Сирик хотела спросить: о чём это? Что значит "книга поведёт"? Как не дать себя перекричать?.. Но вновь хлопнула дверь, и в кухню, уставший, довольный, мокрый после умывания и румяный с холода, степенно вошёл Ивар. А потом не выдержал и бегом бросился к Мастеру и Сирик.
— У меня вышло! — воскликнул он. — У меня вышло, Мастер! Меня приняли в Высшую школу Гильдии. Сирик, слышишь?
Сирик повисла на его шее, Ивар радостно обнял её и устремил на Мастера тревожный, взволнованный, полный ожидания взгляд:
— Мастер?..
— Я горжусь тобой, Ивар.
— Ах, Ивар! — воскликнула Сирик, заглядывая ему в лицо. — Какой ты молодец!
— Идёмте ужинать. За едой и расскажешь, — велел Мастер. — Сирик, подогрей свой чудесный чай. Пока мы ждали, он успел остыть.
Сирик кинулась к очагу, а Ивар, восторженный и торжественный, неловко топтался на месте, пока Мастер поднимался из кресла. Не успела Сирик разжечь огонь, как Ивар, смущаясь, щёлкнул пальцами, и пламя под котелком взревело алым горячим вихрем.
— Переборщил, дружок, — усмехнулся Мастер, укрощая огонь. А Сирик, уже юркнувшая в столовую, позвала оттуда:
— Всё готово! К столу, Мастер, Ивар, к столу!
Ивар вдруг ощутил волчий голод и крикнул в ответ Сирик:
— Уже идём. Сирик, ты чудо! И какое же красивое у тебя сегодня платье!
Сирик, заалев, оглядела себя и только тут заметила, что из белого платье стало тёмно-бирюзовым, тяжелого бархата, а по рукавам мягким узором заструился туман, точно над костром. Но удивляться было некогда: в столовую вошёл Ивар, а следом за ним — Мастер, и Сирик захлопотала с чашками и приборами. Когда все уселись, она, вопреки правилу, опередила Мастера и произнесла:
— Приятного аппетита вам, Мастер. Приятного аппетита, милый Ивар. Поздравляю тебя!
Ивар смущённо улыбнулся:
— Сирик, я рад твоей похвале. Ждала ли ты меня?
— Конечно, ждала!
В этом Ивар был уверен и без её ответа. Да только в эту ночь он вдруг услышал, как мелодично звучит её голос, словно рассыпаются серебряные стёклышки. Ему хотелось слушать её ещё и езё.
— Ждала ли ты меня?.. — бездумно повторил он во власти нового звука, услаждавшего слух.
— Довольно, Ивар, — прервал его Мастер. — Сирик, выглядит великолепно. Приступим к трапезе!
Разная Сирик
Жизнь шла, и жизнь менялась. Кажется, и Дом был прежним, и светловолосый Ивар всё так же улыбался Сирик, и Мастер, как раньше, занимался с ними картографией, тактикой и историей колдовской науки. Но теперь он всё чаще отлучался из дома, а возвращаясь, всё больше времени посвящал Сирик. Да и Ивар, возмужавший, поднаторевший в колдовстве, не упускал случая, чтобы поделиться с подругой основами алхимии, умением ускорять рост или новой сказкой, услышанной от городских Мастеров. Перейдя в Высшую школу, Ивар стал уходить в город на целые месяцы, но и случалось это теперь не так часто. Зато когда он бывал дома, они с Сирик проводили долгие, интересные часы в лаборатории, куда Мастер наконец разрешил заходить обоим ученикам. Ивар знакомил Сирик с ингредиентами и травами, хранившимися в дубовых шкафах, раскрывал ей тайны металлов, маленькие слитки которых были спрятаны ячейках просторного ящика, рассказывал о составах и сплавах, что ему довелось увидеть и даже приготовить в школе.
— Сирик, ты просто обомлеешь, когда увидишь настоящую лабораторию Гильдии, — не раз повторял он, блестя глазами. — Это же настоящее чудо! Свет падает сквозь цветные витражи, тепло, словно в оранжерее, а бесконечные ряды полок и шкафов уходят вдаль, как будто в библиотеке. И никто не запрещает раскрывать шкафы, распахивать дверцы, громко говорить. Ах, Сирик, до чего же там волшебно!
Сирик замечает, что Ивар стал говорить по-другому. Изящней, осторожней, не переставая восхищаться тем новым, что узнавал в каждую свою отлучку.
— А как красив город, — добавляет он, закончив рассказывать о лабораториях и садах Гильдии. — Помнишь те высокие каменные здания, которые видно зимой с нашего двора? И это далеко не самые лучшие. На улицах центра строения ещё выше. Какая резьба, какие карнизы, Сирик! Как бы я хотел, чтобы ты увидела всё это!
Сирик и самой хотелось бы по-настоящему побывать в городе. Мало-помалу она осваивала книгу, подаренную Мастером, и видела, что Дом начинает подчиняться. Однажды ей удалось вывести его на давешний дождливый луг, а как-то раз даже упросить встать на окраине города, откуда видно и лес, и крайние улочки. И если уж она если она хочет и дальше управлять Домом, свой пыл путешествий придётся остудить. Сирик печально улыбалась, качала головой и отвечала:
— Когда-нибудь, Ивар. А пока расскажи лучше, что это за крайний пузырёк с лиловой наклейкой?
— О, это экстракт страсти, — с загоревшимся взором принимался объяснять Ивар. — Стоит пролить на кожу хоть каплю — и ты окажешься в плену своих страстей, мыслей и желаний.
— Мыслей и желаний, — словно эхо, повторила Сирик. Эти слова затронули старые струны памяти. — Мыслей и желаний… Ивар! — вскрикнула она. — Ивар, я вспомнила, как ты готовил желе, твоё первое блюдо, замешанное на магии!
Ивар удивлённо склонил голову:
— Да, помню. Что же тебя так взволновало?
Сирик и сама не понимала, чем её потревожила эта вспышка. Она попыталась объяснить, но вышло невнятно, словно лепет:
— Это будто кусочек прошлого… Я и позабыла об этом… Помнишь, как мы готовили вместе, как ходили на уроки в лес?..
— Помню, — лицо Ивара осветила ласковая улыбка. — Конечно, помню! А ещё помню, как ты любила составлять разные отвары! Отвар средоточия, отвар радости, отвар печали…
— Да, да, и я помню! Я ведь и сейчас часто завариваю Мастеру разный чай…
— А однажды ты так красиво рассказала мне о зелье, которое хочешь сварить. Что-то такое нежное и мятежное… как же это?.. Разум разрывает границы, буря над морем… Сирик, что же это было?
— Не помню, — недоумённо ответила она. — Ни капельки…
— Что-то свежее и весеннее, ты говорила, что зелье горчит, но сахара добавлять нельзя… Какое романтичное у него было название! Глоток нежности? Нет… Вспомнил! Глоток Надежды!
— Глоток Надежды? — повторила Сирик, словно слышала впервые. — Ивар, я совсем не помню, чтобы варила такое зелье.
— А ты его и не варила. Ты сказала, что это лучшее твоё зелье, которое ты ещё не приготовила.
Сирик пожала плечами и печально улыбнулась:
— Не помню, Ивар. Я много не помню… Часто думаю о детстве, и всё — словно в тумане. Помню только тебя, Мастера и Дом. А что здесь происходило — словно сквозь пелену.
Ивар посмотрел на неё с тревогой и нескрываемой нежностью:
— Не волнуйся, Сирик. Ты взрослеешь. Я тоже плохо помню детство.
Сирик мало удовлетворил ответ Ивара, но раздумывать было некогда: слишком много новых дел, много новых мыслей и бесед с Мастером появилось с тех пор, как Ивар поступил в Высшую школу. Времени на размышления не оставалось. А стоило бы…
***
Ивар мужал, росла Сирик, усмехался, глядя на них Мастер. Ивар освоился не только в Школе, но и в городе. Теперь, бывая дома, он много рассказывал Сирик об улицах и площадях, скверах, дворах, ратуше, ярмарке, рынке и парках, каруселях и фонарях вдоль вечерних дорог. В городе Ивар жил вместе с другими учениками Гильдии, и порой они проводили весьма весёлые вечера — такие весёлые, что Ивар задерживался в городе на день, а то и на два против обычного. Но, кроме привычной обстановки, тёплого очага, знакомых лиц и родных стен, в Доме появилось нечто новое, что тянула Ивара возвращаться скорее, отказываясь от городских развлечений. Этим новым была Сирик. И дело было не в том, что она стала относиться к Ивару иначе. Она сама теперь была иная. И каждый раз — новая. Ивар уже привык, что с недавних пор у Сирик меняются волосы: то у неё на голове огненная буря, до серебряные косы ниже плеч, то смоляные локоны в тон черносмородиновым глазам. Но теперь волосами дело не ограничивалось. Теперь менялась сама суть Сирик. Вернувшись из Высшей школы впервые, Ивар, охваченный впечатлениями, не сразу заметил перемены в своей подруге. Она стала веселей и беззаботней, лукаво заблестели глаза, пряди кокетливо выбивались из кос, а сама Сирик непривычно улыбалась, водя пальцем по этикеткам с названиями компонентов сплава, о котором взяла рассказать Ивар.
К новолунию Ивар вновь ушёл в город, а, возвратившись, обнаружил новую натуру Сирик: теперь она казалась ему серьёзней, чем раньше. Терпеливо и внимательно выслушивала его объяснения, завела деревянную шкатулку — точь-в-точь его ящик, в котором он хранил обрывки рассказов Мастера. Теперь ни ящик, ни записки не было нужны — в Школе он мог задать вопрос любому из Мастеров и подмастерий или обратиться к книгам, которых в школьных комнатах было великое множество.
Через несколько месяцев, встретив его на крыльце, Сирик бросилась к нему на шею, увела в дом, накормила, а затем, не дав отдышаться, кинулась расспрашивать о городских чудесах: а правда ли, что фонари зажигаются сами, как только темнеет? А быстро ли кружатся карусели? Какие сласти и украшения продают на ярмарках? Что такое эстакады и галереи? Бывал ли Ивар в городском саду — там, по слухам, круглый год бок о бок цветут сирень и рябина?..
Спустя полгода учёбы в Высшей школе, Ивар сообщил домашним, что теперь возвращается надолго: Мастера Гильдии отправляются в долгое путешествие по горам в поисках целебных трав и не берут с собой даже самых талантливых подмастерий.
— Правильно, — кивнул Мастер. — Целебная трава не любит неловких рук неуверенных недоучек.
Ивар ничего не сказал, но покраснел и опустил голову. В последнее время ученье занимало его совсем не так, как раньше. Всё больше он размышлял о городских красавицах, всё чаще улетал мыслями домой, к Сирик.
— А вот Сирик в такое путешествие я бы взял, — неожиданно произнёс Мастер. — Ласковые осторожные руки в травосборе всего пригодятся. Если бы ты была мальчишкой, Сирик, непременно бы взял.
— Разве вы тоже отправляетесь вместе с городскими Мастерами?
— А как же. Я ведь такой же Мастер Гильдии, как и все остальные. Я впервые оставлю вас одних. Но ты, Ивар, уже достаточно мудр, чтобы защитить и себя, и Сирик, а ты, Сирик, давно овладела искусством вести Дом. — Мастер взглянул на Сирик, и она прочла в его взгляде и голосе куда больше Ивара: вести Дом — это не хлопотать по хозяйству, хотя и это она умела. Вести Дом — это вести их Дом по лесам и городам, следить, как бы не выстудило комнаты, замечать, в какое время года в какие края Дом любит забредать, помнить, в какую погоду лучше спрятаться в лесу, а когда можно и в поле показаться — за туманами, волнами спелой пшеницы да кое-какими чарами Дом никому не разглядеть.
— Но ведь Мастера уходят сегодня вечером, — взволнованно спросил Ивар.
— Значит, и я ухожу сейчас же. — Мастер поднялся из кресла и исчез, не сказав больше ни слова.
Целую минуту Ивар и Сирик молча глядели друг на друга.
— Это наше первое настоящее испытание.
Дом
В первый вечер в одиночестве они почти не говорили, совно малейший звук был способен разрушить колдовство Дома, которое всегда поддреживал Мастер. Ивар не читал Книги, но и он чувствовал, что дом — живой. Ближе к полуночи, чтобы разогнать гнетущую тишину, Сирик, наконец, отважилась взять в руки одну из любимых книг и начала читать вслух.
— "…она и не представляет, какие опасности поджидают её за стенами замка."
Ивар, склонив голову, глядел на подругу. В его зрачках плясало пламя очага.
— Знаешь, о чём я думаю всякий раз, когда читаю это место? — спросила Сирик. — Мне представляется высокий, просто громадный замок где-то на поляне среди скал. Замок утопает в тумане, по башняс вьётся виноград, и белые клубы подбираются прямо к лозам вдоль стен. Там есть немного чистого, ясного, свободного от колдовского тумана места, у самых-самых стен. Жители замка глядят сверху, из тёплых окон, на укутанную маревом землю, и не боятся, потому что замок их защитит. Но те, кто выходит наружу, — они либо восхитительно отважны, либо непроходимо глупы, потому что не подозревают, какие опасности ждут их за стенами…
Ивар, забывшись, не сводил глаз с Сирик, вслушиваясь в её интонации. В её лице, словно в калейдоскопе, мелькили, сменяя одна другую, давние Сирик: совсем крошка с каштановыми кудрями, девчонка, уронившая в котёл свой черпачок, подросшая девочка, та, какой она была, когда обозвала его первое блюдо "мюслями мыслей". А затем она, её образы, начали меняться с сокрушительной скоростью: наивная, резкая, смешливая, добрая, сострадательная и нетерпеливая, жадная до новых впечатлений, запертая в четырёх стенах, ненасытная до знаний, любопытная, ироничная и даже едкая, ласковая, взрослеющая, меланхоличная, взволнованная, радующая встрече, испуганная каким-то словами Мастера, встревоженная и спокойная, тихая, радостная, искрящаяся и печальная. Настроения, ожидания и прошлое Сирик сменялись в её лице неведомо для неё самой, ведь сама она давно прожила и то, и другое, и третье. А Ивар, почти вся жизнь которого проходила теперь вдали от неё, будто волшебным образом навёрстывал упущенное, узнавая, как она жила одна в этом огромном доме, и единственным её другом, наставником и собеседником был их Мастер. Ивар задумчиво молчал, заслушавшись её рассказом. И вдруг Сирик вскрикнула, выронила книгу и бросилась к окну.
— Ивар!
Он метнулся к ней, приникнув к раме и вглядываясь в ночную тьму. В первый же миг он понял, что стряслось. Тьма не была единой — в ней, словно в кипящем котле, бурлили чёрные вихри, подступавшие к окнам.
— Что это?.. — севшим голосом спросил он.
— Это исчезает магия Мастера, — ответила Сирик, проверяя, плотно ли прикрыто окно. — Ивар! Беги в погреб, проверь запоры! Сейчас же!
И он подчинился, потому что был растерян и испуган не меньше подруги, но, в отличие от неё, в первую секунду он совершенно не знал, что предпринять. Спустился в подвал, перепрыгивая через ступени, ворвался в погреб и бросился прямиком к запорами и засовам.
Перед экзаменом
Шёл сильный дождь. Крупные кленовые листья сворачивались у тротуаров, капли били по плитам и асфальту, стекали с зонта, попадали за шиворот и в широкие ботинки. Оли могла нырнуть в метро и проскочить одну станцию в мгновение ока, но предпочла полчаса прогулки по мокрой улице. Может быть, теперь у неё долго не будет возможности погулять просто так. Кто знает, как там принято.
Дождь усилился, Оли ускорила шаг и остаток пути почти бежала, задержавшись только у уличного прилавка с фруктами и овощами. Он так не вписывался в серую осень, что просто магически притягивал взгляд. Крупный шиповник, блестящий, словно резиновый, кизил, солнечная облепиха, розовые помидоры, голубика, малина, богатырская клубника в плетёных лукошках.
Второй раз она замедлила шаг уже у самого пункта назначения — оставалось только миновать автозаправку и пересечь двор. Но из двери, распахнувшейся по правую руку, на Оли дохнуло шоколадным, хлебным теплом. Маленькая забегаловка-кондитерская, свежий хлеб и чай/кофе с собой. Оли не устояла. Вошла и устроилась за столиком-насестом вдоль окна. Кофе с корицей (переслащенный) и свежайшая, хрустящая луковая булка.
Допив кофе и смяв бумажный стаканчик, Оли посмотрела на часы. Ещё не опаздывает, но уже пора. Выглянула на улицу, раскрыла зонт и помчалась дальше, пиная скукоженные жёлтые листья и загребая целые пригоршни из ручьёв, бежавших вдоль тротуаров.
Наконец она пересекла широкий двор Центра образования, нырнула под козырёк, толкнула дверь и наконец попала в знакомое уже сухое тепло, отдававшее стерильным запахом кондиционированного воздуха.
— Третий этаж…
"…направо по коридору серая дверь", — мысленно продолжила Оли напутствие служащей у стойки. Ещё в первый раз она запомнила дорогу наизусть. С тех пор она побывала здесь не однажды. А сегодня предстоял последний, решающий экзамен. Хотя она-то знала, что всё решено давно, ещё до того, как она пришла сюда впервые. Она так решила, а значит, оставалось только пришпорить обстоятельства. Сегодня — финальный жест. "Третий этаж, направо по коридору серая дверь", усмехнулась она, ставя подпись в журнале регистрации соискателей: "М.Оли".