— Хорошо, — покорно согласилась Лиза и достала утюг — отгладить ворот водолазки. Самой ей этот наряд вовсе не улыбался: водолазка полнила и выдавала все складочки на боках; но, если с жилеткой, то будет неплохо. Ей, конечно, вовсе не грезилось нравиться этому мужику, но выглядеть аккуратно она старалась всегда.
Когда Лиза устроилась перед зеркалом подкрасить губы и ресницы, тётушка села напротив.
— Красавица, — с неподдельной любовью сказала она. — Ну точно тебя выберет. Только ты не болтай слишком много и не лебези. Но и расхвалить себя не забудь.
Лиза незаметно скривилась. Уж лучше бы она провела воскресенье с вязаньем перед телевизором или прогуливаясь, на худой конец. Но что ж теперь… Зато на настоящем обеде побывает. Наверняка у этого бизнесмена не квартира, а целые хоромы, и кормят соответствующе.
Перед выходом, цепко оглядев племянницу, тётя вздохнула:
— Бедненько, конечно. Но скромность украшает. Этот мужчина смотрит он на внутренний мир. Удачи, милочка.
Лиза улыбнулась, попрощалась с тётушкой и вышла из подъезда на залитую осенним солнцем улицу. Крепко пахло поздними яблоками, мокли в канавках золотые листья. Лиза затянула потуже шарф и быстрым шагом направилась к остановке — автобус уже сигналил за поворотом.
***
Сколько себя помнила, Лизочка росла с мамой и тётей. Ходила в школу, закончила институт, потом устроилась подрабатывать на кафедре. Тётя и мама опекали её, холили, сколько было возможностей и сил. Но были они совершенно разные, хоть и сёстры.
Тёте было достаточно телепередач вечерами, подруг и своей старой библиотеки, где она работала с незапамятных времён. А маме вечно хотелось чего-то большего, отсюда и постоянные разъезды, ежечасные поиски. Вот и сейчас мать была где-то на севере, повышала квалификацию. Лиза в очередной раз осталась со своей тётей Жюли, души в ней не чаявшей и всеми способами желавшей наладить личную жизнь племянницы. А уж в этот раз возможность для этого выдалась совершенно сказочная! Тётя подслушала, как сотрудницы предприятия, в библиотеке которого она работала, шептались о «конкурсе красоты», что организовал босс. Мол, положение и возраст обязывали его обзавестись женой: рауты, приёмы, деловые поездки — дескать, без леди его не воспринимали должным образом, смотрели как на мальчишку. А ведь он солидный бизнесмен, руководитель, акционер, меценат, в конце концов. Но что бы он ни делал, за спиной всё громче шептались, мол, что-то с ним не так, раз до сих пор не завёл супругу.
Предположения были самые деликатные, самые скользкие, конечно же; злые языки не заткнёшь. Слухи стали доходить до босса, просачиваться в конференц-залы, на деловые обеды. И он наконец решился: на последнее воскресенье сентября были назначены «смотрины» — обещались быть девушки благородных семейств, дочери и воспитанницы знакомых, очень узкий круг. Устраивался дружеский обед; по всем признакам, босс планировал приглядеться и выбрать невесту. Не по любви, конечно же, а исключительно по достоинствам делового характера: умную, аккуратную, прозорливую, такую, чтобы вела семейный Инстаграм, умела блеснуть на приёме и поддержать беседу с партнёрами мужа. Стирка, готовка, уборка, дети — это в программу не входило, да и жить будущая жена, видимо, если захочет, сможет отдельно, пару раз в неделю наезжая к мужу.
«Брак по расчёту, игра на публику», — конфиденциально шептались дамы в библиотеке. — «Никто не должен об этом знать».
Но тётя Жюли, конечно, всё разузнала: время, адрес, пароли, явки. И вот Лизочка, принаряженная, в вышитом жилете, ждала автобус, чтобы ехать на званый обед. Не то чтобы сильно хотела; ехала, чтобы не обидеть тётушку. А всё же где-то внутри скреблось хищное предчувствие. Но мышей ведь не выбирают. Мышей покупают, только чтобы накормить змей.
Чужая карта. Котик. Дом
— Целая! Ты погляди, она целая! — возбуждённо прошептала Сара, не смея дотронуться до мигающей пластиковой карты. Саша, более прагматичный и менее трепетный, недоверчиво нагнулся и поднял карточку с земли. Сиреневая блестящая глазурь была в грязи, эмблема организации-владельца почти содрана, светится едва-едва. Но полоска-аккумулятор сияет вовсю — по ней-то карту и нашли. В Холодильном переулке по весне такая таль и грязь, что только под ноги и гляди. Вот Сара и разглядела — красную блестяшку, будто фольга от обёртки.
— Отпад! — шёпотом восхитился Саша, удостоверившись, что карта действительно рабочая. — Интересно, чья?
— Надо вернуть? — осторожно спросила Сара.
— С ума сошла? — сквозь зубы ответил он. Сжал карту и, крепко держа подругу за руку, отбуксировал её в подворотню. Кратко проинструктировал: — Глупышка. Отдавать такое богатство? Ты подумай сама, когда у тебя такая карта появится? Стукнет шестнадцать, пойдёшь на ферму, получишь стандартную карту с нищенским аккумулятором. И никто тебе его никогда не расширит! И мне. А тут — шанс! Ты представляешь, сколько можно за это получить?
— Месяца два? — предположила Сара, вглядываясь в индикатор. — В Июле?
— А то и в Августе! — пожирая глазами карточку, нервно рассмеялся он. — Ты представляешь? В Августе! Ты хоть картинки-то видела?
Сара обиженно отстранилась.
— У меня вообще-то сестра работает в Годовом Бюро.
— Что-то мне не кажется, что сотрудники в Годовом сильно жируют, — проворчал Саша. — Но Август! Или… или даже можно Сентябрь! Октябрь! Пусть на неделю… на денёк хотя бы! Такая удача раз в жизни приваливает! Что скажешь?
— Я бы показала карту сестре, — твёрдо ответила Сара, вместе со слюной сглатывая мечты и уже отчётливо нарисовавшиеся в голове картинки Июня, Июля и золотого, недосягаемого Сентября. — Ты подумай, во что мы вляпаемся, если это подделка.
Саша закусил губу. Да. Это правда. За использование поддельной карты загремишь в Январь, в самое начало, а то и вообще на порог Подвала. Но жизнь — это всегда риск.
Карта призывно мигала индикатором, аккумулятор переливался пронзительной, изумрудной зеленью. Наверное, такого цвета трава в Июне или в Июле.
Соблазн был велик. Но…
— Отдай, — велела Сара, протягивая руку. — Или я отберу сама.
«Это она может», — смутно подумал Саша и рванул прочь, тяжело хлюпая по лужам и разбрызгивая грязь.
— Сто-о-ой! — заорала вслед Сара. Наверное, заорала из благих побуждений, хотела уберечь его, предложить более безопасный план присваивания чужой карты — в конце концов, были целые конторы, которые этим промышляли, и её сестра наверняка имела связи. Но… Соблазн… Июль…
В его глазах уже маячил сытный, сладкий, долгий, почти бесконечный второй месяц лета.
Котик. Дом
Котика Саре выдали ещё в детстве. Она плохо помнила первые дни и месяцы, но к тому времени, как пришла пора его отдавать, крепко к нему привязалась. Ни взрослым, ни подросткам котиков не полагалось, следовало обходиться домашними средствами или, в крайнем случае, ходить в аптеку за рутным порошком. Котиков не хватало даже детям — их раздавали всем младше семи, с Февраля по самую середину Мая, но потом забирали, чтобы передать новорождённым. На ферме каждый год выпускали новых, но их всё равно не хватало: быстро изнашивались, портились, прокисали, не могли поладить с хозяином… Но Саре повезло: её котик вышел из строя ровно за день до того, как его следовало сдать. Сотрудник пункта сбора повертел в руках облезлый серый ёршик (Сара была далеко не первой владелицей этого котика), пожал плечами, выдрал батарейку, наскоро зашил дыру в брюхе и отдал котика обратно.
— На. Ни на что не годен. Можешь выкинуть на помойку или оставить себе, как хочешь.
Так котик остался у неё. С того дня он стал Котиком. И до сих пор каждый, просыпаясь, первым делом она видела его потухшие янтарные глаза, а засыпая, по въевшейся, ненужной уже привычке, подсоединяла его к сети, не включая электричества (которого и не было, впрочем. Фактически котика изъяли, значит, и энергии на его услуги не полагалось). Но Котик урчал, пожирая то, что текло по проводам в отсутствие электричества, и, видимо, был доволен.
Саша всё-таки использует карту и покупает себе разные блага. Сара рассказывает о карте сестре. Та по своим каналам проверяет потерянные карты, поскольку за нахождение незаконного распорядителя карты — внеочередной перевод на месяц выше. А очередной перевод её должен был быть только через несколько лет. А у неё — маленькая сестра, личная жизнь, молодость и т. д. И к тому же пропаганда. Сара просила её просто выяснить, что с Сашей, и сестра сначала так и хотела, но в итоге её заметили за этим делом, и ей пришлось сделать вид, что она то и планировала — найти и сдать; информация будто бы поступила от анонима.
В итоге Сашу находят и судят, но, поскольку он подросток, не отправляют в Январь, а направляют в специальную армейскую школу. Это не ахти какая радость, от этого все стараются уберечься.
Параллельно определяется «анонимный источник». Сару хвалят за то, что она нашла эту карту и сдала её сестре. Это была какая-то очень важная карта. Ей предлагают место в специальном отделе обучения. Обеспечение, сразу Май, потом — профессия в Бюро либо в другой структуре, но не на ферме. Сара не горит желанием, но понимает, что это — шанс и перспектива. Сестра её поддерживает. И Сара соглашается.
Поскольку она не дочь влиятельного чиновника, не оплачивала обучение, а попала в отдел случайно, её решают отправить в экспериментальный отдел, который находится отдельно. Это напоминает элитную школу, в которой учат очень, очень многим специальностям и профессиям, то есть это винегрет и сборная солянка. Есть там и специальное экспериментальное отделение, куда и отправляют Сару и ещё нескольких других учеников, которые кто по жребию, кто по собственному желанию туда попали.
В это время Саша оказывается в армейской школе, где что-то откалывает (что-то быстро мастерски чинит, потому что долго возился с котиком Сары, чтобы его оживить; то есть это из серии энергетических консервов или энергии из пустоты). Его командир понимает, что Саше тут не место, и направляет его в тот же самый экспериментальный отдел, где он сталкивается с Сарой.
Из них растят тех, кого потом похитят. Они знают очень многое, и в случае похищения будет колоссальная утечка информации, государство заплатит любые деньги, чтобы их выкупить, и чем скорее, тем лучше. Но этот выкуп настолько огромен, что проделает дыру в бюджете и пошатнёт финансовую систему. В результате государство будет разрушено. Это и есть цель специального экспериментального отдела. И его организаторы — иностранные агенты и шпионы, которые планируют разрушить государство.
Кроме того, они контролируют наркооборот (и прочее) в государстве, но на самом деле их вынуждают распространять это и курировать под девизом «Ослабляй врагов внутри государства». Но со временем они понимают, что сами разрушают государство изнутри.
Конфликт Сары и Саши: он — за одних, она — за других. Хотя между ними сильная симпатия. И кто-то должен уступить в политических взглядах, чтобы быть вместе.
Левин и Кити. Светлый дом. По мотивам "Анны Карениной"
Прим.: написано на основе романа "Анна Каренина" Льва Толстого.
***
За воротами снег лежал ватный и грязный, а в саду только начинал таять и сверкал ноздреватой белизной. Катерина Александровна в светлой ротонде вышла в сад. С ветвей капало, и надо было идти вдоль тропинки, чтобы не промочить ног, но, повинуясь вдруг возникшему желанию, она пробежала по сугробам к самой ограде.
Сквозь кованый узор решётки доносились шумы города; Катерине Александровне показалось, что она заметила на подъезде карету мужа, но она тотчас поняла, что обозналась. Она ещё постояла у ограды, а потом не торопясь зашагала к воротам. С самого утра, когда Константин Дмитриевич зашёл к ней перед выездом, её не покидало радостное чувство лёгкости, которое так часто стало являться к ней после памятного дня в деревне.
Мартовский воздух дрожал ожиданием зарождающейся жизни, будущим цветением сада и запахами нагретой земли, астр и настурции. Катерина Александровна вовсю уже ждала этого цветения. Ещё будучи в деревне, она выписала из Англии садовода, le jardinier, чтобы он устроил всё, как она видала в саду у старшей сестры, которая уже три зимы была замужем за дипломатом при дворцовом ведомстве в Москве.
Нынче осенью ей предстояло ехать в Петербург, где Константин Дмитриевич хотел обосноваться на зиму, чтобы иметь возможность чаще встречаться и, может быть, даже сойтись с М., который слыл известным учёным, социологом, чья статья о рабочем сословии получила большое одобрение у сведущих людей. Константину Дмитриевичу очень важно было мнение М. о составляемом им перечне для своей книги. В последнее время он не рисковал включать в записи ни одной статистики без того, чтобы свериться с библиотечной выпиской.
Катерина Александровна была очень довольна, что муж нашёл себе занятие в городе; выезды в свет он не любил, с её знакомыми много не водился, в карты избегал, зная свой крайний азарт, когда войдёт в раж. Из городских занятий его привлекал разве бильярд в «храме праздности», как называл московский клуб свояченик Катерины Александровны. Поэтому она была очень рада, что муж часто бывает в библиотечной секции, и сама часто ездила с ним, находя в этом даже некоторое удовольствие.
«Видимо, так и будет продолжаться, пока не переедем в Петербург», — думала Катерина Александровна и пока вовсе не хлопотала о переезде, а только налаживала гнездо, в которое им предстояло вернуться после петербургской зимы, да занималась издалека деревенским домом, где предстояло провести нынешнее лето.
Наконец пошёл снег, так долго ожидавший в тучах. Она велела приготовить к приезду мужа карету, а сама отправилась в дом. В столовой сладко пахло чаем; на скатерти под салфеткой, источая солёный аромат, лежали тонко нарезанные сыры. Муж поначалу не понимал прелести стильтона или честера, но, побывав на двух-трёх обедах, согласился с необходимостью сыров, и теперь в отдельном шкафчике в погребе у кухарки хранились сыры швейцарские, и голландские, и даже едкий, уважаемый нынче лимбургский.
Мясо ещё не подавали, Катарина Александровна распорядилась не подавать до приезда мужа; села в пустой столовой одна и, поглядывая в окно, принялась за чай. Из-за густого снега за окном смеркалось рано. Вокруг стола, покрытого белою скатертью, было ещё светло, но в углах уже вечерние тени скрадывали обстановку. Вошёл лакей — зажечь свечи, — но она отослала его жестом, который сопроводила благодарной улыбкою; она всегда старалась держать себя с обслугой ровно, но теперь ей не хотелось нарушать тихих молчаливых сумерек, опустившихся в столовой. Она видела: за оградой сада, на той стороне улицы, уже зажгли огни. Но ей хотелось подольше посидеть в тишине, так живо напомнившей ей девические годы в доме родителей на Никитском. Вот они с сёстрами притаились у стола, и младшие давятся смешком в ожидании гувернантки, а старшая шикает, но и сама, не сдержавшись, смеётся в кулак. А гувернантка, чопорная немка, которая перед чаем устраивает ежедневную немецкую диктовку, уже приближается к дверям. Сёстры тянут на себя скатерть, лишь бы не сразу быть разоблачёнными фрейлейн Эльке, которую между собой они непочтительно называют «фрейлейн Фрикоделька».
— Элька идёт! — шепчет старшая. В ту же секунду хлопает дверь, и все трое врассыпную бросаются из-за стола. «Фрикоделька» вносит подсвечник, устанавливает его посреди стола, и начинается диктовка…
Катерина Александровна очнулась от воспоминаний, разбуженная стуком и голосами у парадной.
«Должно быть, Костя приехал!», — подумала она и выбежала из столовой, на мгновенье оглянувшись на пороге как бы в своё прошлое; но через минуту она уже не помнила об этом и вместе с мужем, свежим и румяным с улицы, возвращалась в освещённую уже комнату, где на столе стоял не один сыр, а все положенные к обеду яства. Нынче был суп из говядины и пирожки с грибами и картофелем. Гостей не ждали, а потому перемены блюд не было. На вечер Катерина Александровна велела чай с вареньями, которые привезли из деревни, и с модными сладостями из новой кондитерской лавки на Тверском. Чай они начинали в девять, а то и в десять, любили кушать допоздна за долгим разговором, и порой заканчивали в третьем часу, обсуждая, как прошёл день и как повести следующий.