом, звенит треском, вскидывается щебетом. Темнят, когда говорят, что лес глушит шаги. Лес — это сплошное эхо и движения, и мыслей, и волшебства.
— Подойди, Сирик, — попросил Мастер, и точно за его голосом протяжно забили часы. Гул утих, последние отголоски рассыпались, словно осколками стекла. Сирик пересекла кухню и подошла к Мастеру. Он поднялся из кресла и протянул ей тяжёлый фолиант в тиснёном кожаном переплёте. — Возьми.
Сирик протянула руки, но вместо тяжести старинной книги ощутила лёгкую и гладкую, воздушную на ощупь бумажную прохладу. Она удивлённо опустила глаза, ожидая увидеть неведомо как ставший невесомым том, но вместо этого обнаружила, что держит в руках свёрток величиной с обычную книгу, обёрнутый в лазурную бумагу.
— Разверни, — велел Мастер, и Сирик безропотно подчинилась, надорвала бумагу. Лёгкая и светлая на вид книга таила тяжёлую мудрость, внешность была обманчива…
— Она чувствует тебя, — произнёс Мастер. — Боится испугать, потому и обернулась этаким облачным атласом. А привыкнешь — может быть, станет потяжелей, а то и вернётся в настоящее обличье.
— Что это? — шёпотом спросила Сирик.
— Разверни, — повторил Мастер, и Сирик, уже нетерпеливо, сдёрнула небесно-голубую обёртку, сорвала белую ленту. Не она ли была в волосах?.. Краешком сознания, Сирик почувствовала, как рассыпались локоны по плечам, но решила, что подумает об этом после. Пока все её мысли притягивала и поглощала светло-коричневая книга с узором виноградной лозы по переплёту и тонкой вязью рун у самого корешка.
— Я не умею читать Руны, — прошептала Сирик.
— Я научу тебя, — негромко ответил Мастер. — Я научу тебя всему, что ты пожелаешь.
Сирик подняла голову, прислушиваясь к его голосу, звучавшему так необычно в эту минуту. Шорох леса за окнами утих, шагов было не различить, а полуночные сумерки словно прильнули к окнам, чтобы разглядеть Её Книгу. Она прижала томик к груди.
— Ну, не робей, — подбодрил он. — Открывай. Здесь ведь не только руны.
Но Сирик и не робела. Она взглянула на Мастера, и впервые в её глазах отразились все прожитые годы, которые она росла, но не взрослела. Это был взгляд девушки, сведущей в науке колдовства, хоть и никогда не ворожившей в полную силу, без запретов и преград. Но оставалась в этих глазах ещё и мягкость ласковой девочки, впервые коснувшейся самого сердца волшебного дома. Сирик развернула книгу, и от страниц разлилось медленное янтарное сияние, густое и искристое, как расплавленное золото. Переплёт нагрелся в её руках, бумага источала тепло, охватившее руки почти по локоть. Сирик улыбнулась, на миг подняв глаза на Мастера и тотчас уставясь в книгу. Она держала её трепетно, словно в её ладонях была живая птица. Книга пульсировала, грела, дышала.
— Она живая, — произнесла Сирик, даже не спрашивая.
— Конечно, — кивнул Мастер. — Ведь она — часть Дома. Как и ты.
— Отчего темнеют страницы?
— Напитываются тобой, обретают силу. Скоро проявятся и знаки.
Сирик молча, позабыв дышать, вглядывалась в страницы. По пальцам разбежались иголки, Сирик улыбнулась: откуда-то она знала, что это значит. Книга перестала подчиняться Мастеру. Теперь она подчинялась ей. И эта первая в жизни власть захватила Сирик. Мерцало вокруг неё золотое облако, сгущалась жадная темнота, молчал Мастер, звенели часы, и ветви бились об окна. Это было что-то необыкновенное, и Сирик была уверена, что это магия книги создала такую мягкую, такую таинственную и искрящуюся полутьму в их простой кухне, где над очагом кипели котелки, в шкафу пахло хлебом и специями, а на дальней полке пылилась жестянка с розмарином. Только книга могла заставить кухню замереть и затрепетать золотистым сиянием, словно старая кухарка вдруг вспомнила о том, как была юной девушкой с золотыми волосами.
— О чём она?
— Эта книга — о нашем Доме. О том, как направлять крыльцо, как творить улицы за окном, как звать к порогу скверы, леса и аллеи, берега и города. Кроме того, в книге ты отыщешь — в своё время! — указания, как устраивать окрестности по-своему, так, как нигде не видано, нигде не бывало. И, может быть, сумеешь однажды выстроить целый мир, который расстелется вокруг дома на целые годы и города.
Сирик зачарованно слушала, а Мастер продолжал:
— Эта книга подарит тебе любое место и взамен потребует только одного: никогда не уходи из дома. Никто не запретит тебе уходить, но книга просит тебя об этом, чтобы и дальше открывать свои секреты. Быть может, она поведает и о самом Доме: о том, как вести коридоры, поднимать лестницы, водворять комнаты.
Сирик слушала Мастера и прислушивалась к себе: внутри неё от произнесённых слов рождалось что-то, что перекликивалось с речью Мастера и откликалось на тепло книги. Она склонила голову, мыслями уходя куда-то далеко вглубь себя. Наконец Мастер закончил. Наступила тишина. Вдруг стало свежо — словно ветер прошёл по кухне. Сирик отбросила со лба тёмную прядь и с благодарностью посмотрела на Мастера, приготовившись сказать много-много, рассказать о том, что она чувствует, рассказать, что со страниц книги, на которых не было ещё ни слова, на неё глядит целый мир, куда она теперь легко, запросто, руководствуясь лишь интуицией и радостью, может отправить Дом и отправиться сама. Но стукнула дверь — вернулся Ивар, и в этот миг Сирик была едва ли не зла на друга за то, что так не вовремя разрушил эту волшебную полутьму. Было слышно, как Ивар снял башмаки и поставил их у стены в прихожей, а затем, напевая, прошёл в умывальню.
— Хорошо себя показал, — хитро прищурился Мастер, — раз поёт.
— Я рада, — сдержанно ответила Сирик, хотя и чувствовала уже, как к ней возвращается прежнее волнение за друга. — Пойду узнаю!
— Погоди. Сирик. Прежде чем мы начнём пировать и радоваться за Ивара, я хочу сказать тебе вот что: сегодня он многое обрёл, ведь теперь его примут в Высшую школу при Гильдии. Но и многое потерял, хоть и не по своей вине: эту книгу я хотел отдать ему, когда он окончит вторую ступень учения и вернётся ко мне, чтобы начать третью. Но сегодня я решил окончательно: книга нужнее тебе, в твоих руках она раскроет куда больше секретов, послужит куда верней, ведь ты колдуешь не головой, не знанием, не руками — ты колдуешь душой, и книга откликнется, поведёт тебя, словно луна в лесу. Ты, главное, слушай. Только не дай ей перекричать тебя.